Я останавливаю автомобиль у подъезда и выхожу на улицу. Наташа уже ждёт у подъезда, и, судя по недовольному выражению лица — давно.
— Серёж, мы опоздаем.
— И тебе здравствуй. Не опоздаем, садись.
Я подаю ей руку, помогая забраться в машину, захлопываю дверцу и возвращаюсь на водительское место. В салоне искрит напряжение. Кажется, что одно неверное слово сказанное друг другу и случится короткое замыкание. Мы долго не сможем делать вид, что между нами всё как прежде. Всё плохо. Настолько, что наш брак скорее мёртв, чем жив.
— Уладил рабочие вопросы? — спрашивает Наташа, когда я выезжаю со двора.
— Уладил.
— Ты не был дома почти три дня. Я волновалась.
— Я знаю. С тобой же всё нормально? Живот не болит?
Она поджимает губы в тонкую линию и коротко кивает. Всю оставшуюся часть дороги мы едем молча. Наташа смотрит в телефон и изредка смеется, переписываясь с кем-то.
К больнице мы приезжаем вовремя, даже время ещё остается. Администратор на ресепшн проводит нас к кабинету доктора и в этот момент у меня звонит телефон. Не ответить не могу — слишком важный звонок.
— Ты не идёшь со мной на прием? — Наташа цепляется в рукав пиджака и не желает отпускать.
— Нет, мне переговорить с Жориным нужно.
— Но Сергей!
— Иди, Наташ. Думаю, что я там буду явно лишним.
Я долго разговариваю по телефону, обсуждая рабочие моменты. К этому времени Наташа выходит из кабинета и опускается на скамейку, сгорбившись и сжимая плечи. Чертыхнувшись про себя, стараюсь побыстрее закончить разговор.
— Хорошо, Иван Владимирович, ещё переговорим. До связи.
Я бросаю телефон в карман пиджака и делаю два шага навстречу жене. Сажусь на скамейку, слышу, как она напряженно дышит. Я, похоже, всех женщин делаю несчастными.
— Расскажешь, что сказал доктор?
— Всё в норме, — отвечает Наташа. — Сердце бьется, на следующий прием через две недели.
— Наташ… Нам нужно серьезно поговорить.
Мне кажется, она напрягается ещё сильнее. Обычно женщины интуитивно чувствуют, когда что-то идёт не так и моя жена не исключение. Так нельзя: не хотеть возвращаться домой, врать, умалчивать и чувствовать непреодолимую тягу к другой. Наташа… она хорошая и заслуживает большего. Того, чего я не могу ей дать как бы не пытался.
— О чем? — спрашивает глухо.
— Я хотел бы пожить отдельно. Квартиру тебе оставлю, а сам перееду в ближайшие дни.
Она всхлипывает, а я чувствую себя настоящим мудаком в этот момент.
— Что я делаю не так, Серёж?
— Это я всё в этой жизни делаю не так, — тяжело вздыхаю. — Не плачь, слышишь? Я обязательно буду помогать и содержать тебя и ребёнка. Знаешь же, что свои обещания я всегда выполняю.
Глава 34
Сергей
— А это норка лисички, видишь? — Маша тычет пальчиком в неровный черный кружок на бумаге. — Там она спит и кушает.
Мы сидим так близко, что топорщащийся пушок ее волос касается моего лица. Мне все нравится в этой девочке. Ее озорная улыбка, ее сладковатый запах и то, что ее глаза имеют такой же цвет как у меня. Катя права, она настоящая маленькая женщина. Обожает наряжаться и за один мой визит трижды сменить платья.
То теплое чувство, что появилось во мне, едва они с ее матерью переступили порог моей квартиры, растет и крепнет с каждым днем. Кажется, это и есть отцовская любовь: когда начинаешь постоянно думать о ее будущем. О том, в какую школу будет лучше ее отдать, гуглишь, какие существуют кружки для девочек и представляешь, как было бы здорово свозить ее на море. Моя пятилетняя дочь ни разу за свою жизнь не была на море — разве это справедливо? Когда новость о беременности Кати подтвердилась, у меня моментально созрела идеальная картина нашего будущего. У моего ребенка будет все, что он пожелает. Все самое лучшее. А в итоге вот как сложилось. Моя дочь понятия не имеет, кто ее отец.
Сейчас я эгоистично рад, что в жизни Маши нет другого мужчины, которого она могла бы называть «папой». Это было бы за гранью душевной боли. Невыносимо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Так, Машуль, ну-ка поднимайся и идем кушать, — в гостиной появляется Катя.
