– Целы?
– Можно сказать, да. – Леший посмотрел на охотников снизу вверх. – А в лавке кто остался?
Рыжебородый хохотнул старому анекдоту.
– Когда грохнуло на весь город, подумали – все, вот и конец пришел удаче Лешего. А я смотрю, не все так страшно, как мы вначале себе понапридумывали. Не волнуйся, периметр под присмотром. Вижу – недалеко вы прогулялись.
Леший выпрямился. Дыхание его восстановилось, и лицо приобрело обычно свойственное ему ироничное выражение.
– Да не, тезка, все плохо. Еле ноги унесли. Там вода уже вплотную к окружной дороге подошла, и тварей этих видимо-невидимо.
Ржавый почесал свою рыжую бородку:
– И чё делать будем?
– Пошли домой – надо обмозговать.
В маленькой Духовщине добраться куда-то имеет весьма условное значение. Полчаса пешком в любую сторону, и город заканчивается. Поэтому уже через пять минут их встречали встревоженные лица людей большей части общины. Впереди всех стояли представители уцелевшей интеллигенции: единственный учитель, преподаватель биологии и географии, и врач. Все стояли и молча ждали. Даже дети притихли, поддавшись общему настроению старших. Жались к матерям, выглядывая своими большими круглыми глазами из-за их спин, пересчитывая вместе с взрослыми количество приближающихся к воротам охотников. Выдох облегчения прошелся по толпе, когда стало понятно, что все целы и невредимы. Створки приоткрылись, впуская группу вооруженных людей.
– Ну чё, есть на север дорога? – учитель поправил круглые очки и с надеждой посмотрел на Лешего.
– Нет, Сергей Артемьевич… – тот снял с плеча автомат и отдал его Грише. – Все затоплено, сплошное болото. И эти медузы везде.
Он устало опустился на бревно. Люди, видя, что все закончилось хорошо, стали расходиться по своим прерванным делам. Жизнь в суровом мире приучила не сидеть, сложа руки. Сделал дело, намеченное на сегодня – если есть время, сделай на завтра. Кто знает, будет ли у тебя завтра время его сделать, дадут ли, и будет ли у тебя оно вообще – это завтра.
– Я знаешь, что хотел у тебя спросить, Артемич, – он пригласил старика присесть рядом. – Откуда взялась на нас эта нечисть? Тут же моря рядом нет, и вдруг – медузы. Да еще и летучие…
Учитель сел рядом, вынул из кармана кисет, достал из него щепотку сушеной травы и ловко скрутил самокрутку.
Никотина эта смесь не имела, но давала успокаивающий эффект и вполне заменяла привыкшим людям табак. Он пожал плечами и многозначительно выпустил из носа клубы сизого дыма.
– Вот, а я думал, что хоть ты, ученый человек, объяснишь мне этот казус в теории Дарвина, – Леший разочарованно посмотрел на старика, который, в своих круглых очках и с клиновидной бородкой, был похож на доктора Боткина.
– Так потому и не могу, Родионыч, что ученый. Вся теория у твоего Дарвина наперекосяк пошла. Не объясняет она всех этих тварей. – Хотя учитель был всего лет на шесть старше Лешего, он вполне мог причислить себя к старейшим жителям общины и обращался к начальнику исключительно по отчеству, а не принятым у всех прозвищем. – И вообще, я, чем дальше, тем больше становлюсь приверженцем не теории эволюции, а, скорее, теории Ламарка.
– Во намудрил! А это что за зверь такой, и что эта теория утверждает?
– Если помнишь, – учитель снова выпустил дым, подбирая слова, – Дарвин в основу своей теории положил естественный отбор. Ну, слабые гибнут, а сильные выживают и дают потомство. Новые генетические мутации, позволяющие выжить, закрепляются в наследственности и изменяют вид. Если попроще, то как-то так.
Леший кивнул, давая понять, что разобрался в хитросплетениях определений.
