— Сюда нельзя, фуникулер не работает, — начал было он, но, увидев архиерея с короной в руках, поперхнулся и сразу все понял.
Тотчас же он начал двигать рычагами и отворачивать краны, потому что фуникулер двигался за счет веса воды. Большой бак наверху (наполняемый из того самого родника, который использовали Вальтер фон Эштен и его люди во время осады) заливался водой и в конце концов перевешивал бак в нижней кабине. После того как кабина вытаскивалась вверх, достаточно было слить часть воды внизу (или долить бак наверху), чтобы кабина стала опускаться. Просто, удобно и бесшумно, хотя немножко медленно. Архиепископ сел в кабину и стал дожидаться, а капитан с Джимом резво припустили вверх по склону.
Аделаида взглянула наверх и прикусила губу. Тропа, ведущая на гору, была узка и довольно крута. С левой стороны шли перила, с правой — каменные стены домов, а потом просто голая стена. Из каждого окна выглядывали люди. Карл с еще двумя студентами шли впереди, за ними, стараясь не оступиться на каменных ступенях, шла Аделаида. Граф был рядом, а Бекки, затертая толпой, немного поотстала.
— Бекки, ты мне нужна! — воскликнула Аделаида с отчаянием в голосе. — Иди рядом!
— Я здесь! — отвечала Бекки, пробираясь вперед. — Я с тобой!
Еще несколько студентов шли в арьергарде, охраняя Аделаиду сзади. Люди по сторонам теснились, карабкались вверх, прижимались к стене, освобождая дорогу. Ноги Аделаиды в ее мягких атласных туфельках (уже неузнаваемо грязных и изодранных) с трудом поднимали ее вверх по ступеням.
Из ее рта вырывался непрерывный стон, глаза были заполнены слезами. Вот она остановилась, беспомощно оглянувшись на Бекки, и та не сразу поняла, в чем дело.
— Платье! Она может споткнуться! — хрипло подсказал граф и посторонился, давая возможность Бекки нагнуться и немного подобрать длинный подол тяжелого, расшитого драгоценными нитями платья, чтобы королева могла встать на следующую ступеньку. Она почувствовала, как все тело Аделаиды дрожит, и дала ей возможность чуть-чуть отдохнуть, опершись на нее, но тут же услышала шепот Аделаиды:
— Посторонись… мне надо идти…
Она шла вперед — все выше и выше, но движения ее замедлялись, и было заметно, что каждый следующий шаг дается ей труднее", чем предыдущий. Люди, идущие за ней, и те, что ждали ее на вершине, и те, что смотрели на нее, примостившись на уступах горы или цепляясь за росшие на склоне кусты, больше не кричали и не рукоплескали. Они видели, чего ей стоил этот путь, и молча следили за мучительными усилиями Аделаиды.
— Еще один поворот, — говорила Бекки. — Еще немного осталось. Просто иди, и все. Обопрись на меня. Если хочешь, остановись и отдыхай. Уже близко, совсем близко!
Но силы Аделаиды были уже на исходе. Она не могла ничего ответить, она едва видела, куда шла. Грудь ее сотрясала неудержимая дрожь, капли пота выступили на лбу и на щеках, а великолепно уложенные волосы превратились в груду мокрых прядей, спутанных и лезущих ей в глаза.
До вершины оставалось рукой подать. Там, за последним поворотом, находилась маленькая парадная площадка с флагштоком в центре и фуникулерной платформой на другой стороне. Бедные, сбитые в кровь ноги Аделаиды были уже в нескольких ступенях от этой площадки, когда вдруг она остановилась как вкопанная, и Бекки увидела чью-то тень, легшую на ступени.
Она подняла глаза. Перед ними на верхней ступени возвышалась гигантская фигура Отто фон Шварцберга, угрюмо глядевшего на них своими темными задумчивыми глазами.
И тут Аделаида не выдержала.
— Все, — прошептала она. — Я больше не могу… не могу… Лучше я сейчас умру!
Лицо фон Шварцберга оставалось непроницаемым. Невозможно было понять: то ли он собирается ударить Аделаиду по голове, то ли взять ее на руки и поднять на вершину. И таково было впечатление от этой грозной фигуры, что даже граф на какое-то время растерялся. А флаг между тем клонился к земле — все беспомощней, все ниже…
И вдруг среди нависшей тишины какая-то фигура неожиданно спрыгнула с вершины скалы и встала между фон Шварцбергом и Аделаидой. Светловолосый, взлохмаченный, с кровью на щеках и разодранной курткой на плечах, человек сжимал что-то в левой руке, глядя прямо в глаза гиганту.
— Посторонись! — приказал он. — Ты мешаешь пройти королеве. А ну, живо!