— Мы еще хотим порисовать, — насупившись, произносит дочка. — Мы с Сергеем пока не хотим кушать.
Я бы мог сидеть с ней часами, но понимаю, что авторитет Кати в ее глазах подрывать нельзя.
— Пойдем, Маша, — я поднимаюсь с дивана и протягиваю ей руку. — Мама готовила, старалась. Наверняка что-то вкусное.
— Пахнет котлетками, — дочка морщит нос. — А я хочу блинчики.
— Блинчики будут завтра, — вставляет Катя и понижает голос, глядя на меня: — Сереж, ты ужинать останешься?
Я бы остался, даже если бы она не предложила. Уходить от них совсем не хочется. В квартиру, которую я снял, после того как съехал из дома, я возвращаюсь лишь для того, чтобы поспать и переодеться.
Большую половину дня провожу на работе, а после еду сюда. Дважды за эту неделю заезжал к Наташе, чтобы узнать, как у нее дела, и оставить денег. Каждый раз выходил от нее с тяжелым сердцем. Она по-прежнему мне дорога как человек, но что делать, если тех самых чувств совсем нет? Раньше я считал, что уважения и секса достаточно для крепкого брака, но сейчас понимаю: нет.
Если бы единственная женщина, которую я любил, не вернулась, наверное, все бы у нас с Наташей было как прежде. А сейчас… Я в брак вступал без мысли об изменах, а рядом с Катей верности гарантировать не могу. Ее я хочу любую, и особенно такую как сейчас. Не накрашенную, домашнюю, пропитанную кухонными ароматами.
— Маша, иди мыть руки, — строго говорит Катя, переводя взгляд на дочь. — Все ладошки в краске.
Маша уносится в ванную, а мы остаемся в гостиной одни. Катя начинает заметно нервничать, обнимает себя руками и бормочет:
— Пойду накладывать еду.
Я ловлю ее в двух шагах от двери кухни. Перехватываю локоть и разворачиваю к себе. Глаза Кати лихорадочно блестят, зрачки расширены.
— Боишься меня?
Она мотает головой. За соседней стеной слышится звук льющейся воды. У нас есть еще как минимум полминуты.
Я кладу руки ей на талию и тяну к себе. Такая тоненькая, что если надавить посильнее, можно сломать. Катя упирается локтями мне в грудь, но это не мешает мне коснуться ее рта. Она тяжело дышит, и когда я думаю, что оттолкнет, раскрывает губы и позволяет мне себя целовать. Ее тело дрожит.
Я комкаю подол ее домашнего платья, задирая его на бедрах, и крепче тяну Катю к себе, так что ее округлая грудь впечатывается в мою. Главное, не забывать, что за стенкой находится моя дочь, иначе я сдеру с нее все эти тряпки и возьму прямо у стены.
— Сереж, хватит… — срывающимся голосом шепчет Катя. — Машка…
Я ее отпускаю. Пах ломит и сердце стучит как после пробежки. Ничего не изменилось. Хочу ее так как раньше, и даже сильнее.
Мы ужинаем втроем. Маша, не замолкая, рассказывает о своей новой подружке из садика, мы с Катей слушаем, изредка переглядываясь. Всякий раз она смущенно отводит глаза.
— Что у тебя с работой, Кать?
Она передергивает плечами.
— Пока в поиске.
— Иди работать ко мне, — озвучиваю то, о чем думал вот уже два дня. — Зарплата будет хорошей и график такой, какой удобен тебе.
Глава 35
— Проходите, Екатерина Андреевна, — подбадривает меня Вероника Анатольевна, когда мы входим в кабинет. — Сейчас познакомлю вас с новым коллективом. Освоитесь. Это Иван Альбертович, — кивает она в сторону незнакомого молодого человека.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Можно просто Иван, — улыбается парень и протягивает руку.
Я неуверенно пожимаю ее и перевожу взгляд на девушку, сидящую за столом. Она заинтересованно смотрит в мою сторону, с кем-то разговаривая по телефону.
— А это Оленька, — девушка кивает и расплывается в широкой улыбке, услышав свое имя. — То есть Ольга Валерьевна. Доброй души человек. Вы осваивайтесь, Катя. Если будут какие-то вопросы можете всегда обратиться за помощью ко мне или к ней, — женщины обмениваются добродушными взглядами, и помощница Сергея выходит из кабинета.
