Спуская тетиву, он уже понял, что промахнулся: руки еще не отошли от холода. Действительно, стрела пошла выше, попав ордынцу точно между губ и выбив все передние зубы, вошла в рот и, скользнув там по нёбу, застряла наконечником где-то в районе мозжечка.
«Вместо меня теперь поплывет», – мелькнуло в голове, и только тут Игнач осознал, что до сих пор продолжает сжимать зубами эту дурацкую дудку с оперением…
– Тьфу!!!
* * *
Это нехитрое действие почему-то произвело неизгладимое впечатление на третьего ордынца, продолжавшего бороться с конем.
Только что, в течение считанных мгновений, он потерял разом обоих своих товарищей, кумиров, на правах старших учивших его, заботившихся о нем, защищавших его от несправедливых нападок не только десятника, но и сотника! Как жить теперь в их отсутствие?
Рядом с ним сползал с седла Алихан – лучший рассказчик и акын их тумена: стрела попала ему в источник неповторимого красноречия, сладкозвучных песен, славословий и молитв.
О-о, Алихан как никто умел по-настоящему молиться, то есть выстраивать слова в приятной для Бога последовательности!
Его сразу убила стрела, сразу! Алихан не сумел остаться живым и выплюнуть стрелу, осквернившую уста, славословившие самого каана Бату и лучезарного Берке, брата его!
Этот русский – проклят пусть будет, великий колдун, царь зла!
Он повернул коня к берегу, ударил по бокам пятками и понесся прочь от этого страшного места…
* * *
– Здорово, Петровна!
– До чего ж ты меня напугал-то, Игнач! Ведь так увидишь, может сердце-то и оборваться.
– Согласен. Вон, у двоих оборвалось. Свистни мужикам, коней пусть приберут.
– Тебе что, не нужны?
– Да ты же знаешь, я ж охотник. Конь мне обуза.
– Эк, тебя трясет-то! Пойдем к нам, обогреешься.
– Спасибо, я – к себе.
– Откуда плыл-то? Оттуда, небось?
– Ну. В леса уходите, вот что скажу. Сила сюда – несметная. Все стопчут.
– Уйти. Да как уйдешь-то? Хозяйство.
– Ну, стало быть, и умрешь с ним. Весь тебе сказ. Вишь, они уже рыщут? Разведчиков высылают вперед. По трое, пятеро. Тебе б за стенами сидеть, на речку не соваться. Сейчас, ты ж видишь, всюду гибель. По грехам по нашим.
– Ой, а у нас как раз девки в лес к озеру пошли!
– Зачем?
– А у нас такое поверье есть: в мае, как луна умрет, девкам – в лес. Всю ночь соловьев слушать, а утром искупаться. Тогда замуж скоро выйдешь и счастье на всю жизнь.
– Жизнь-то, гляди, короткая у них может выйти… К Кокошину озеру, говоришь? Это в моих угодьях.
– Верно, Игнач. Там места-то глухие. Ельник. Селений нет. Татарину там даже коня не накормить, только шишками.
– Только он-то, татарин, откуда он знает, что селений там нет, а места глухие. Он рыскает. Куда идти, ищет.
– Что ж делать-то?!
– Надеяться, Петровна, – пожал плечами Игнач. – Верить в лучшее. Больше нечего.
* * *
Потирая шишку на лбу, Аверьянов подумал, что в результате скачка по времени назад весь груз может оказаться в ноль секунд не закрепленным, – без растяжек и страховочной сетки сверху, – как это было пять часов назад, сразу после загрузки. Перспектива получить в лоб рулоном колючей проволоки или ящиком с гранатами ему не улыбалась. Он стал перемещаться ближе ко входу в контейнер, подальше от груза.
Около самого хода фосфоресцирующим светом светилась табличка «Информация о полете», – видимо, врубилось автономное питание контейнера.
Ниже таблички светились две кнопки: «Получить» и «Не надо» – на выбор.
Николай решил получить.
Электронный мерзко синтезированный голос стал выплевывать фонему за фонемой:
– …Первичная диагностика полета: полет успешен, выполняется в неопределенном направлении… навигация отсутствует, временной тангаж не счисляем… При старте зафиксированы четыреста двадцать три сбоя пусковой программы и восемьдесят девять срывов штрихов позиционирования… Снос по времени – отрицательный – в прошлое, переходящий в стаскивание. Срыв… – синтезированный голос запнулся было, но затем быстро закруглил: – Если вы хотите получить дальнейшую информацию о вашем положении, сообщите голосовой пароль допуска или нажмите кнопку «не надо»…
Аверьянов нажал «не надо».
– Хорошая новость! Поздравляем вас! Нажав на фирменную кнопку «Не надо!», вы сделали правильный выбор, приняли верное реше… – бодрым, звенящим голосом задолдонил синтезатор и вновь осекся: навалилась немыслимая перегрузка.
