Горн молчал, и Евита стала вспоминать те немногие случаи, когда при пробуждении наследственной памяти оживали нежелательные черты характера родителей и их предков. Сознание тех, кто подвергался опыту, по каким-то непонятным пока причинам ослабляло свой контроль над памятью предков. Портреты этих «интересных больных» висели в академии. С каким состраданием смотрела она на высокомерного немецкого юношу Карла, который вдруг начал требовать, чтобы ему оказывали царские почести. А горец Джават! Он обнаружил неудержимое желание воевать и требовал дать ему оружие. Совсем юный американец Сэм, оказывается, не мог жить без вина и объяснял свою страсть к напиткам тем, что жизнь, по его мнению, коротка и нужно прожить ее весело. Но подобные аномалии легко устранялись здесь, в Академии инертной памяти.
А вот с Дантом произошел совершенно исключительный, небывалый случай. В день нравственного совершеннолетия его, как и всех других юношей и девушек, подвергли третьему и последнему облучению, которое закрепляет, как снимок на фотопленке, нравственную тональность наследственной памяти. Это делается для того, чтобы оградить сознание от проникновения в него в будущем нежелательных воспоминаний.
И именно в этот день, когда вся молодежь ликует, она впервые заметила перемену в своем друге. Это случилось на берегу Московского моря, куда они пришли купаться. Дант стал задумчив, словно пытался что-то вспомнить, долго и пристально всматривался в нее, Евиту. Потом, ощупывая ее волосы и плечи, спросил изменившимся голосом:
— Моя Онико?..
Сначала Евита подумала, что он шутит, и спросила игриво, кто эта девушка, ее соперница.
— Твоя новая знакомая?
Но Дант, казалось, не слышал вопроса, взгляд его был отсутствующим. Потом выяснилось: третье облучение вызвало нежелательную реакцию в очаге наследственной памяти. Тогда всю подкорковую часть мозга Данта подвергли резонансному облучению, это всегда давало положительные результаты. С Дантом случилось обратное — он совершенно забыл родную речь и стал говорить на незнакомом языке, который не был известен ни одному историку-лингвисту, По ночам он выходил на балкон, подолгу смотрел на звезды, что-то говорил и говорил, протягивая к ним руки. Его речь записали, но она долго не поддавалась расшифровке. Решили записать на цветную пленку его зрительную память. И только после соединения обеих пленок электронно-аналитические машины разгадали язык Данта.
В этот момент Евита услышала голос Горна:
— Даем обратную настройку памяти.
Сейчас на сознание Данта будут воздействовать его же воспоминаниями, записанными ранее. Укрепленные на его шлеме датчики играли теперь роль церебронов. Горн все пытается подвести мысли юноши к воспоминаниям о черном свете, в котором Дант упоминал не раз.
…Евита снова почувствовала себя летящей среди звезд. Потом движение замедлилось: она приближалась к двойной звезде, фиолетовой и черной. Погасшая черная звезда быстро вращалась вокруг фиолетовой, вернее — обе они вращались вокруг общего центра тяжести. Но полет мысли миновал их и устремился к ближайшей планете, окутанной оранжевой дымкой атмосферы. Было заметно, что планета обращена к своему светилу одной и той же стороной, ее ось лежала в плоскости эклиптики цефеиды. Воспоминания Данта остановились на прибрежной равнине, у терминатора, у границы дня и вечной ночи. Из покрытого окалиной корабля вышли отец и сын. Мальчик с удивлением смотрит на леса, на солнце и море. Наверное, он родился в космосе и ничего еще не видел, кроме корабля. Еще больше удивляют ребенка теплые ветры, приносившие из темноты горячие, как пар, туманы.
— Почему они горячие? — спрашивает мальчик. — Ведь там должен быть космический холод.
— Их нагревает черный свет, — отвечает отец.
Видимо, это было первым и потому наиболее ярким воспоминанием Данта.
Потом в сознании всех, кто был вооружен церебронами, возникали смутные образы людей планеты, смерть отца, девичье лицо — лицо Онико, ночные купанья в море вместе с ней. Но чаще всего Дант вспоминал последние дни пребывания на планете двойной звезды. Вот и опять то же самое…
…В сумерках начавшегося затмения фиолетового солнца вдоль берега идет юноша. Это Дант, волны докатываются до его ног, обутых в легкие сандалии. Он приближается к светлому зданию на опушке леса — высокой ротонде, плоская крыша которой покоится на невесомых ажурных колоннах. Он кого-то ждет. Наконец перед ним возникает еле уловимое, как греза, видение. Это девушка, то ли действительно полупрозрачная, то ли память неточно воспроизводит ее облик. Она молча смотрит на юношу, не смеющего приблизиться к ней. Когда огромный черный диск заслонил все солнце, тело девушки начало обретать краски. Из-за моря поднимается большой серп спутника планеты, и в его свете тела юноши и девушки приобретают фиолетовый оттенок. Шорохом листьев налетает ветерок, девушка — тихо смеется.
— Тебе не холодно, Сын звезд? Ты всегда носишь эту непонятную повязку на бедрах.
— Я уже говорил: это обычай людей моей планеты.
— А почему тебе не нравятся наши обычаи?
— Я не могу привыкнуть к ним. Странные вы: бодрствуете ночью, спите днем, и до вас в это время нельзя дотрагиваться.
— Это ты странный, Сын звезд, — тихо смеется девушка.: — Одинаковый и днем и ночью. И нашего солнца не боишься. Мы разные с тобой, — уже печально говорит Онико. — Отец сказал, что ты из другой материи, не годишься для меня. Это правда?
— Ночью мы с тобой одинаковые, Онико. На моей планете ты тоже станешь такой же, как я. И к тебе можно будет прикасаться и днем.
Девушка глубоко вздыхает.
— А разве тебе недостаточно того, что ты прикасаешься ко мне ночью?
— Я хочу быть с тобой всегда.
— А почему ты не хочешь остаться у нас? После облучения черным светом ты станешь таким же, как мы.
— Я еще никогда не видел себе подобных. Я вижу их только во сне, слышу их голоса, они зовут меня.
— Ты не найдешь свою планету среди звезд.
— Отец научил меня понимать звездные карты и управлять кораблем.
Онико некоторое время молчит, потом говорит с упреком:
— Ты называл меня своей мечтой, говорил, что не расстанешься…
— Да, и я пришел, чтобы взять тебя на корабль, мы улетим к моему ласковому солнцу.
— Это невозможно. Отец говорит, что я никогда и нигде не смогу стать такой же, как ты. Черный свет у вас слабее, и меня убьет белый.
Снова наступает молчание. Приближается рассвет, и девушка с беспокойством смотрит на небо.
— Скажи, ты твердо решил лететь? — дрогнувшим голосом спрашивает она. — Да? Тогда обними меня, черная звезда уже открывает солнце.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
