– Светлое пиво, – предложил я.
Уинстон заказал на двоих и вернулся ко мне.
– Все в порядке? – спросил он. – В прошлый раз ты выглядел неважнецки. Девочка заболела или что?
Я никогда не рассказывал ему про Анну, но, видимо, слушок ходил по нашей конторе.
– Дело не в этом.
Уинстон кивнул. Бармен поставил перед нами пенящиеся стаканы.
– У меня проблема, – сказал я, находя в последнем слове некоторое утешение. В конце концов, проблема – это нечто такое, с чем всегда можно справиться. Сначала она возникает, затем разрешается.
– Угрызения совести по поводу того вечера? Забудь. Я пообещал, что не буду больше заниматься компьютерами, и держу слово.
– Я знаю.
– Тогда о чем речь?
Уинстон сделал большой глоток пива. А я к своему не притронулся. Лужица воды под стаканом растеклась, и стойка потемнела, будто от запекшейся крови.
– Я совершил глупость, – начал я. – Крыша поехала. Из-за женщины.
Уинстон посмотрел на меня с легким недоумением. С чего бы это человек, которого трудно назвать другом в строгом смысле слова, вдруг надумал перед ним исповедоваться?
– Влюбился или что-то еще?
– Что-то еще.
– Ну-ну. А теперь как?
– Все кончено.
– И в чем проблема? Маешься чувством вины? Хочешь снять с души груз? Не волнуйся, в нашей конторе все заводят интрижки. Даже друг с другом. Как по-твоему, о чем мы треплемся в экспедиции? Кто, кого и как.
Я вздохнул:
– Дело не в этом.
– Тогда в чем же?
– Кое-что произошло.
– Она забеременела?
– Нет. Нас застукали.
– Что-что?!
– В гостиничном номере.
– О! – Уинстон явно решил, что это была жена.
– Явился какой-то тип и напал на нас, – продолжал я.
– Как?
– Кинулся на нас, когда мы выходили из комнаты. Обокрал… а ее изнасиловал.
Теперь Уинстон слушал меня с глубочайшим вниманием. Может, он по-прежнему спрашивал себя, зачем я все это ему рассказываю. Но ему, по крайней мере, стало интересно.
– Он ее изнасиловал? В гостинице?
– Да.
– В какой гостинице?
– Просто в гостинице. В центре города.
– Черт, Чарлз! И что было дальше? Он убежал? Его не поймали?
Да, не поймали. Для этого следовало заявить, что он совершил нечто предосудительное.
– Мы не обращались в полицию, – сказал я.
– Вы не обращались в полицию?
У него вдруг появилась неприятная манера повторять за мной слова. Наверное, от того, что он с трудом мне верил.
– Не обращались, – подтвердил я. – Плохо слышишь?
– Нет, почему же… – Он наконец оценил ситуацию. – Значит, он забрал ваши деньги и скрылся?
– Нет, не скрылся. – Я попробовал пиво. Оно показалось мне пресным и теплым. – В том-то и проблема.
На лице Уинстона снова отразилось недоумение.
– Он меня шантажирует, – объяснил я. – Вроде это так называется. Требует деньги, иначе грозит рассказать все моей жене и ее мужу.
Уинстон вздохнул. «Ты сам себя загнал в тупик, – расшифровал я его вздох. – Сочувствую».
Но я ждал от него больше, чем сочувствия. Я ждал от него действия. Qui pro quo[25]. To есть фактически сам занимался шантажом.
– Так ты дал ему то, что он требовал? – спросил Уинстон.
– И да и нет.
– Не понял, дал или нет?
– Дал, но он требует еще.
– Н-да… – Уинстон снова пригубил пиво. – Обычное дело. Ты что, не знал, что такие люди всегда требуют еще?
– Не знал. Меня шантажируют в первый раз.
Уинстон чуть не рассмеялся.
– Извини, Чарлз. Я понимаю, тебе не смешно. Просто очень трудно представить: ты и в таком дерьме. – Он поднял стакан и сдул пену. – И что ты собираешься делать?
Вот наконец вопрос на миллион долларов.
– Не знаю. Что я могу поделать? Мне нечем платить. У меня нет таких денег.
– Н-да… Значит, позволишь ему обо всем рассказать жене? – Уинстон перебрал все возможности, однако выбрал неправильный вариант. – Ну и черт с ним. Жена тебя любит – так? Ну сходил налево. С кем не бывает? Простит.
– Не думаю. Она меня не простит. Не сможет. При том, что больна наша дочь и прочее.
Я объяснил «прочее»: Лусинда тоже отказывается рассказать о нашей связи мужу, и я не в состоянии предать ее снова.
– Проклятие, – буркнул после долгого молчания Уинстон. – У тебя выдалась пара паршивых месяцев. – Он имел в виду и мою отставку от выгодного проекта. Похоже, об этом судачили даже в экспедиции. – И что ты намерен делать?
