Того не пришлось долго уговаривать, и через минуту вертолет повернулся к льдине другим боком, и теперь уже пришла очередь командиру поглядывать в стекла кабины из-за плеча второго пилота.
Генка крутил льдину так и сяк, поворачивая ее то направо, то налево, то замедляя ее ход, то, наоборот, убыстряя его. Со стороны казалось, что вот-вот она должна неминуемо перевернуться или, в лучшем случае, наскочить на другую льдину. Геолог, до этого стоявший на ногах, теперь испуганно присел на корточки, опасаясь свалиться в воду. Михалыч, Владик, Игорь и даже сам Анатолий Иванович нервно вздрагивали, наблюдая за бесконечными кружевами ледяного корабля. И только Генка, ни на кого не обращая внимания, спокойно и сосредоточенно делал свое дело, каким-то непостижимым образом успевая в сотые доли секунды провести льдину сквозь заторы. И скоро всем стало казаться, что он управляет уже не вертолетом, а исключительно этой маленькой льдиной, которая, подобно гоночной машине, несется по автотрассе, рискуя ежесекундно наскочить на себе подобную.
Минут через двадцать злополучная льдина пристала наконец-то к берегу, и Генка посадил машину и молча стал пожимать протянутые к нему руки.
Виталий Злотников
Квартал «Шести компаний»
Из Сан-Франциско сообщают о кровавых злодеяниях большого китайского тайного общества, которое во всех городах Америки имеет членов, обязывает их страшной клятвой повиноваться и соблюдать обет молчания и свои злодеяния — их насчитывается теперь не менее ста — выполняет с такой таинственностью, что власти не могут уличить злодеев. Полиция Сан-Франциско уже несколько месяцев проникает в помещение, где собираются убийцы, и уничтожает там все, что находит, и тем не менее каждую неделю совершаются новые убийства, и по-прежнему нельзя найти свидетелей их. «Вокруг света», 1892 год
Его звали Питер Ф. Цзян. Он был крупным физиком и заведовал важной лабораторией в Калифорнийском технологическом институте — одном из главных центров ядерной физики США. Питер без акцента говорил по-английски, интересовался бейсболом, ходил на вечеринки — словом, средний американец. Правда, он никак не мог понять, чем спиртное лучше жасминного чая.
После работы Питер Ф. Цзян любил заглянуть в уютный ресторанчик «Пасть дракона», что примостился рядом с институтом. Однажды, когда он ел гуандунскую лапшу, к нему подсела симпатичная девушка. Потом они встретились еще и еще раз. Девушка познакомила Питера со своими двумя братьями. И теперь они вчетвером сетовали на расизм американцев, дискриминацию китайцев в США, с восхищением говорили о «грандиозном строительстве» новой жизни в КНР, о родственниках, проживающих в Китае и участвующих в этом строительстве. Через год Питеру Ф. Цзяну пришло из Пекина письмо от младшего брата.
«Дорогой второй старший брат! Живем мы все радостней и все пышнее. Сноха нашей третьей младшей сестры стала ответственным кадровым работником и удостоилась чести быть посланной на 10 лет в далекий Синьцзян обучать грамоте уйгуров. А Сяо Гэн, племянник мужа второй старшей сестры Мэй Цзин, участвовал в кампании по уничтожению мух и занял первое место — убил за день 600 мух! Теперь чище станет воздух в народном Китае! И еще: отец наш очень плох и хочет тебя видеть. Приезжай, может быть, увидишь отца в последний раз».
Новые друзья посоветовали ехать: негоже не повидать отца в предсмертный час, да и родину увидеть надо. Питер Ф. Цзян прихватил с собой по совету симпатичной девушки и ее братьев кое-какие свои записи и расчеты. Уехал — и остался в КНР навсегда.
И так, наверное, он до сих пор не узнал, что его патриотически настроенные друзья в Калифорнии были профессиональными разведчиками.
Прежде чем выйти на «подопечного», троица поступила в Калифорнийский технологический институт на учебу и проделала большую подготовительную работу. Симпатичная девушка и ее братья аккуратно записывали лекции по ядерной физике, рылись в бумажном мусоре в поисках по ошибке выброшенных записей, вели наблюдения за домом Питера Цзяна, изучили его поведение, привычки. По ходу дела им удалось обворовать институтскую библиотеку, за взятку получить в поликлинике историю болезни их профессора, завербовать хозяина ресторанчика «Пасть дракона» и оборудовать это заведение подслушивающей аппаратурой. После удачно проведенной операции все трое уехали из Калифорнии. Поле их деятельности оставалось по-прежнему обширным: всюду, где обосновались в Соединенных Штатах многочисленные китайские общины...
