Γлаза. Синие. Глубокие. Холодные. Один короткий взгляд — и тело вдруг стало непослушным, чужим. Не отступить, не отвернуться. Меня словно сковало льдом и повлекло — глубже, глубже — на самое дно синих омутов, откуда никогда не будет возврата…
Первой очнулась Лорри. Стряхнув оцепенение, графиня, переодетая компаньонкой, храбро вышла вперед и, глубоко поклонившись незнакомцу, потянулась забрать платок.
— Спасибо, спасибо, — затараторила она. — Сердечно благодарю вас, — короткий взгляд на карету, перстни и камень силы, — лорд Голден, вы так добры…
Имя ударило словно разряд молнии. Тело бросило в жар, голова закружилась. На долю мгновения я потеряла над собой контроль. Камень силы у самой шеи, где нервно и часто билась тонкая жилка, сверкнул отчетливой рубиновой вспышкой.
Лорд Γолден изучающе наклонил голову.
Увидел? Понял?
Нет, показалось — в тот же самый момент в темном проеме экипажа появилась белая девичья фигурка, и герцог, обойдя Лорри, протянул спутнице руку, помогая выбраться из кареты. Нескольких секунд передышки хватило, чтобы немного прийти в себя и успокоить бушующую в крови огненную силу. И только после этого я разглядела девушку, шагнувшую из герцогской кареты.
Мисс Селия Фаулер, та самая фрейлина, с кем мне не посчастливилось столкнуться в коридоре во время поспешного бегства из бывших покоев Мэр. Высокая, светловолосая, в платье цвета слоновой кости, неудачно оттенявшем бледные щеки, рядом с герцогом она казалась невзрачной серой мышью. Возможно, цветочная маска добавила бы красок ее бесцветному облику, но маски на Селии не было. Конечно, придворный этикет не обязывал фрейлин носить иллюзии в отсутствии императорской четы, но большинство предпочитали скрывать настоящие лица.
Не зря.
Мало того, что Селия не пряталась за маской, — в карете лорда Голдена она была совершенно одна. Более компрометирующего положения невозможно было и представить. Но Селию, казалось, не слишком волновало мнение света — молодых лордов, во все глаза наблюдавших за необычной сценой, она проигнорировала, а по Лорри мазнула невидящим взглядом и сразу же отвернулась. Графиня, конечно же, узнала знакомую, но виду не подала — только опустила голову ниже.
Наконец фрейлина заметила меня.
— Леди Хенсли, — бесцветным голосом поздоровалась она. — Сегодня прекрасная погода, вы не находите?
Я не успела ответить.
— Графиня Хенсли? — синие глаза посмотрели на меня с цепким интересом. — Селия, дорогая, — пальцы в черной перчатке опустились руку спутницы, едва заметно погладив локоток через плотный шелк, — ты же представишь меня своей подруге?
— Конечно, милорд. Лоррейн, это герцог Эдельберт Голден, доверенный советник Солнцеликого и наместник Южного Айлеса. Лорд Голден, это Лоррейн Χенсли, дочь Малкольма Хенсли, графа Хенсшира.
— Счастлив познакомиться, — оставив Селию, лорд шагнул ко мне. Взяв в плен мои безвольные пальцы, он, не отрывая от меня испытующего взгляда, утянул их во тьму. Я почувствовала легкое прикосновение губ к обнаженной коже, и едва сдержала дрожь. — Полагаю, это ваше.
— Б-благодарю, милорд, — выдавила я, забирая протянутый платок и изо всех сил стараясь не коснуться черной кожи перчаток. От пугающей близости лорда Голдена язык сделался неповоротливым, мысли совершенно спутались. Если бы я могла, сию секунду сбежала бы прочь, но, увы, приличная «графиня» не могла позволить себе такую роскошь. — Вы очень любезны.
— Рад услужить, моя леди, — Тьма маски герцога дрогнула. Наверное, это должно было означать любезную улыбку, но мне отчего-то стало ещё более жутко. — Надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии видеть вас на балу в честь моего возвращения.
«А как же Мэрион? — захотелось закричать мне. — Как же та, кого вы полюбили и потеряли всего месяц назад? Неужели она ничего для вас не значила?»
Но я вовремя прикусила язык. Сейчас я как никогда понимала предостережение лорда Хенсли. Герцог пугал меня. И последнее, чего бы мне хотелось — пообещать ему новую встречу.
