Но вот персы задержаны, время выиграно. Эллины вправе отступить. Более того, получено известие, что враг проведал о тайной тропе, ведущей в тыл обороняющимся. Леонид приказывает прочим, находящимся под его началом отрядам начать отход, а сам вместе с тремястами спартиатами остается. Зачем?! Бессмысленное, даже пагубное с военной точки зрения решение. Триста отборных воинов способны не только причинить большой урон врагу, но и – что более важно – вырвать победу в генеральном сражении. Они нужны Элладе живыми. Но спартиаты решают иначе. Они следуют древнему принципу, запрещавшему отступать с поля боя, и остаются. А с ними добровольно идут на смерть семьсот ополченцев из крохотного городка Феспии, в мирной жизни – гончары, плотники, кузнецы. Почему? Наверно, тоже принцип. Если дозволено спартиатам, почему не дозволено нам?! Хороший принцип! Очень нецелесообразный, но очень хороший, ибо подобное порождает энтузиазм – лучшее, по справедливому замечанию Гёте, что мы имеет от истории. И воины Леонида отказываются оставить ущелье, а «ворчуны» Наполеона сложить оружие на поле у Ватерлоо. В этом величие Воина, в этом величие Героя. Оно выше величия матроса, бросающегося с гранатой под танк, и величия солдата, закрывающего собой амбразуру. Их подвиг продиктован горячкой боя, которая не отпускает, самопожертвованием, естественным – кощунственно звучит: естественное, но это так – для боя. Но вот когда не нужно ни под танк, ни на амбразуру, а нужно, напротив, отступить, сохранить силы для нового удара, но они не отступают, а дерзко принимают последнюю битву, ибо таково их представление о чести: умереть, но не отступить. И даже когда нужно сложить оружие, ибо проиграна не только битва, а вся война – великая война, растянувшаяся на два десятилетия, – и нет никакого смысла умирать, они умирают, потому что гвардия умирает, но не сдается. На то она и гвардия, чтоб в подобающий миг умереть.
Мы ценим в воине героя двоякого сорта – героя победоносного и героя жертвенного, героя, выигрывающего сражение, и героя, жертвующего собой ради грядущей победы. Воин – высшая инкарнация героя.
Но далеко не единственная. Средние века с приходом романтизма подарили новых героев – флибустьеров, корсаров, буканьеров, словом, пиратов, всегда беспринципных, но всегда отважных. Корсар, пожалуй, был второй героизированной профессией после воина. Потом в герои записали путешественников. С покорением воздуха героем считался каждый летчик, с полета Гагарина – каждый космонавт. Была героизирована работа пожарных, врачей экстренных служб, а с недавнего времени – спасателей.
Параллельно с героизацией труда наблюдается героизация развлечений. Испанцы вот уже много веков почитают героями тореадоров. К героям отнесены альпинисты, ищущие приключений на голову авантюристы, подобные Федору Конюхову, наконец, спортсмены, актеры. Оказывается, можно забивать мячи или сниматься в кино, получая при этом немалые деньги, и тоже считаться героем! Недалек тот день, когда человечество запишет в герои каждого, кто отважится сесть в самолет, пройтись по грибы в лес или мужественно отработать день на фабрике или в школе. А что, бургомистр из захаровского «Мюнхгаузена» заметил по поводу своего ежедневного хождения на работу: «В этом есть что-то героическое».
Понятие «герой» нивелировано донельзя. Если в прежние времена требовалось совершить нечто из ряда вон выходящее: одолеть смерть, как Гильгамеш, основать империю, подобно Саргону или Александру, освободить соплеменников от иноземного ига, как сделал Моисей, победить двунадесять языков, как Цезарь, или, по меньшей мере, сродни Диомеду сразиться с богами, – то для нашего героя достаточно протолкнуть в сетку шайбу или сверкнуть белозубой улыбкой на киноэкране. Протолкнул, сверкнул – и ты герой! Герой?..
Ахейцы, дети Героического века, в азартные игры не играли, хотя развлечений, в общем, тоже не чурались. И победа в состязании была атрибутом героя. Но лишь победа. В победе вся суть героя. Для ахейца времен Агамемнона и Нестора существовал один-единственный тип героя – победитель. Герой мог творить что угодно, но непременно побеждать. Право на поражение герой получал, лишь одержав харизматическую победу – такую, после которой не зазорно проиграть.
Впрочем, победа, а следовательно, и подвиг, заключалась во многих деяниях. Герой мог победить в битве, взять верх в поединке, умертвить чудовищное порождение прежних веков, основать город, совершить путешествие из разряда тех, что поражают воображение. Благородные деяния тоже приветствовались. Но герой ради победы был вправе совершать подвиги и иного рода.