– И что тут не так?
– А то, что мутации эти имеют очень случайный характер возникновения. Где гарантия, что нужная мутация появится именно сейчас, когда она так нужна. И потом, законы генетики очень жесткие. Чтобы произошло закрепление изменения, должно пройти соответствующее количество поколений. Касаемо этих медуз, это несколько сот тысяч, если не миллионов лет. А сколько лет прошло?
– Двадцать…
– Вот и я о том.
– Так откуда же тогда?… Из Ламарка твоего?
Сергей Артемьевич ухмыльнулся.
– А Жан Ламарк умница был. Он свою теорию еще до Дарвина издал и, наблюдая за этими биологическими безобразиями, я лично считаю, что прав был именно он, когда во главу своей теории эволюции поставил трансформизм… Как бы это проще-то… Вот смотри: индивидуум… нет… о! особь данного вида, попадая в новые условия жизни, изменялась, подстраиваясь под них, и уже потом эти изменения закреплялись в наследственности. Мы это и видим сейчас – условия изменились, и привычные для нас виды стали резко меняться, подстраиваясь под них.
– Все равно не понял. Так откуда они к нам пришли?
– Ниоткуда они не пришли. Наши они, собственные. Были изначально какие-нибудь улитки, или речные гидры, ловящие комариков, а вот теперь получите, как говорится, и распишитесь, – старик даже подпрыгнул на бревне, входя в научно-диспутный раж. После чего, заметив, что Леший никак не реагирует на его «бойцовские потуги», успокоился и снова, пустив дым, уселся обратно и мечтательно произнес: – Вот бы поймать ее, чтобы не взорвалась. Так интересно узнать ее строение. Это ж «Нобелевка»!
Леший смотрел на старого чудака, как средневековый монах на Джордано Бруно, заявившего, что земля вокруг солнца кружится.
– Кто ж тебе Нобелевскую даст – нет уже той Швеции… Да и зачем она тебе сейчас?
– Ну, это я так, образно… оценив, так сказать, масштаб исследования. А так-то конечно, некому уже, да и незачем. Я тут увлекся. Ты, Родионыч, все понял-то?
– Я понял основное – линять надо отсюда. И чем быстрее, тем лучше. Если твои медузы доберутся до нас, то, как ты их историю происхождения не трактуй, все равно не поможет.
Старый учитель затянулся и медленно выпустил дым, после чего пожал плечами.
– Да-а… – он кинул недокуренную «козью ножку» на землю и затушил ее носком ботинка, – мир изменился. Наука ради самих знаний уже никому не интересна. Все рассматривается только с позиции практического применения. Может, так и правильно… сейчас. Удачи тебе, Родионыч, в принятии решения.
Сергей Артемьевич устало поднялся и медленной походкой направился к входу в здание, под которым ютилась община. Маленькая девочка вприпрыжку подбежала к учителю и, взяв его за руку, медленно пошла рядом, что-то спрашивая и доверчиво глядя снизу вверх ему в лицо. Остальные дети затеяли игру в догонялки, бегая вокруг этой странной, еле плетущейся пары, громко хохоча и визжа.
Глядя на эту идиллию, Леший поймал себя на мысли, что улыбается. «Старею, совсем в сантименты впал. Решение принять не тяжело, потому что нет альтернативы. Тяжело претворить это решение в жизнь. Обложили общину со всех сторон, и надо уходить, а вот куда – это вопрос. Сам бы не пошел – окопался тут и бил этих тварей, пока силы есть. А потом?… Потом можно и на покой, к друзьям. Они уж и так ждут давно, в каждом сне навещают: что-то ты засиделся, Леший, хватит мир коптить. Сам знаю, что хватит, и так все сроки переходил, что солдату отпущены. Но я не могу – пока не обустрою вот этих…» Он еще раз посмотрел на стайку детей, скрывающуюся в здании бывшей больницы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