Бобби Мяо
Для долгой командировки в Сан-Франциско жить в гостинице было слишком дорого. Гораздо дешевле оказалось снять квартиру в трехэтажном доме на тихой и аккуратной улице. Женщина-комендант вручила мне связку ключей, заставив предварительно поставить подпись под длиннющим и весьма грозно звучащим контрактом о съеме жилплощади. Комендантша сунула оформленный контракт в папку и виновато улыбнулась.
— Не обижайтесь на эти строгости. Такова воля домовладельца. Я ведь только слежу за зданием, а он за это берет с меня меньшую квартплату.
На следующее утро меня разбудил стрекот мотора, доносившийся из дворика, примыкавшего к дому. Там копошился с машинкой для стрижки травы старичок китаец в потертом, залатанном халате. Увидев меня, старик согнулся в почтительном поклоне и льстиво улыбнулся.
— Иностланец,— спросил он ласково,— как нлавится у нас, в Амелика?
Четыре года назад старик приехал в США с Тайваня, устроился сортировщиком писем на сан-францисском почтамте, а здесь, как я понял, подрабатывает — ухаживает за цветочными клумбами, убирает коридоры, чинит в квартирах краны, отопительные батареи, свет. Мне стало жалко старого работягу, гнущего спину от зари до зари, и тем не менее, судя по его убогому одеянию, перебивающегося с хлеба на воду. Растрогавшись, я вручил ему конфеты, какую-то шкатулку и банку зеленого горошка. Старик принял дары, не отказываясь, и громко шипел в знак благодарности.
Через два дня возникла необходимость переговорить по одному правовому вопросу с домовладельцем. Трубку немедленно сняли: «Офис мистера Бобби Мяо».
Именно так и звали бедного старичка. Оказалось, что в придачу к почтовым, садовым, уборщицким и монтерским делам у него были и другие занятия. В частности, он владел шестью жилыми домами, а также имел долю в сахарной плантации на Гавайских островах.
На китайский Новый год Бобби Мяо пригласил меня в гости. Я долго карабкался по крутым сан-францисским улочкам.
Особняк завис на самом высоком холме, у обрыва. В благоухающем цветами саду, где в мраморном бассейне шныряли пестрые рыбы, нас ждал Бобби Мяо, одетый сегодня в безукоризненный фрак.
— Видите пристань, шхуна в два этажа,— указательный палец Мяо скользнул в сторону моря.— Это мой шхуна.
На пальце сверкнул бриллиант.
— А как же работа сортировщиком писем?
Бобби Мяо расплывается в улыбке.
— Зачем же от нее отказываться? Тоже заработок. А приглашать кого-то починить кран в доме слишком дорого. Я лучше сам справлюсь...
Из «кадиллаков» и «линкольнов» вылезали гости, сан-францисские китайцы — банкиры, ученые, юристы, страховые агенты, антиквары, солидные господа во фраках, дамы в мехах. Большинство гостей говорит по-английски безукоризненно. Почти все они задавали один и тот же вопрос:
— Побывали ли вы в китайском квартале Сан-Франциско — чайнатауне? Нет? Это очень красиво и забавно. Обязательно посмотрите!
Оказалось, однако, что никто из гостей Мяо в чайнатауне не живет. Люди респектабельные, они предпочитали другие, менее забавные, районы города. Впрочем, кое-кто из них начинал свой жизненный путь именно там, в кривых и пестрых переулках чайнатауна.
День чайнатауна
...Самый многолюдный чайнатаун в США, сан-францисский, просыпается под протяжные гудки с залива. Жесткий ледяной ветер гонит белый туман на холмы, в город, и вскоре все исчезает как под одеялом в этой промозглой и всепроникающий влаге. Узкие щели улиц чайнатауна начинают звучать. Поначалу лишь чуть-чуть шуршит метла дворника в потрепанном ватнике; копошится на мостовой у бара «Старый будда» помятое существо с опухшим лицом, лязгает замок решетчатой двери аптеки, где продают женьшеневые корни и спиртовую настойку из оленьих рогов. В огромном мусорном контейнере лихорадочно роется лысая старуха, торопясь до прибытия мусорщиков выудить пакеты с каплями недопитого молока, остатки бананов, отслужившие свой век носки. Чуть подрагивает деревянная коробка-пекарня, где потные и изнуренные за ночную смену парни дубасят вздутые горы теста и надрывно пыхтит огнем допотопная, покрытая сажей печь. Оживает жизнь в пестрых домах с остроконечными изогнутыми крышами — поют чайники, гремят кастрюли, чирикают человеческие голоса. Стал испаряться туман, уступая место голубому небу и сверкающему солнцу.
