Воскресение это, если оно произойдёт, вряд ли будет лёгким и быстрым. Навыки играния водевилей, как то: хореографическая органика, вокальная пластичность, непринуждённость в ведении прямого (сиречь в буквальном, а не в возвышенном значении слова) диалога с залом и, самое сложное, изящество в экспромтах и каламбурах, в одночасье выкристаллизовать в актёрах не представляется возможным. Тем более что у большинства из них водевильный опыт, как правило, ограничивается учебными студенческими спектаклями, и за порогами альма-матер отмирает за ненадобностью.
«Дядюшкину тайну» некоторое время назад Александр Анатольевич как раз и ставил в Щуке со своими студентами, и вот теперь перенёс на основную сцену вместе с теми из своих воспитанников, что влились в труппу театра. Ещё сохранившийся у них ученический задор пока не очень сопрягается с накопленным годами профессионализмом «старших товарищей»: настоящей дуэли между женившимся на юной красотке почтенным дядюшкой (Юрий Нифонтов) и молодым ловеласом-племянником (Родион Вьюшкин) пока не получается. Зато слуга Жак (Олег Кассин), напропалую флиртующий с прекрасной половиной зала, параллельно отпуская остроты в адрес половины сильной, принимается публикой весьма доброжелательно. Жаль только, что дамам на сцене не удаётся быть и смешными, и очаровательными одновременно.
А вот «Убийство на улице Лурсин» проходит буквально на ура. Здесь тоже наличествует слуга, на сей раз – Жюль (Александр Симонец), посредничающий между публикой и сюжетом. Причём с неподражаемым изяществом, в водевильной стихии он как рыба в воде. То же самое с полным основанием можно сказать и о Марине Ильиной (Норина). Вот она как раз сумела сделать свою героиню прелесть какой глупенькой. Но первую скрипку, безусловно, играет Фёдор Добронравов (мьсе Лангюме), хотя ситкомовская стилистика ему, судя по всему, ближе, чем водевильная. Как и его спарринг-партнёру Валерию Гурьеву (мсье Мистенгю). Два добропорядочных буржуа, напившись до положения риз на встрече выпускников, просыпаются в одной кровати и, медленно трезвея, пытаются сообразить, а не их ли рук делом является жуткое убийство, которому утренняя газета отвела всю первую полосу. Азарт, с которым разыграна эта история, электризует публику буквально с первой же сцены.
Мы рады смеяться в театре, ибо в жизни поводов для этого у нас гораздо меньше, чем хотелось бы. Мы готовы смеяться даже над собой: а вдруг полегчает? Так, может быть, второе пришествие водевиля совсем не так фантастически нереально, как кажется?
Виктория ПЕШКОВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Укрощение хаоса
Искусство
Укрощение хаоса
ВЕРНИСАЖ
Вторая Московская биеннале архитектуры, проходившая с 26 мая по 8 июня и посвящённая модернизации, стала не только поводом посокрушаться, что тотальных и величественных замыслов, подобных, например, застройке Москвы семью каменными высотками, среди нынешних проектов не нашлось, но и возможностью лишний раз освежить в памяти философские представления о деконструкции, симулякре и ризоме.
Большинство экспозиций были посвящены архитектурным трансформациям. На тематической экспозиции «Модернизация модернизма» можно было увидеть, как в Европе панельные дома подвергаются тотальной реконструкции и в итоге оказываются симпатичными современными постройками. Конечно, лет через двадцать нужно будет опять обновлять: это беда любых зданий, сделанных в рамках остромодных вкусов. В отличие от смотрящих в вечность «сталинок», которых не портит даже осыпающаяся штукатурка, они слишком быстро устаревают и, если не ухаживать, превращаются в печальные памятники самим себе – вроде обветшавшего конструктивистского дома Наркомфина.
Биеннале показала много грядущих переделок: от реконструкции Театра оперы и балета в Перми (в итоге пермские проекты получили Гран-при) до перестройки микрорайонов в Москве. Однако не во всех них заложено важнейшее свойство архитектуры – утилитарность. От того, что в Мурманске поставят люминесцентные ставни на пятиэтажки и придумают специальную городскую одежду (проект «Мурманск CMYK»), будет польза лишь в том случае, если, как ожидается, на жизнь города повлияет эксплуатация газовых месторождений. Если же насчёт региона нет глобальных государственных планов, то архитектура окажется оторванной от жизни.
