— Это что же — адскую машину? — прошептал Песцов.
Да, дядя Нил. Вы должны помочь мне устроиться работать на ваш завод.
Песцов задумался. Потомок тоже молчал, ожидая его ответа.
— Так… так… — протянул наконец Песцов. — Дело, прямо скажем, серьезное. Но, значит, нужно. Не стал бы ты иначе, я думаю, ехать сюда рисковать жизнью. Только устраивать тебя на завод не стоит. Сейчас это трудно и нужды особой нет. Твой подарочек красным я положу сам. Знаю куда, часто бываю на заводе. Никому и в голову не придет, что это моя работа. А вот на тебя как на нового человека могут пасть подозрения. Начнут выяснять, кто тебя устроил? Песцов? Ну и пошла писать губерния.
— Вы, пожалуй, правы, Нил Тимофеевич.
— Дай мне срок. Все надо обмозговать как следует. Никогда бы не взялся, если бы не чувствовал: скорый конец красным.
Донесся шум из вестибюля.
— Перерыв. Не надо, Рачик, чтобы тебя видели здесь. Правда, у меня много бывает разного народа по хозяйственным делам, но осторожность не мешает.
— Вы правы, дядя Нил.
Заходи ко мне через два-три дня. Я все обдумаю за это время.
Прошла неделя. Потомок шел в клуб к Песцову. В портфеле диверсанта лежала мина, которую он должен был передать. Еле уловимая дрожь не оставляла Потомка, одолевали недобрые предчувствия. Он шел, боязливо озираясь. Перед самым клубом из-за угла вышли два человека и взяли его под руки. Потомок бросил портфель и рванулся, в руке у него появился пистолет. Диверсант понял, что это провал, и выстрелил в лея^авший под ногами портфель. Потомка тут же обезоружили. Пока у него отбирали пистолет, он с недоумением смотрел на портфель. Мина почему-то не взорвалась. Тяя^елый комок подкатил к горлу. Он понял — мина обезврежена, его провели как мальчишку.
Вечером Яков в присутствии Кулиева отстукивал точки и тире на своем радиопередатчике. В эфир неслись зашифрованные слова сообщения о неудавшейся диверсии.
… Знакомый Потомка на заводе оказался предателем. Потомка сегодня по пути к нему задержали с миной. В порядке страховки я на расстоянии сопровождал Потомка и видел, как чекисты вели его к машине. Воспользовавшись заминкой, когда усаживались в машину, Потомок вынул ампулу с ядом и на моих глазах принял его.
Аллаверды.
— Аллаверды — богом данный. Для немцев вы действительно были посланы самим богом. Этот псевдоним придуман не случайно, — заметил Кулиев, когда Яков передал последние строки сообщения, — они возлагали на вас большие надежды.
— Немцы могут заподозрить неладное. Уж очень недоверчив генерал фон Шёнгаузен.
— Возможно, попытаются проверить. Если станут делать это через Казанцева, о котором я тебе рассказывал, мы будем знать и обернем дело в нужном нам направлении. Хуже, если они найдут другие пути проверки. Но будем осторожны.
XVII
Шел август 1941 года. Над городом, амфитеатром спускавшимся к морю, воздух был тусклым от зноя. Вот уже несколько дней Каспий не приносил спасительных бризов. Яков раскрыл все окна в квартире, но дышать было трудно. Он тяжело переносил эти дни. Настроение было неважное, угнетали вести с фронтов. Да и в делах наступила какая-то пауза. Шёнгаузен молчал после провала Потомка. Никаких поручений. Что это — недоверие? Придется прекратить игру? Стало сдавать здоровье. Он плохо себя чувствовал и сегодня ожидал врача.
Пришел почтальон. Письмо от Лиды. Яков удобно расположился в кресле и стал читать. Теплое, хорошее письмо. Лида разделяла его нетерпение и буквально считала дни, оставшиеся до встречи. Обещали отправить на Родину в сентябре этого года. Лида писала, что ее семья эвакуировалась из Москвы в Новосибирск. Туда выехала мать с больным отцом, с ними поехала сестра Лиды, студентка университета. Все они тоже советуют Лиде возвращаться домой поскорее. Прочтя письмо, Яков задумался. Какой-нибудь месяц остался до встречи. Он окинул внимательным взглядом комнату. Надо подготовиться к приезду Лиды. Нужна уборка. Из-за событий последних месяцев он запустил квартиру.
Неожиданно раздался звонок в прихожей. Яков подумал о том, что вернулся почтальон, который забыл отдать газеты. Каково же было его удивление, когда в открытую дверь юркнул краснолицый тип с наголо обритой головой и в очках. Яков внимательно всматривался в лицо вошедшего, не узнавая.
— Не узнаете? — спросил тот.
Услышав этот вкрадчивый голос, Яков сразу узнал нежданного гостя.
— Ходжа Али, откуда вы взялись?
