Отвесив сухой и крайне невежливый кивок, я хлопнул дверью.
Иногда я не мог разобраться в своих чувствах. Служение долгу, короне и земле, где я родился, наполняло мою жизнь смыслом. Если бы не они, меня бы уже давно снесло грязным селевым потоком и прибило ко дну – порок и грязь всегда были в моей крови – порченой крови бастарда.
У меня не было клейма на лбу, но этот флёр сопровождал везде, куда бы я ни шёл. Или читался в глазах, непроизвольно отпугивая добрых и честных людей. Я знал и смеялся над тем, что придворные матроны запрещают своим юным дочерям даже смотреть в мою сторону, не подозревая, что эти невинные цветочки передают мне жаркие записки через слуг, подкарауливают под дверями спальни или в саду.
Запретное всегда влечёт.
Шагая по длинному полутёмному коридору, я вспоминал день, когда в очередной раз убежал в город и пропустил занятие с мастером меча – пожилым, но ещё крепким господином. Бродил по закоулкам Лестры, вдыхая ароматы свежей сдобы, солёной рыбы и разогретой на солнце пыли. Поэтому, прокравшись в замок, уже был готов получить вечернюю порцию розог.
Прислужник проводил меня к отцу, и тот, не говоря ни слова, повёл меня по винтовой лестнице – всё выше и выше. Короткие ноги едва поспевали за размашистыми шагами отца, я видел перед собой только его высокие сапоги да подол чёрного плаща. Уж лучше бы велел конюху всыпать мне по первое число, чем вот так молчал… Почему-то именно в такие моменты я остро чувствовал свою беззащитность перед ним.
Над городом сгустились серые сумерки. Воздух на крыше был свежим и пах совсем по-осеннему, хотя лето ещё не закончилось.
– Подойди, – замерев на краю, произнёс лорд, и я, чувствуя сухость в горле, осторожно приблизился.
Отец смотрел, как на площадке во внутреннем дворе тренируются воины. Тогда они казались мне до безумия огромными и взрослыми, опасными – как разозлённые звери.
– Что ты видишь, Ренн?
Я пожал плечами и с детской наивностью ответил:
– Людей.
– Это не просто люди. Это мои лучшие воины, опора Лестры и всей Арнерии, – он посмотрел на меня, сощурив глаза. – Хочешь быть похожим на них? Хочешь быть сильным, ловким, верным, чтобы я гордился тобой? Хочешь стать моим дехеймом?
И было в его взгляде и словах что-то, отчего мальчишеское сердце забилось быстрей.
– Хочу… очень хочу!
– Тогда ты не должен пропускать занятия. Твоё своеволие огорчает меня, Реннейр. Я начинаю жалеть, что позволил тебе жить в замке подле меня. Мои милость и доверие надо заслужить.
Страх быть выкинутым и забытым схватил за горло, лишил воздуха. Я глядел в непреклонное лицо человека, что звался моим отцом, и видел бога, жестокого и карающего. Если разгневается на меня, сопляка, то сотрёт в порошок одним пальцем.
– Я больше так не буду, отец… Вы будете гордиться мной, обещаю! – произнёс я, задыхаясь.
Конечно, уже через несколько дней тот разговор выветрился из головы, и я снова стал срывать уроки, драться с детьми слуг и простых горожан. Но именно в тот миг я был уверен, что однажды мой отец, мой лорд и господин признает меня. И я увижу в его глазах то, чего мне всегда не хватало.
– Однажды так и будет, Ренн. Так и будет, – на губах его, обычно сурово поджатых, мелькнула тень улыбки.
Он недавно взял в жёны дочь северного лорда и выглядел довольным. По крайней мере, последние дни у него было хорошее настроение, даже запуганные служанки осмелели и перестали ходить на цыпочках вдоль стен.
– Отец… – позвал я его и вдруг выпалил, не успев подумать, как следует: – Почему вы не женились на моей матери?
Во взгляде его что-то поменялось, и на меня дохнуло холодом.
– Не спрашивай меня о ней. Никогда.