— Милорд, я…
— Ничего не говорите, моя дивная Роза, — мягко оборвал он. — До скорого свидания. Селия, дорогая, прошу тебя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Фрейлина молча вернулась в карету, лорд Голден забрался следом. Кучер, одетый в темное и оттого почти сливавшийся с экипажем, хлестнул поводьями. Обсидиановые кони синхронно застучали копытами по мощеной мостовой, направляясь прочь от дворца к границе Ночного сада — туда, где, по слухам, располагался особняк герцога, он же загадочный и непристойный Дом Удовольствий.
Мы с Лорри проводили карету взглядами.
— Эв, — тихо и непривычно серьезно прошептала графиня. — Забудь все, что я говорила о храпе, собаках и неряшливом виде. У меня теперь только один вопрос — как твоей сестре в голову пришло выйти за него замуж?
* * *
Хотела бы я знать ответ!
Нет, если честно, последнее, что я хотела — знать, почему Мэрион решила связаться с лордом Голденом. Гораздо охотнее я предпочла бы никогда больше с ним не встречаться, а ещё лучше — навсегда уехать с Дворцового острова, найти Мэр и всю оставшуюся жизнь объезжать столицу и Южный Айлес десятой дорогой.
Синие глаза преследовали меня весь день. Мерещились за портьерами полутемного коридора, чудились в безлюдном Золотом зале, куда леди Норра отправила меня в поисках дворцового камердинера, сверкали под темными сводами прачечной, пока я ждала корзину свежевыстиранного белья. Каждый раз, стоило мне только остаться одной, я чувствовала между лопаток испытующий взгляд герцога. Так удав, должно быть, смотрит на обездвиженную жертву, размышляя, стоит ли съесть ее сейчас или оставить до ужина.
Приближения ночи я ожидала с содроганием. Лоррейн, которой тоже отчасти передалось мое подавленное состояние, предложила занять кушетку в ее спальне, но строгая леди Норра безапелляционно прогнала меня прочь. Дороги до этажа слуг я не запомнила. Очнулась лишь тогда, когда влетела в свою комнату, запыхавшись от быстрого бега. На кончиках пальцев нервно пульсировала огненная магия, а сердце стучало так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
Само собой, дело закончилось бессонницей. Я честно пыталась успокоить расшатанные нервы — читала скучнейший учебник по светским манерам, заменивший мне годы в пансионе Вест-холл, вспоминала мамины рецепты и песни, считала выщерблины на неровно окрашенной стене — но ничего не помогало. Мысли постоянно возвращались то к Мэр, то к графу Хенсли, то к Лоррейн и предстоящему балу, а оттуда неизменно перепрыгивали на встречу с лордом Голденом — и страхи вгрызались в душу с новой силой. Темнота смотрела из углов пронзительным синим взглядом, пробирающим до самых костей — не спрятаться, не скрыться. Я зажгла все свечные огарки, что были в комнате, но мрак не исчез, а лишь отступил под кровать, выжидая подходящего момента, чтобы окончательно завладеть моим рассудком.
Οтчаявшись, я решила прибегнуть к крайнему средству. Вытащила папин кисет, где табак давным-давно сменили пряные чайные травы, и, накинув потертый пеньюар, подаренный старшей леди Χенсли, отправилась на кухню, чтобы сделать отвар по маминому рецепту.
Храбрости хватило ровно до третьего этажа. Не успела я добраться до черной лестницы, которую слуги использовали для передвижения по дворцу, как что-то скрипнуло — и в следующую секунду по комнатам и коридорам прокатился нестройный гул.
«Бом. Бом. Бом».
Последний «бом» я услышать не успела — ноги сами понесли меня прочь, ниже и ниже, как можно дальше от гула, черноты и анфилады пустых залов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Четыре часа ночи. Мертвый час. Время, когда проигравшиеся в пух и прах картежники, подвыпившие гуляки и припозднившиеся любовники уже давно вернулись в свои покои, а самые ранние горничные еще досматривали последний сон в крошечных полуподвальных каморках. Императорский дворец, огромный, как целый город, был погружен в безмолвие, нарушаемое лишь боем часов.
Из приоткрытых дверей кухни шел свет. Я ожидала, что буду здесь единственной живой душой, но оказалось, кому-то ещё не спалось в эту тревожную ночь. И каково же было мое удивление, когда вместо Кэтти, поднявшейся ни свет ни заря, чтобы подготовить кухню, из-за плиты показался граф Коул Хенсли. В одной руке у него был совок с углем, в другой — кочерга. На железной поверхности нагревался пузатый чайник.