Сжимая бутылку «Smirnoff», Коля покачнулся. Мелькнуло в сознании: не меньше четырех «g» …
Ловя равновесие, чтобы сползти на пол, а не упасть, не рухнуть, он случайно схватился за лонжи, протянутые под потолком контейнера, и тут же неимоверно потяжелевшее тело стало разрывать руку. Отпустить было нельзя: при такой перегрузке падение с высоты собственного роста – тяжелое увечье либо смерть.
Неожиданно перегрузка исчезла, все вокруг стало зыбким, светящимся неверным светом, окружающие предметы таяли на глазах и возникали, проявляясь вновь…
* * *
Затерянный, укромный прудик в лесной чащобе, заросший местами густым камышом и болотником, замер, окутанный проступающим сквозь чернила ночи призрачным светом раннего утра первого летнего дня.
Лес еще не встретился с солнцем и потому был наполнен пока тишиной и запахом хвои.
Три девушки лет по семнадцать-восемнадцать брызгались, стоя по пояс в воде…
– А весело как!
– Совсем и не холодно.
– А еле залезла!
– Ну, с непривычки…
– Костер надо было сперва развести.
– С тобой разведешь.
– На волосы не брызгай, жених заикаться будет!
– Ой, что это?
– Где?
– Да вот, смотри!
На противоположном берегу пруда, прямо напротив девушек, начало прорисовываться нечто непонятное – здоровое, размером с самый большой амбар, блестящее и сверкающее тусклым металлом яйцо, неверно колеблющееся в утреннем белесом солнце…
Девицы застыли как вкопанные…
По здравому размышлению в этот момент уже полагалось бы бежать сломя голову, спасаться от очередной выдумки Дедушки Лешего, но женское любопытство сильнее любых суеверий.
Березы, мешавшие яйцу занять выбранное им место, с треском легли веером, вывернутые из земли с корнем.
Даже издалека было видно множество кругов, появившихся на поверхности пруда там, у самого берега, возле яйца: это от страха с восторгом пополам попадали в воду лягушки. На исполинских соснах, растущих за спиной девушек, заметались белки. Енот, «стиравший» что-то в тихой заводи между яйцом и девушками, остановил работу, кинул на яйцо внимательный, оценивающий взгляд, съел постиранное и, повернувшись, исчез в прибрежных кочках.
Внезапно всем девицам пришла в голову одна и та же мысль: птица, отложившая такое яйцо, без труда склюет любую из них. Именно в этот момент небольшое, но довольно плотное облачко закрыло солнце; на лес и на прудик быстро упала тень…
– А-а-а! – крик ужаса, пронесясь на прудиком, заметался меж стволов лесной чащобы.
– Это облако, – заметила вдруг одна из девушек, прервав крик на половине запасов воздуха в легких.
– Действительно… – осеклись две остальные.
Девушки замерли.
Вместе с ними замерло все, все стало абсолютно неподвижным: огромное яйцо-контейнер, окаменевшие от удивления девушки, вода, отражения в пруде берез и исполинских сосен…
Внезапно часть яйца раскрылась с легким приятным шелестом.
В образовавшемся отверстии возникла мужская фигура в трехцветке с бутылкой «Smirnoff» в руках…
– А-а-а! – вновь понеслось по лесу: ведь оказаться голой перед мужчиной было куда страшнее, чем быть склеванной гигантской трехголовой птицей Рух или оказаться – во цвете-то юных девичьих лет (!) – придавленной насмерть чьим-то яйцом…
С истошными визгами девушки бросились на берег к своим сарафанам и платьям.
* * *
Коля Аверьянов деликатно отвел взгляд от судорожно одевающихся девушек и, посмотрев на солнце, проверил часы…
– Н-да… Не стыкуется. …А-а, ну понятно! – он осененно хлопнул себя по лбу. – Хабаровск же, на семь часов разница! Здесь уже утро… – Он снова глянул на часы. – За пять минут – семь тысяч километров?! – Он прикоснулся ладонью к контейнеру. – Да уж, совсем не самолет! …Будут дела! – решил он и, первым делом, решил убрать «Smirnoff» назад в ящик, от греха: с утра выпил – день свободен.
Ему предстояло вступить в контакт с местным командованием, руководившим учением, и доложить о происшедшей накладке. Вот тут-то, наверно, «Smirnoff» и понадобится…
* * *
Внезапно истошный девичий крик, наполненный ужасом, привлек его внимание. Рядом с девушками на том берегу прудка в глубине чащобы нарисовались пять всадников – очень странные: в дурацких халатах, мохнатых шапках-малахаях, с саблями, с луками за седлами… Колчан стрел за спиной… Один – в металлическом древнерусском шлеме…