Я всегда чувствовал, что эта тема запретна и позорна для лорда. Одно моё существование – уже какая-то нелепость. Осторожные расспросы старой кухарки, что прятала для меня пирожки и сладкие орехи, не принесли никаких внятных ответов. Не мог удовлетворить моё любопытство и мастер по оружию, и старый конюх, что видел живым ещё деда нынешнего лорда, и многочисленные няньки. Они менялись почти каждый месяц, не в силах вынести мой отвратительный нрав.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Никто не помнил моей матери, никто её не видел – а я появился в замке будто из ниоткуда. Словно духи подкинули – шептались слуги, думая, что я ничего не слышу.
В какой-то момент я просто перестал интересоваться этой темой. Мать дала мне жизнь и ушла туда, откуда не возвращаются, ничего после себя не оставив. Даже воспоминаний. Потому я не скучал, не тосковал о той, кого никогда не знал.
Глава 12.
Я закинула на плечо мешок и, на ходу заплетая волосы, поспешила коридорами Антрима. Время поджимало – сегодня мой черёд навестить старое святилище у Трёхпалой скалы, вознести молитвы и поделиться силами с древом. К тому же, как снег на голову рухнула новость – Орм отправится на Красных Топоров вместе с лестрийцами. Конечно, я услышала это случайно, когда подходила к спальне отца – там он беседовал с братом. Не думаю, что искатели станут ввязываться в сражение, они идут туда не для этого, но беспокойство за брата сжимало грудь тисками. И, раз уж я всё знаю, помолюсь заодно и о нём.
Я планировала уложиться в сутки-двое, но кто знает, как на самом деле получится. Нередко бывало, что жрицы задерживались и на неделю, особенно, если навещали дальние храмы. Вот и матушки Этеры не видно уже несколько дней. После визита лестрийцев она ходила сама не своя, могла замолчать и сердито нахмуриться посреди разговора, отменить занятия с детьми или младшими жрицами, часами сидеть возле алтарного камня, слушая голоса гор.
Я не могла знать, что творится в её голове, да и она никогда не спешила делиться. Но чутье подсказывало – что-то грядёт, и Верховная это чувствует. Может, как раз именно в этот момент она заперлась в одном из святилищ и молит Матерь Гор послать ей пророческий сон?
Я почти бежала, и подол укороченного платья мягко бился об икры, подошвы новых сапожек стучали по каменному полу, рождая гулкое эхо. С потолка свисали гроздья сине-жёлтого мха, то и дело касаясь головы, скользя по плечам. С каждым шагом в стенах вспыхивали кристаллы, вырисовывая во мраке созвездья.
Реннейр…
Уверена, Орм с ним встретится. Не может Зверь-из-Ущелья пропустить такое событие. А если врагов окажется слишком много?…
Нет-нет! Я упрямо мотнула головой и стиснула зубы. Никаких если! Они оба вернутся – мой брат и… Собственно, кто?
Мужчина, который за одну ночь, по странной прихоти судьбы, стал мне дорог? И почему-то, что бы я ни делала, куда бы ни шла, мысли всякий раз возвращались к нему. Хотелось вновь увидеть его и спросить о том, о чём не успела – слышал ли он тягучую песню камня, звон медных и серебряных жил, видел ли огни подгорных созвездий. Хотел бы он остаться здесь навсегда?
Коридор вывел меня на площадку – прямо над головой висело туманное облако, плиты на полу изображали лик нашей светлой богини, а в углах стояли турмалиновые сферы в мраморных руках-держателях. Я подбежала к самому краю, не огороженному парапетом, и, раскинув в стороны руки, всей грудью вдохнула студёный воздух. Солнце мелькнуло в просвете облаков, лучи брызнули во все стороны, падая на лицо, кроны деревьев далеко внизу, на плиты. Облик Матери Гор вспыхнул нежным светом розового кварца и изумруда, голубого топаза и искристого опала. Показалось – под ногами не холодная мозаика, а ожившая картина – одухотворённая, величественная и прекрасная.
Сердце восторженно забилось, и тревога ослабила хватку. Сейчас, когда эмоции были остры, как лезвие ножа, я чувствовала себя удивительно живой.
Подъёмник спустил меня к восточному выходу и, ловко перепрыгивая с камня на камень, я припустила к вратам. Решила сегодня не тратить силы и воспользоваться теми, что есть.
Внизу толпились люди, сгрудились обозы. Что это? Неужели караван вернулся? Я остановилась, поправляя на плече мешок и чувствуя, как головы мужчин, как по команде, повернулись в мою сторону.