Подобные архитектурные модели представляют собой симулякр в классическом смысле – означающее без означаемого: можно придумывать самые фантастические проекты, однако без грубой экономической составляющей в итоге получится лишь вымышленный объект, для существования которого нет никаких оснований.
Впрочем, симулякры – не самое радикальное, что можно ожидать от архитектуры. Приехавший в Москву по приглашению журнала AD известный архитектор Питер Айзенман, имеющий ярлык «деконструктивиста», оказался крайне сложной и противоречивой фигурой. Начинавший исключительно как теоретик, построивший первые известные здания лишь в 80-е, друживший (а потом поссорившийся) с философом Жаком Деррида, он долго считался проводником постструктуралистских идей в архитектуре – пока сам не провозгласил отход от войны с бинарными оппозициями и не ушёл в область поиска нелинейной архитектуры.
О его нынешних идеях я могу судить лишь с позиции своих скромных знаний теории Ильи Пригожина: запланированной лекции Айзенмана, увы, не получилось, поскольку переводчик просто-напросто споткнулся о сложную терминологию. Пришлось довольствоваться слайдами и краткими комментариями мэтра к его новому проекту – «городу культуры» в Сантьяго-де-Компостела, похожему на земные разломы, а не на нормальное здание с крышей и стенами. Кажется, несмотря на декларативный отход от деконструктивизма, Питер Айзенман по-прежнему оглядывается в сторону бесформенного: про Сантьяго-де-Компостела было сказано, что его проект выбрали лишь потому, что «остальные предложили здания, а я – нечто похожее на рытвины, созданные ковшом экскаватора», и что его цель – не чёткое отделение здания от земли, а наоборот – их слияние. Питер Айзенман и двадцать лет назад, и сейчас продолжает игнорировать тот факт, что архитектура – это насилие форм, противопоставляющая бесформенности природы упорядоченность и соразмерность пустот и объёмов.
Впрочем, можно взглянуть на эту ситуацию и по-другому. Если порядок рождается из хаоса – на что указывали, например, представления древних греков о Гармонии – дочери бога войны, генетически восходящей к разрушению и насилию, не является ли тогда архитектура Айзенмана попыткой разбудить творческие силы самого хаоса, заставить порядок возникнуть из него самопроизвольно? Если это так, то Айзенман, пусть и интуитивно, видимо, чувствует, что стоит на сломе эпох, на переходе от идей о ризоме к какой-то новой стройности и оформленности. Это не может не радовать; впрочем, остаётся один вопрос: так ли нужно увеличивать энтропию искусственным путём – ведь только настоящий хаос, сломленный и побеждённый, может заставить появиться настоящий новый порядок.
Ксения ВОРОТЫНЦЕВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Бессмертная музыка в исполнении великих мастеров
Искусство
Бессмертная музыка в исполнении великих мастеров
ФЕСТИВАЛЬ «ДВОРЦЫ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА»
Международный музыкальный фестиваль «Дворцы Санкт-Петербурга», проходящий в эти дни, – уникальный в своём роде фестиваль, имеющий богатую историю и чисто петербургскую эксклюзивную идею. Он мог родиться только в Петербурге, и ни в каком другом городе мира – в городе красивых величественных дворцов, являющих собой наследие великой истории Российской империи. Праздник «классики среди классики», фестиваль раскрывает перед её поклонниками тесную связь архитектуры и музыки.
Одно из излюбленных мест для проведения концертов фестиваля «Дворцы Санкт-Петербурга» – Екатерининский дворец в Царском Селе – великолепное сооружение в стиле русского барокко, где царит дух Елизаветинской и Екатерининской эпох. В величественном Тронном зале Екатерининского дворца пройдут два красивейших концерта фестиваля. Исполнение мастеров академической сцены станет настоящим подарком Царскому Cелу к его 300-летию.