Сизиф в своем героизме отметился преступлениями против людей да изощренным обманом богов. Братья Алоады пошли еще дальше, замахнувшись на саму власть Олимпа. Благородный Тесей, и тот поддался на уговоры Пирифоя и попробовал утащить из Аида дебелую красавицу Персефону. А Геракл, этот величайший из героев, – если хорошенько разобраться, он занимался исключительно истреблением, уничтожая чудовищ и бесчисленные сонмы врагов-людей, а время от времени, словно ненароком, невзначай, нечаянно, убивал своих друзей и близких; а когда его заставали, выражаясь юридическим языком, en flagran delit – на месте преступления, Геракл делал большие глаза и ссылался на не допускающую ослушания волю Зевса.
Но это еще не философия, а характеры. Первые поколения героев отличались дикостью, хтоничностью, искренностью чувств. В связи с этим можно условно обозначить два психологических типа героя – герой в чистом, можно выразиться классическом, виде и герой-прагматик. Второй тип – это продукт разложения Героического века, выражение перехода от героя к властелину. Это герой прагматичный и властный, готовый отречься от подвига во имя власти.
И вот уже наши герои становятся неисправимыми прагматиками. Они уже не бунтуют против Олимпа, но признают его первенство на условии определенного равенства. Человек может быть равен богу, если тот хочет схватиться с ним в человеческом естестве. Тогда все решится количеством силы, каким наделены бойцы, если же бог выступает в своем вышнем аспекте, тогда в силу вступает принцип качества.
Это время воистину великих героев: Персея, Мелеагра, Тесея, Ясона и, конечно же, Геракла. На их примере нетрудно проследить мотивы, коими руководствовались герои.
Персей – классический герой, наделенный всеми архетипическими чертами: божественный отец, чудесное зачатие и рождение, преследование младенца земным отцом, которому была предсказана смерть от руки сына, попытка умерщвления, замененного удалением, путешествие в бочке, чудесное спасение, воспитание на чужбине, обиды от властного царя, ненавидящего потенциального пасынка… Потом Персей прославился двумя большими деяниями: умерщвлением – при поддержке расположенных к нему богов – Медузы Горгоны (имя личное, имя фамильное), а также морского чудовища, намеревавшегося сожрать несчастную девицу Андромеду.
Победоносно вернувшись домой, Персей отомстил несостоявшемуся отчиму и взошел на трон. Нечаянно вскоре убив деда – впрочем, некогда поступившего с ним весьма немилосердно, – Персей отказался от власти, после чего основал Микены. Здесь уместно сказать, что место для своего города герой нашел, испив воды из вогнутой шляпки гриба – ох, уж эти мухоморы! Отсюда и название города – Микены, ведь «микос» в переводе означает «гриб». Погиб Персей трагично – от руки сына умерщвленного им царя Прета.
Вот такая славная биография. Оставим в покое рождение и ранние годы Персея – обратимся к его свершениям. Кто есть Медуза Горгона? Жуткого облика и нрава дама с жутким же характером. Возможности ее воистину пугающи, отчего понимаешь, что Медуза – некое божество. А все женские божества сводятся к единому образу – Великой Матери. Следовательно, Горгона – Грозная Мать, противостоящая власти Небесного Отца. Таким образом, она типичное феми-божество, поклоняться которому патриархальный мужчина уже не желал и в почитании которому отказывал. Отсюда и сволочной характер нашей Медузы.
Побеждая и умерщвляя Великую Мать, Персей утверждает власть Небесного Отца Зевса. Теперь Мать становится тенью – это символизирует сам способ ее умерщвления – через отражение в щите; отражение же и есть тень.
Умертвив Грозную Мать Медузу, Персей обретает славу великого героя, но не останавливается на этом. По пути домой он, спасая обреченную на смерть Андромеду, умерщвляет некое морское чудовище, подобие Левиафана, и обретает Андромеду, благостную Великую Мать, которая есть сокровище. Таким образом, он – обладатель двух атрибутов героя: славы и сокровища.
Остается лишь власть. Герой пытается от нее отказаться, но обретает вновь – и уже не силой оружия, не через славу, не через сокровище, а через благо созидания.
Что и говорить – типичный, архетипический герой, что подметил еще Нойманн, хотя его концепция героя-архетипа отлична от нашей. Остается прибавить, что Персей во все времена был популярнейшим героем – как в эпоху Античности, так и позднее. В древности это имя часто носили цари, пусть и не всегда удачливые. В позднейшие времена Персея ваяли великие Канова и Челлини. Причем с творением последнего связана прелюбопытная история.