— Аллах привел увидеться опять, агаи Сергеев, Дела случились, вот и послали сюда.
— Кто же вас послал?
— Те, что и вас.
— Садитесь, Ходжи Али, рассказывайте. Побрили голову, надели очки — и вас не узнать.
— Есть кое-какие друзья здесь. Не хочу, чтобы они проведали о моем приезде.
Якову было все ясно: Ходжа Али явился для проверки, Шёнгаузен решил убедиться, так ли все обстояло, как сообщил Сергеев.
— Что рассказывать? Самое страшное миновало, — сказал Ходжа Али, располагаясь на диване. — На старости лет заставили прыгать с парашютом. Через границу перейти сейчас трудно. Показали парашют, как обращаться с ним, а через несколько дней говорят: «Сегодня ночью сбросим тебя на русскую землю. Пробных прыжков делать нет возможности». Я умолял майора Геккерта разрешить перейти границу по земле, обещал так пройти, что ни один шайтан не заметит. «Нет, — говорит, — не можем рисковать».
— Так и пришлось прыгать? — улыбнулся Сергеев. Но мысли его работали в другом направлении. Что скажет эта лиса?
Ходжа Али даже закрыл глаза при воспоминании о перенесенном страхе.
— Подвели к двери самолета, открыли, образовалась темная дыра, и говорят: «Прыгай». Что делать? Прыгнул, словно в объятия дьявола. Будто во сне, падаю в пропасть. Думал, сейчас потеряю сознание. Хорошо, раскрылся парашют. Сразу стало лучше, но боязнь, что парашют испортится и я полечу как камень, не давала покоя, пока ноги не коснулись земли. После того как избавился от парашюта, лежал, наверное, больше часа, пока не пришел в себя окончательно.
Теперь вас можно считать парашютистом.
— Нет, никакая сила больше не заставит меня Прыгать с неба. Не хотелось умирать таким же голым, как родился. Вот и согласился. Торговля в наше время дело ненадежное.
— Как там поживает герр Геккерт?
— Хорошо, посылает вам большой салам.
— Давно вы в Баку?
— Здесь я уже больше недели. Побывал у Годжаева, передал ему по поручению майора Геккерта привет от родных, друзей. Думал сначала к вам зайти, но не решился беспокоить. Жаль Монташева. Хороший был парень, умный. Как попал в такой просак? А Песцов не арестован. Я проверил это. Ясно — его рук дело. Может быть, убрать шайтана?
— Нет, Ходжа Али, нельзя сейчас. Рисковать не стоит. Уберем потом, при более благоприятных условиях.
— Это верно, — согласился старик. — А вы уверены, что Монташев отравился?
— Своими глазами видел. Он сделал это так быстро, что никто не обратил внимания, но я-то знал, яд у него был в пуговице пиджака, он сорвал ее и сунул в рот.
Ходжа Али сокрушенно покачал головой.
— У вас есть где жить? А то можете остановиться у меня.
— Спасибо, агаи Сергеев. Здесь есть мои старые знакомые. Они приютили.
Может быть, какая-нибудь помощь нужна?
— Нет, агаи Сергеев. Вот майор Геккерт просил передать одно поручение. Речь идет о том, чтобы послать Год- жаева в Москву и поручить ему убрать иранского дипломата Мирзу Ашрафи.
Ходжа Али вынул из кармана и передал Сергееву фотокарточку Ашрафи. Яков внимательно рассмотрел ее. Это был пожилой уже человек. Яков спрятал карточку во внутренний карман пиджака.
— По словам Геккерта, Ашрафи вечерами любит прогуливаться в районе посольства. Улицы в это время пустынны. Надо этим воспользоваться. Работа Годжаева ни в коем случае не должна быть похожа на убийство с целью ограбления. Все должно выглядеть как политическое дело. Аллах даст, это вызовет натянутость в отношениях Ирана с Россией. Вы, конечно, понимаете, как это важно для наших немецких друзей. Как покончить с Ашрафи, чтобы это принесло пользу друзьям, слава аллаху, вас учить не надо.
— Конечно, Ходжа Али. Я проинструктирую Годжаева. Он поймет серьезность поручаемого ему дела и, надеюсь, поведет себя так, как надо.
— Как живете здесь. Не болеете?
— Неважно чувствую себя, Ходжа Али. Вот и сейчас жду доктора.
— Бывал в торгпредстве, часто видел Лидию-ханум. Все хорошеет. Собирается возвращаться на родину, — лукаво улыбаясь, посмотрел Ходжа Али на Якова. И тут же спохватился. — Я пойду, агаи Сергеев. У меня много дел. Очень трудных, как обернутся — еще не знаю. «Ночь за: беременела, что-то родится на заре», — говорят у нас.
— Так давно не виделись. Посидите, поговорим.
— Нет, нет, тем более — придет доктор. Зайду к вам как-нибудь.
