мухомор проводник, которого так и хочется обозвать бледной поганкой, или трухлявым пнем, востря уши, с ужасом прислушивался к разговору. Через минуту проскрипел противным голосом и с ехидцей:
– Вас обязательно покарают, тебя и твою шкодливую начальницу. Это же позор на всю страну! Молодой человек – он назидательно поднял указательный палец, обращаясь к Виталию – не повторяйте ошибок и преступлений такого рода. Я сейчас уйду по делам, а вы пока грузитесь.
Лидушка легкомысленно отмахнулась от злого старика и послала его куда подальше. Реакция Виктора была совершенно другая. Он сжал губы, нахмурил брови и рявкнул:
–Никуда ты древняя крыса не пойдешь, а будешь помогать в погрузке. Если вздумаешь убежать и настучать, я отстраню тебя от работы и сниму с рейса. Марш в кладовую!
Юрий Реут попытался, правда довольно робко, заступиться за проводника, мотивируя тем, что негоже таких почтенных людей заставлять потеть на тяжелой работе. Начальник почтового вагона уперся в него долгим, пронзительным взглядом и более спокойным тоном произнес:
– Пусть отрабатывает прежние грехи…
Если еще не надоела почтовая тема, которая, кстати, скоро заканчивается, то пущусь в пояснения. К счастью, мне не запомнились имя, отчество и фамилия этого проводника, недобрая слава о котором гремела по всему московскому узлу связи и не только. Возраст его превышал возраст полумертвого генерального секретаря Брежнева. В рейсе с ним мне удалось (неудачное слово) побывать лишь однажды, но достаточно оказалось и этого. До 1939* года он служил в НКВД проводником-слугой спец вагона, который перевозил чекистских руководителей. Старик постоянно вспоминал Дзержинского, Менжинского, Ягоду, Ежова, Бермана, Благонравова и прочих, нудно смакуя подробности. Азартно и увлеченно рассказывал, как строил в 1937 году дом себе, размером 6х8 метров, на освободившемся участке некоего «врага народа», как дом этот сожгли в 1938 году, а он назло всем, стал возводить еще больший, уже размером 7х9 метров. В итоге, новому наркому Берии, что-то не понравилось, и холуй-проводник едва избежал ареста и был сослан в почтовое ведомство. Семьи он не завел и тихо помирал на своей малопрестижной, но хорошо оплачиваемой работе, регулярно наушничая, чтобы его не отправили на пенсию. В работе отличался леностью и скулежом.
Не могу пройти мимо Реута. Они с проводником одного поля ягода. Юный Реут состоял в личной охране Генриха Ягоды. При карликовом наркоме Николае Ежове чуть было не попал под каток репрессий и мог запросто оказаться в ГУЛАГе, но был к его неописуемому счастью переведен в Алма-Ату, а затем, уже в 1939 году попал за мелкую провинность в спецсвязь.
Оба деятеля (так и хочется назвать их сообщниками-сослуживцами) относились друг к другу с холодноватой предрасположенность. По логике они бы могли встречаться прежде, но никогда о подобном событии ни мне, ни другим моим знакомым слышать не приходилось, или эти чекистские подпольщики старательно соблюдали тайну.
Старички-плохички немало попортили крови коллегам, но все же надеюсь, что на них нет крови невинных жертв.
Отправка на маршрут в июне-июле, одно удовольствие, с точки зрения работы – почты почти нет, не то, что под Новый год, когда не знаешь, за что хвататься.
Лида увязалась за «Семеном», а вслед за ней и Юрка пошел вроде бы помочь, на самом деле смылся от Реута. Вся погрузка заняла 15 минут, но они еще как минимум час торчали в кладовой непринужденно болтая.
– Какие у тебя плечи – восхитилась подпитая дама, глядя на Виталия.
Тот посмотрел на ее солидные налитые бедра и подумал: «А у тебя задница!»
– Да, а у меня попа хороша! – проследив за его взглядом, Лида демонстративно похлопала себя по ягодицам.
Юрка с Виталием почти мгновенно нашли общий язык, а когда выяснилось, что оба уважают математику, о присутствии противоположного пола совсем забыли. Молодая женщина с некоторой долей недовольства отправилась в купе и улеглась на место начальника.
Суровый Виктор проводника так и не отпустил, заставив идти с собой в обменную кладовую.
…Состав плавно тронулся, оставляя перрон с провожающими. В своем купе кряхтел и охал безымянный проводник. Виталий приготовил Рязанскую корреспонденцию и отправился спать, улегшись ничком поверх одеяла и не раздеваясь.
– На койку бросился, как на меня – мечтательно-насмешливо прокомментировала обойденная вниманием дама…
За Саратовом, когда уже пересекли Волгу по длиннющему мосту, в районе Энгельса Реут вновь завел свою волынку о немцах. Что дескать именно тут располагалась столица республики немцев Поволжья и, возможно, его предки, или родственники на этом месте проживали. Виктор его оборвал довольно резко:
– Какой ты немец? Всех немцев выслали еще в июне сорок первого года, а ты продолжал свою службу и был допущен к секретам. Да мало того, если ты забыл, то напомню, благо много наслышан от стариков, как ты брал мешки с солью в Аральске почти даром, а продавал ее стаканами за бешенные деньги. Может не так?
Реут обиженно засопел и пробубнил:
– Всем тогда тяжело было, не хочется даже вспоминать. Вам, молодежи то время не понять.
– Я с сорокового года рождения, голод помню прекрасно и, что соли не было, тоже помню.
Поезд несся дальше с непривычной для Виталия скоростью и редкими остановками, в основном для замены бригады тепловоза, или самого тепловоза, что случалось гораздо реже. Машинисты не ездят, как правило, более ста пятидесяти-двухсот километров.
И вновь авторское отступление. Я вспомнил фамилию Виктора – Бабкин, мысленно крикнул ура, но тут, негодная память услужливо преподнесла мне ФИО проводника. Помысля, лежа на спине, я решил оставить его безымянным – ведь бывают безымянные герои, а уж субъекты, прожившие паскудную жизнь, вообще не достойны воспоминаний…
Проводник с заспанной, лисьей физиономией прошаркал в своих обшарпанных тапках в канцелярию и с робкой осторожностью, вставил несколько слов о войне.
Виктор Бабкин с озорной усмешкой повернулся к нему вполоборота и схохмил:
– Ты, по-старому, называешься ямщик. По логике, ты должен сидеть на краю вагона, на крыше и нахлестывать тепловоз кнутом.
Проводник укоризненно покачал головой, осуждая своего начальника, а Юрий Реут развел руками, кисловато улыбаясь – мол, что с него взять?
На алма-атинском маршруте работа достаточно спокойная и всегда хватает времени на любые непринужденные разговоры. Витя, продолжил тему войны несколько в ином ключе:
– Хватит о личном. Ну, вспомните, когда вскрыли гробницу Тимура?
– Давно небось? – ответил «Король Семен» своим вопросом.
– Пятьсот лет ее не трогали, боялись надписи, которая гласит: «Кто вскроет гробницу – тот развяжет самую страшную и кровопролитную войну в истории». Так вот, туда проникли советские археологи 19 июня 1941 года. Совпадение? Конечно, зато какое!..
Прости меня утомленный читатель. Мною обещана была алма-атинская любовь, а ей и не пахнет. Норовистое произведение пытается выскользнуть из-под моей власти и направиться своим, бог знает каким путем. Нет, я соберусь с силами и
