— Потому что вы не похожи на того, кто служит за деньги. Хотя, может быть, и сами не знаете, ради чего вы служите…
Это прозвучало так же, как и все, что она говорила до сих пор. Да только вот я равнодушным не остался, хотя и попытался не показать. Затаился змеей в засаде — сейчас ужалю.
— И куда ты теперь, шаманка?
— Куда глаза глядят, — ответила она все тем же тоном.
— А куда они глядят?
Она молчала.
Пауза затянулась. Я сказал:
— Герцог Хендриксон собирает под свои знамена разных людей. Какое-то время назад, я слышал, он пытался разыскивать и шаманов — не явно, разумеется, чтобы не навлечь на себя божественный гнев. Быть может…
— Вам нравится служить, — холодно проговорила шаманка. — Я никому никогда не служила. И не собираюсь.
— Любой шаман служит духам.
— Не служит. Говорит.
— Почему у тебя красная кожа? Это имеет какое-то отношение к гулям?
Девчонка вздернула подбородок.
— Я полукровка, — истинно, таким тоном можно заморозить.
— Первый раз слышу о таких.
— Насколько я знаю, я единственная. Моя мать умерла родами.
Снова повисла тишина. На меня упало несколько мелких капель — наверное, снова начинался дождь. Я отвязал от пояса бубен и кинул ей.
— Забирай.
Пусть, в самом деле, идет, куда несет ее дорога. Пусть поступает, как хочет. Почему я должен беспокоиться о ее судьбе?… Подумаешь, миледи Аннабель видела девчонку в своих пророчествах! Это еще не обязательно что-то означает.
Она схватила бубен — бубенцы даже не звякнули — и ловко, словно маленький зверек, скрылась в зарослях. Метнулись вороновым крылом нечесаные черные волосы. Да еще, как мне показалось, за ней в заросли втянулась какая-то темная тень, на которую больно было смотреть. Почему больно — знаю. Это просыпалось, натужно ворочаясь, внутреннее зрение, которое я всячески вытравливал в себе. Наученное тренировками тело сопротивлялось, не желая перерождаться, — чтобы переродиться, сначала надо умереть.
А теперь, когда у меня есть Драконье Солнце, даст бог настоящий, ТОТ не вырвется наружу, может быть, никогда.
* * *
— Это не Драконье Солнце, — произнесла герцогиня Аннабель. Не разочарованно — скорее, просто удивленно. Перед нею на бархатной подушке катала золотые блики по грязно-белому пологу шатра та самая блямба, которую протянул мне Гаев на берегу ручья.
— Не оно?! — у меня даже колени ослабли.
— Нет, — герцогиня покачала головой. — На этой вещи даже и следа магии нет.
— А может так быть, что Драконья Магия скрыта, или проявляется не всегда… — проговорил я, стараясь сохранить остатки достоинства, не заорать дурным тоном и не прыгнуть к миледи Сюзанне, выдирая штуковину у нее из рук. Нет, вряд ли герцог и лорд Малькольм поняли бы меня, если бы я вдруг схватил медаль и начал трясти, как трясут походную фляжку в поисках последних капель вина.
— Может быть, — с большим сомнением в голосе произнесла герцогиня. — Ни в чем нельзя быть уверенным, когда говорим о драконах.
— Говоришь, эта штука лежала на земле? — тихо спросил герцог.
— Да, — я кивнул, чувствуя, как к горлу подступает не то дурнота, не то щемящая ярость, из-за которой невозможно выговорить ни слова. — Я еще сначала засомневался, что такой амулет… а потом вспомнил: некоторые вещи только из рук в руки можно дать, просто так взять их нельзя, так что он мог и не беспокоиться. Миледи говорила…
— Это верно, — герцогиня Аннабель сдвинула брови — не гневаясь, а словно размышляя. — Говорила. И в самом деле, есть подобные вещи. И я даже слышала, что Драконье Солнце именно из таких, но не уверена — говорят, Гаев с боем взял его у дракона. И, в любом случае…
Она не договорила, но все мы здесь поняли и так. Надо быть совершенно хладнокровным и неимоверно уверенным в себе человеком, чтобы вот так, купаясь, походя, положить на землю магическую драгоценность, за которую иные люди клали жизни. Такую вещь надо всегда держать при себе, наверное, даже спать в ней, пусть ее и не могут забрать силой!
Ах черт, какой же я дурак! Меня заморочила спокойная улыбка Гаева, заворожили изящество и простота: ну как же, так тщательно скрываемая вещь — и на самом виду, где ее никто не замечает! Стишок еще этот дурацкий!
Волком выть хочется на собственное тупоумие.
— Говоришь, этот Гаев мылся… — герцог не ругал меня, он даже не выматерился сквозь зубы. У него вообще не в привычке было ругать. Но этот спокойный тон и этот взгляд светло-карих глаз, почему-то удивительно напоминавших мне отцовские (что странно, ведь у отца, как и у меня, глаза были черные) действовали посильнее всякой ругани. Я чувствовал себя не то нерадивым ратником, которого охаживают плетьми перед строем, не то мальчишкой, поставленным в угол за то, что разбил мамину любимую вазу.
— А не было ли у него при себе в этот момент какой-то мелочи?… Кольца на пальце… пряжки на поясе… чего-то круглого, я думаю… — герцог с герцогиней переглянулись, она согласно кивнула.
Действительно, Драконье Солнце должно быть круглым. Круг — извечная совершенная форма, символ мира, гармонии, вечности, возрождения, смерти и пустоты. К тому же название — Солнце… Круг, или крест, или свастика[20]. Так же, если уж его можно взять просто так, Гаев обязан всегда носить его при себе. Хоть ночью, хоть в воде. И это что-то…
Круглое. Что-то было… Игла и наперсток на шее Гаева?… Нет… Кольцо?… Были ли у него кольца?… Я вспомнил его руки, цеплявшиеся за решетку камеры, и решил — не было. Даже и тогда. Что же было?…
И тут я вспомнил. Гладко отполированная фибула на широком кожаном ремне, в которой неярко блестело тусклое утреннее солнце. Круглая. С узором… каким-то орнаментом, если очень припечет, я, наверное, даже смогу его приблизительно зарисовать по памяти.
Если бы не присутствие герцогини, я бы выругался сквозь зубы. Надо же!..
— Может быть, пряжка ремня, — тихо сказал я. — А может быть, амулет действительно не при нем, а он его спрятал в надежном месте, как и сказал вначале.
— При нем, — покачала головой герцогиня. — Я знаю, что при нем.
— Позвольте, милорд, — я склонил перед герцогом голову. — Я обязательно найду его. Только позвольте мне.
Я рассматривал циновку у меня под ногами и даже не глядел на Хендриксона, а потому не мог видеть, с каким выражением он смотрит на меня. Надо думать, без особой укоризны, оценивающе, как привык. Да за такой проступок он тысячу раз должен был разочароваться во мне… Были, были у меня промахи, подчас довольно-таки неприятные, но никогда — настолько глупые. Может быть, Гаев все же обладает какой-то магией и отвел мне глаза?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