Никто и никогда не разговаривал с Отто фон Шварцбергом таким тоном. Он отступил в сторону, и Аделаида сделала наконец-то последние шаги на площадку, и весь город увидел флаг на вершине скалы, и весь город разразился радостными криками.
Орлиная гвардия — часовые, охранявшие скалу днем и ночью, — по сигналу графа бросилась вперед и подхватила Красного Орла в ту самую секунду, когда королева споткнулась и, лишившись чувств, упала на руки Бекки.
Необычайное воодушевление охватило всех, кто собрался вокруг. В воздух снова полетели шляпы. Под крики «ура» и звуки фанфар орлиный флаг вполз по флагштоку и гордо затрепетал над скалой. Куда пропал Отто фон Шварцберг, никто не заметил. Бекки хлопотала вокруг Аделаиды. В ее ридикюле нашлась бутылочка нюхательной соли. Она откупорила ее и поднесла к носу девушки. Резкий запах заставил Аделаиду вздрогнуть и откинуться назад. Она открыла глаза, зажмурилась, открыла их снова — и увидала Адлерфане, реющий в синем небе.
— Получилось! — прошептала она.
Раздался скрип и лязг фуникулера, и на площадке показалась аккуратная деревянная кабина, из которой вылез архиепископ, взволнованный, еле живой, запятнанный кровью своего монарха. И тогда Джим передал ему то, что он принес с собой на скалу, — железную корону Рацкавии.
Бекки помогла Аделаиде подняться, и, стоя под флагом, который она сама принесла на вершину скалы, новая королева, бледная и дрожащая, была коронована, и все, кто был вокруг, благодарно преклонили пред нею колени.
Глава девятая
Диспозиция
Аделаиду уже короновали, но еще час или два в городе царило лихорадочное возбуждение. Тысячи людей стали свидетелями роковых событий, и тем не менее они не могли до конца в это поверить, пока Аделаида не оправилась от шока в достаточной степени, чтобы спуститься на фуникулере в город. Открытая коляска, которая должна была доставить во дворец Рудольфа с его королевой, теперь везла одну королеву — бледную, но с выражением неукротимой решимости на лице и с железной короной Рацкавии на светлых волосах. Она была ошеломлена и не умела скрыть противоречивых мыслей, проносившихся в ее голове; но в этом-то, как начинал понимать Джим, и заключалась ее сильнейшая сторона, ее власть над людьми. Она ничего не таила от них, и поэтому они ей верили.
Положение продолжало оставаться крайне опасным. Джим реквизировал еще одну лошадь и теперь ехал рядом с каретой, сопровождая Аделаиду во дворец, — он вполне допускал, что в любой момент может грянуть новый выстрел. Граф ехал с другой стороны. Цветы и приветственные крики встречали королеву на всем ее пути, и в центре этой суеты она сохраняла на своем лице единственно правильное выражение. Ни радостная улыбка была бы неуместна сейчас, ни убитость горем. Ее лицо было суровым, гордым, решительным, печальным, бесстрашным. Джим ненароком поймал взор графа и понял, что тот подумал то же самое: какой-то невероятной игрой судьбы Рацкавия приобрела именно такую правительницу, какая ей была нужна. Крошка Аделаида с Гиблой Пристани смотрелась настоящей королевой — королевой до кончиков ногтей.
Между тем солдаты и полиция прочесывали район площади Святого Стефана в поисках убийцы. Но они не могли найти ни зацепки, ни малейшего следа. Выстрел грянул слишком неожиданно, чтобы можно было заметить, откуда стреляли. Свидетели кардинально расходились во мнениях — на соборную площадь выходило сотни балконов, дверей, окон, не говоря уже о барочных крышах с их балюстрадами, коньками и карнизами, за которыми так легко спрятаться. Кроме того, площадь окружало множество кривых, запутанных переулков, в которых плохо ориентировались даже местные жители… В общем, поиски продолжались без всякой реальной надежды на успех.
Во дворце тем временем царила чудовищная суматоха. Все было подготовлено для возвращения короля, для официального приема; гости уже прибывали (выдающиеся сограждане — на обед, высокопоставленные иностранцы — на ужин), и вдруг эта убийственная новость! Как только карета с эскортом подъехала к портику дворца, в дверях появился гофмейстер барон фон Гедель и учтиво поклонился, но при взгляде на Джима он вздрогнул и заметно побледнел. Граф наклонился к королеве и что-то негромко ей сказал. Рядом с Аделаидой не было Бекки, чтобы перевести его слова, так что она почти наугад кивнула. Повернувшись к фон Геделю, граф распорядился:
— Ее величество удаляется в свои личные покои. Прием состоится в запланированное время. Через пятнадцать минут мы встретимся с вами в Зеленом кабинете.