Он задал вопрос так тихо, будто обращался к себе. Словно представлял себя в моей ситуации и прикидывал, как бы поступил сам. Наверное, именно тогда он понял, почему я отмерил по морозу четыре квартала и теперь угощал его пивом. И подумал: «На его месте я бы надрал шантажисту задницу. Я бы его убил». Но не стал предлагать этот выход мне, потому что я совсем не мужественный тип. Для столь отчаянного шага нужно хотя бы однажды замарать руки чужой кровью. Разве не так?
– Какого дьявола ты хочешь от меня?
– Я надеялся…
– На что? – перебил он. – На что ты надеялся?
– Что ты мне поможешь.
– Ты надеялся, что я тебе помогу? – повторил он, словно эхо, но на этот раз не потому что не мог поверить моим словам, а как раз наоборот – потому что сразу поверил.
– …Сидни Блек ведет мяч вперед… – услышал я голос телевизионного комментатора. Матч, судя по всему, достиг кульминации. Австралийские зрители вскочили на ноги и ревели, требуя победы.
– Ты мне нравишься, Чарлз, – проговорил Уинстон. – Ты нормальный парень. У тебя больная дочь, я тебе сочувствую. И по поводу шантажа тоже. Но ты мне не брат, согласен? Даже не близкий друг, для которого я сделал бы почти что все. Но если бы даже он потребовал от меня то, о чем, по-моему, мечтаешь ты, я бы послал его подальше. Надеюсь, мы поняли друг друга?
– Я просто подумал: может быть, ты мог встретиться с ним?
– Встретиться с ним? На кой ляд? Что я должен ему сказать? Будь паинькой и перестань досаждать моему приятелю? И когда мне это потребовать: до того или после того, как начищу ему за тебя задницу?
Уинстон явно не страдал отсутствием сообразительности. Как-никак средний балл 3,7. И хотя он когда-то травил себя наркотиками, на мозге это не отразилось.
– Я бы тебе заплатил, – проскулил я.
– Ты бы мне заплатил. Как мило с твоей стороны. Потрясающе!
– Десять тысяч долларов. – Я назвал сумму от фонаря. Десять тысяч я отдал Васкесу, поэтому мне показалось в самый раз. Снова из фонда Анны. Но может быть, найдется способ его пополнить…
– Десять тысяч или что? – спросил Уинстон.
– В каком смысле? – Я отлично понял, что он имел в виду. Но старался обойтись без угроз.
– Или что? – повторил Уинстон. – Если я не возьму твои десять тысяч? Признаю, десять тысяч для меня большие деньги. Но если я откажусь – что тогда?
– Слушай, Уинстон… я прошу тебя только…
– Ты просишь меня совершить тяжкое преступление. И я не совсем понимаю, почему ты надеешься услышать «да». – Я промолчал, и он продолжил: – А какое условие поставил он? Насильник. Шантажист.
– Ты о чем?
– Когда он потребовал денег, он сказал: заплати мне столько-то. Иначе… Примерно так? Вот и я спрашиваю об этом «иначе».
– Ты меня не понимаешь.
– Я тебя превосходно понимаю. Ты не просишь у меня денег, ты мне их предлагаешь. Ясно. Чрезвычайно щедро с твоей стороны. Но если я откажусь, если скажу: «Спасибо, не надо», – какая у меня альтернатива?
Он хотел, чтобы я произнес: «Я застукал тебя на краже. Я застукал тебя на краже и могу донести. Разносить почту занятие не из приятных. Но в тюрьме еще хуже. Согласен?»
Я мог сколько угодно угощать его пивом и изображать старинного друга. Но это была не дружба – я хотел его использовать.
Но боялся выговорить нужные слова.
Рассчитывал: Уинстон сделает все в благодарность за то, что я позволил ему сорваться с крючка. Поможет мне сорваться. Десять тысяч долларов – всего лишь хитрость. Но он требовал, чтобы я пригрозил ему. А я не мог.
Далеко мне было до Васкеса.
– Десять тысяч, гм…
Уинстон взглянул на телевизор, который сообщил: «…Довер проходит по левому краю…» Посмотрел на пьяницу, приподнявшего голову и вновь уронившего на стойку, и постучал ногтем по краю пивного стакана – динь-динь-динь – словно легкий ветерок тронул колокольчики. Затем повернулся ко мне и сказал:
– Хорошо. – Вот так просто. – Прекрасно. Я это сделаю.
Сошедший с рельсов. 22
Я позвонил Тому Муни и сказал, что хотел бы с ним кое о чем переговорить.
О музыкальном сопровождении.
Шла трехдневная рабочая неделя между Рождеством и Новым годом. Время, когда люди стараются привести в порядок дела и преисполняются благими намерениями на следующий год. Например, сбросить несколько лишних фунтов. Именно так я сформулировал свое обещание. Меня гнули к земле примерно сто восемьдесят фунтов веса, и я хотел избавиться хотя бы от какой-то их части.
