– Я вас не понимаю…
– Вы не усматриваете никакого изъяна в предположении о виновности миссис Крейл?
– Не думаю, что утверждение о ее невиновности кем-либо воспринималось серьезно.
– И все же она утверждала версию самоубийства.
Мисс Уильямс ответила:
– Несчастная женщина должна была что-то говорить.
– Знаете ли вы, что перед смертью мадам Крейл оставила своей дочери письмо, в котором торжественно клянется в невиновности?
Мисс Уильямс пристально поглядела на него.
– Лишняя забота с ее стороны.
– Вы считаете?
– Да, безусловно. А вы сентиментальны, как и большинство мужчин…
Пуаро прервал ее раздраженно:
– Я не сентиментален.
– Мсье Пуаро, иногда существует то, что я назвала бы ошибочной сентиментальностью. Зачем человек пишет подобную ложь в такую торжественную минуту? Для того, чтобы избавить своего ребенка от страданий. Так поступили бы многие женщины. Но я не ожидала этого от миссис Крейл. Она была смелая женщина и честная. Нисколько не похоже на нее – просить девушку не осуждать ее.
Пуаро почти в отчаянии сказал:
– Следовательно, вы даже не допускаете, что Кэролайн Крейл писала правду?
– Нисколько!
– И тем не менее вы любили ее?
– Я любила ее. Я питала к ней большую любовь и глубокую симпатию.
– Тогда…
Мисс Уильямс с большим удивлением посмотрела на него.
– Вы не понимаете, мсье Пуаро. Не имеет значения, что я говорю вам теперь, после стольких лет. Но, видите ли, я точно знаю, что миссис Крейл была виновна!
– Точно знаете?!
– Да. Не знаю, хорошо ли я сделала, скрыв это тогда. Но факт – я это скрыла. Вы должны поверить мне, мсье Пуаро: Кэролайн Крейл была виновна. Я знаю это абсолютно точно.
Глава 10
«Пятый с плачем куда-то бежал:
– Не найду я дорогу к дому!..»
Апартаменты Анджелы Уоррен выходили на Риджентс-парк. В открытое окно струились сладковатые запахи. Можно было подумать, что ты в деревне, если бы не беспрерывный и надоедливый уличный шум.
Пуаро стоял спиной к окну, когда услыхал скрип двери. Вошла Анджела Уоррен. Он видел ее не впервые. Он уже воспользовался удобным случаем – конференцией Королевского географического общества – и пошел ее послушать. Конференция была, по его мнению, интересной, хотя несколько суховатой для широкой публики. Мисс Уоррен говорила прекрасно, без запинки, не повторяясь. Чистый, мелодичный голос. Никакого подстраивания под вкусы публики, ждущей сенсаций и романтики. В ее докладе очень мало отступлений – четкое изложение фактов, надлежащим образом проиллюстрированных отличными диапозитивами. Интересные выводы, высокий научный уровень.
Пуаро она понравилась. «Вот, – сказал он себе тогда, – организованный разум». Теперь, разглядывая ее вблизи, отдавал себе отчет в том, что Анджела Уоррен могла бы быть очень красивой женщиной. У нее правильные, хотя немного суровые черты лица, прекрасные черные брови, умные карие глаза, нежная, белая кожа, прямые плечи и немного мальчишеская походка.
Можно с уверенностью сказать: ничто в ее внешности не вызывало сходства с поросенком, который с плачем куда-то бежал… Но правую ее щеку пересекал страшный шрам; глаз слегка перекосился, уголок его был оттянут книзу. Никто не мог бы и заподозрить, что глаз этот ничего не видит. Эркюлю Пуаро показалось, что Анджела Уоррен сжилась с этим изъяном и теперь не обращает на него внимания. Ему пришло на ум, что из пяти человек, которые пробудили его интерес, она, возможно, вступила в жизнь с минимальными преимуществами, но сумела добиться успеха и счастья.
У Эльзы поначалу было все – молодость, красота, богатство, – и она преуспела меньше всех. Она напоминала цветок, прихваченный морозом, который увял, не успев распуститься. Сесили Уильямс не обладала особыми достоинствами и не могла похвастать какими-то достижениями. Но, по мнению Пуаро, она не падала духом и не жаловалась на невзгоды. Ее вполне удовлетворяла жизнь, и она по-прежнему интересовалась событиями и людьми. Строгое викторианское воспитание служило ей верной опорой, поддерживая умственные и моральные силы. Она была убеждена, что выполняет свой долг на той стезе, которая указана ей свыше, и потому-то ее никогда не одолевали чувства зависти и недовольства. Она жила воспоминаниями и маленькими радостями, которые могла иногда себе позволить благодаря строгой экономии. Все это помогало ей сохранить физическое здоровье и интерес к жизни.
