Онико некоторое время молчит, потом говорит с упреком:
— Ты называл меня своей мечтой, говорил, что не расстанешься…
— Да, и я пришел, чтобы взять тебя на корабль, мы улетим к моему ласковому солнцу.
— Это невозможно. Отец говорит, что я никогда и нигде не смогу стать такой же, как ты. Черный свет у вас слабее, и меня убьет белый.
Снова наступает молчание. Приближается рассвет, и девушка с беспокойством смотрит на небо.
— Скажи, ты твердо решил лететь? — дрогнувшим голосом спрашивает она. — Да? Тогда обними меня, черная звезда уже открывает солнце.
— Но к тебе нельзя прикасаться при свете!
— Ты же непрозрачный. Обними в последний раз…
Когда солнце осветило планету, на полу ротонды лежало тело Онико.
…Видение исчезло, цереброны доносили до сознания Евиты только исступленный голос Данта — вернее, последние воспоминания межзвездного скитальца, Сына звезд.
— О моя Онико, мечта моя! Неужели ты исчезла навеки? Неужели я обречен теперь только мечтать о своей же мечте? Я уже стар, но в мечтах о тебе я по-прежнему молод. Ты всегда со мной по ночам, но мои руки не находят тебя. Откликнись, Онико!
Сложное чувство переживала Евита всякий раз, когда ей приходилось просматривать и прослушивать память любимого человека. Она понимала: больная память ее друга живет воспоминаниями чрезвычайно отдаленного его предка — безвестного астронавигатора, занесенного на планету двойной звезды.
Кто был этот человек? На какой планете он встретил Онико и откуда прилетел туда? Однако Сын звезд вернулся не на родную планету, а на Землю, где в лице одного из своих потомков, Данта, ему посчастливилось воскреснуть памятью, снова мысленно встретить Онико и пережить свою любовь. Каким же сильным было это чувство, если оно пробило толщу памяти сотен поколений потомков Сына звезд!
По отрывочным воспоминаниям Данта Евита знала конец этой печальной истории. Отец Онико подверг дочь и юношу облучению черным светом, в ходе которого Сын звезд передал девушке часть материи своего тела, чтобы спасти любимую. И она была спасена, но с тех пор он уже не видел Онико. Что случилось с ней? Быть может, во время облучения Онико восприняла и тревожные сновидения Сына звезд и, подобно Данту, забыла родной язык, уединилась и стала с тоской смотреть на звезды, силясь что-то вспомнить!
…В цереброне раздался голос Владислава Горна:
— Вспомни, Сын звезд, что ты испытал во время облучения? Что ты узнал о черном свете? Вспомни, и я верну тебе твою мечту.
На глазах Евиты выступили слезы. Память Данта молчала.
Потом Горн вызвал Евиту к себе, на центральный пульт академии.
Доктор сидел в кресле, он выглядел усталым, на вспотевшей гладко выбритой голове краснели рубцы, оставленные цереброном. Пытливо взглянув в глаза девушки, Горн пригласил ее сесть в кресло напротив. Горн редко удостаивал своих ассистентов такой чести, и Евита решила, что разговор будет необычный.
— Память Данта утомлена, — растягивая слова, сказал Горн. — Я решил расслабить узлы аккумуляторных клеток его памяти и затем… — доктор сделал паузу и отвел от девушки взгляд, — прибегнуть к самому сильному средству. Этот эксперимент я берег до самой последней минуты.
Что еще он хочет проделать над Дантом? Когда придет конец всему этому, когда Горн займется лечением его памяти? Девушка решилась спросить:
— Вам не кажется, доктор, что наши эксперименты противоречат Формуле Красоты Человека?
Конечно, Горн ожидал этого упрека.
— Я понимаю и разделяю ваши чувства, Евита, — сказал он после долгого молчания. — Но нельзя забывать, что этот наш нравственный кодекс указывает на возможность достижения человеком еще и Высшей Красоты, когда человек жертвует собой во имя блага всего общества.
— Добровольно, — заметила Евита.
Горн поднялся из кресла, подошел к пульту, потом вернулся и остановился перед девушкой.
— Да, добровольно, — подтвердил Горн. — Дант дал свое согласие на этот эксперимент.
— Дал согласие? — От удивления Евита даже привстала с кресла. — Когда?
— Давно.
— Ничего не понимаю. Не хотите ли вы сказать, что…
— Вот именно, — Дант уже обретал свою нормальную память после второго резонансного облучения. И познакомился со своими собственными воспоминаниями.
Евита не сразу справилась с волнением и смотрела теперь на Горна холодно. Почему он ничего не сказал ей об этом, спрашивал ли Дант о ней, Евите… А доктор продолжал:
— Конечно, он воспринял это как воспоминания другого человека, сам ничего не помнит. Но ваш друг заинтересовался не меньше нас проблемой черного света и просил «любой ценой вырвать из его памяти эту тайну». Он добровольно сделал шаг к Высшей Красоте.
Наступило молчание.
— И больше он ничего не сказал?
Горн понимающе улыбнулся. Он подошел к пульту и включил настенный экран. Свет в помещении погас.
Евита увидела на экране Данта — здорового и молодого, без старческой осанки, — он сидел в том кресле, в котором сидела теперь она сама. На его голове были надеты цереброны — он просматривал «показания» своей памяти. Рядом с ним стоял Горн. Наконец юноша снял шлем, медленно опустил его на стол и задумался.
— Это ужасно, доктор, как тяжелый сон, — сказал Дант, проводя ладонью по своему лицу. — Бедный Сын звезд, несчастная Онико! Как я их понимаю! Значит, он не долетел до своей родной планеты и опустился на нашей.
— И этому вы обязаны началом своего рода, — тихо заметил Горн.
— А может быть, его корабль подвел? — продолжал размышлять вслух юноша. — Например, могло кончиться горючее, и Сын звезд совершил вынужденную посадку на первой пригодной для жизни планете?
— Скорее всего. А его корабль покоится где-нибудь на дне морском или под стометровым слоем земли. Давненько это случилось.
— Откуда же он летел, с планеты двойной звезды Эпсилон Лиры? Это недалеко от Беги, с которой он не спускал глаз. И куда летел, если солнечная система оказалась на его пути? Приземлился без всякой надежды достичь родной планеты или вернуться к Онико! — Дант встряхнул головой, словно прогоняя дурной сон. — Не хотел бы я оказаться на месте Сына звезд. А моей Евите… — Юноша быстро обернулся к Горну и спросил, неестественно улыбнувшись: — Евита просматривала эти воспоминания? Нет? И не показывайте ей, она может еще… расстроиться. Я ей сам скажу, помягче…
Горн — на экране — улыбнулся, пододвинул кресло и сел рядом, приговаривая, что да, у женщин не выветрилось еще это чувство, ревность. Потом он сбросил улыбку с лица, будто стер ее одним мазком резинки, приготовившись, видимо, к серьезному разговору.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