Что касается Анджелы Уоррен, то хотя она и была с детства обезображена и, по-видимому, должна была страдать от этого, Пуаро в ней увидел человека сильного духом и закаленного борьбой с обстоятельствами и самим собой. Некогда озорная школьница превратилась в волевую, умную, целеустремленную, энергичную женщину. Она явно преуспевала и наслаждалась своими научными успехами.
Впрочем, она не относилась к типу женщин, которому Пуаро отдавал предпочтение. Ему нравились женщины более яркие и менее суровые.
На этот раз ему легко удалось подойти к цели своего визита. Не было надобности ни в каких хитростях: он просто сказал Анджеле Уоррен о своей встрече с Карлой Лемаршан. Суровость сошла с лица Анджелы, и оно выражало теперь только уважение и одобрение.
– Маленькая Карла здесь? О, как я хотела бы ее видеть!
– Вы потеряли с ней связь?
– Почти совсем. Я была подростком, когда она уехала в Канаду, и я сказала себе, что не пройдет года или двух, как она нас забудет. В последние годы мы лишь изредка обменивались подарками к Рождеству… Это была единственная связь между нами. Мне казалось, что она полностью ассимилировалась в Канаде и что будущее ее там. И я считала, что, наверное, оно и к лучшему, принимая во внимание известные обстоятельства.
– Конечно, так можно было предполагать. Смена имени, смена обстановки, новая жизнь. Но, видите, не всегда все легко удается. – И Пуаро рассказал о помолвке Карлы, о ее открытии, сделанном в зрелом возрасте, и мотивах ее приезда в Англию.
Анджела выслушала его спокойно. Когда Пуаро закончил, так же спокойно сказала:
– Браво, Карла!
Пуаро удивленно вздрогнул. Впервые он встречал подобную реакцию.
– Вы одобряете ее действия, мадемуазель Уоррен?
– Конечно. И желаю ей удачи. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей. Я чувствую себя виноватой, что сама не отважилась сделать это.
– Следовательно, вы считаете, что есть возможность доказать невиновность ее матери?
Анджела Уоррен сказала твердо:
– Разумеется. Кэролайн не убивала мужа. Я всегда это знала.
Эркюль Пуаро проворчал:
– Вы меня в самом деле поражаете, мадемуазель. Все другие, с кем я беседовал…
Анджела неожиданно прервала его:
– Вы не должны никого слушать. Понятно, косвенные доказательства весьма убедительны. Мое же личное убеждение основано на знании – я хорошо знала свою сестру и уверена – Кэролайн не могла никого убить.
– Может ли кто-либо говорить с уверенностью о другом человеке?
– Наверное, нет… В большинстве случаев. Я согласна, что чужая душа – потемки. Однако в случае с Кэролайн есть особые мотивы, в которых я могу разобраться лучше, чем кто-либо иной. – Она коснулась рукой шрама. – Вы видите… Вы, наверное, слыхали об этом?
Пуаро кивнул головой.
– Это сделала Кэролайн. Поэтому я уверена, я знаю, что Кэролайн не убивала.
– Это не очень-то убедительный аргумент для большинства.
– Наоборот. Кажется, это даже было использовано против Кэролайн. Как доказательство, что у нее жестокий, необузданный характер. Исходя из того, что она причинила мне зло, когда я была ребенком, эти доморощенные «психологи» пришли к выводу, что она также способна отравить неверного мужа.
Пуаро сказал:
– Я, во всяком случае, вижу здесь разницу. Внезапный приступ неудержимого гнева совсем не доказательство того, что этот человек выкрадет яд, чтобы потом использовать его в своих целях.
Анджела Уоррен отрицательно махнула рукой:
– Я не то хотела сказать. Представим себе, что вы человек весьма любезный и добрый, но в то же время склонный к сильным проявлениям ревности. И еще представим, что в такие моменты жизни, когда труднее всего себя контролировать, вы были на грани безумия – такого сильного, которое могло привести к убийству. Подумайте об ужасном потрясении, об угрызениях совести, которые вас охватят. А если к тому же быть такой впечатлительной особой, какой была Кэролайн, то угрызения совести не покинут вас никогда. Ее, по сути, они никогда и не оставляли. Я не думаю, что в то время я понимала все это, но теперь – да, понимаю. Кэролайн всегда и неотступно преследовала мысль, что она меня изуродовала. Эта мысль мучила ее, влияла на все поступки, и именно этим объясняется ее поведение по отношению ко мне. Половина ее ссор с Эмиасом была из-за меня. Я ее ревновала и зло шутила над ним. Однажды я ему накапала валерьянки в пиво. В другой раз подсунула ежа в постель. Но Кэролайн всегда брала меня под защиту.
