Рейтинговые книги
Читем онлайн Пусть будет земля (Повесть о путешественнике) - Вера Лукницкая

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 43

У моря было нежарко. Юза был счастлив накормить гостя не бурдой, а мясом, рисом, овощами, фруктами, напоить настоящим чаем. И действительно, завтрак впервые за много дней был так вкусен!

- Так почему, думаешь, я не записывал тогда твои сказки?

- Человек я книжный. Мужик деревенский, он поет, что батька пел. А я высмотрю что-то в книге, или где какую сказку услышу, или припомню такое, что в песнях было уже. Надо бы подумать и разобраться, зачем люди по-своему складывают. Для тебя сказитель - это ответ на твой вопрос, который ты сам себе задал. Я так понимаю, что не ответил я тогда тебе, потому как сам не понимал, что к чему.

- Теперь-то понимаешь?

- Не-е, мыслю я трудно. Книги-то читал, а не учился. На мир все сквозь них глядел, как невеста сквозь фату. То клад норовил откопать, то щуку изловить такую, чтоб чудеса свершались "по щучьему велению". За моря, за горы побежать, чтоб в тридевятом царстве землю найти, где царь - истинный батюшка, царица - родная матушка, а все - братья друг другу да сестры. Но ничего такого не выходило в жизни.

Он хихикнул. Лицо его стало детски-мечтательным.

- Еще на ковре-самолете в небо полететь к птичкам желал. Старый дурак что дитя малое. Не-е, мне лучше святое писание читать.

- Почему же?

- Там не понимать надо, а только верить. Так мужику легше. "Пришел Сын Человеческий в Кану Галилейскую, а у людей вина нет, чтоб свадьбу справить. И обратил он водоносы с водой в вино". Все ясно. Пришел он, значит, радость дать людям. Когда радость, то и вода как вино. Это в горе пьют не напьются, а еще пуще голосят.

- А не расскажешь ли нам свою жизнь по порядку, Федор? - спросил Елисеев. - Как в этот путь пустился? Только ли от веры своей?

- Рассказать можно, но глубоко надо забираться, скоро не вылезешь, а у вас, гляжу, уже вещи уложены. Да и мне сегодня в Газу надо, чтоб к кораблю поспеть. Так что если чего, я прошлое примну, уложу потуже.

...Места у нас в Олонечине хорошие: простору много, рыбы, трав. Но неправдой все заросло пуще, чем травами. Законники, сказано, присвоили себе ключ разумения, сами не вошли и входящим воспрепятствовали. Тьма над нами, что полярная ночь. И грабят, и людей бьют, и лес губят, и рыбу тоже. Правды только не сеют и не жнут.

Что чиновники, что приказчики, что лесопромышленники. Да и сами темные мужики от своей темноты друг другу зло творят. Вырос я у одного кабатчика. Мамка у сына его кормилицей жила. Меня грамоте по повелению его ученой барыни выучили и велели книги в ее шкафах складывать, кое-чего переписывать. Ну и почитывал... Мамка моя так песни певала, что барин приглашал к себе господ послушать ее.

- Ты ее в петербургскую оперу отдай, - подстрекали его дружки.

- Опера обойдется, а она моего мал го развлекает, хворый он у меня растет.

Потом или мамка чем-то проштрафилась, или барский сынок подрос, но послали ее на скотный двор. Отец в солдатах служил. Не довелось узнать, ни где он за государя-императора живот положил, ни каков он был, мой батя.

Сюда я шел с одним бродягой. Его отца барин тоже в солдаты сдал, мамку его захоронил, а его выкинул. Может, и у моей мамки что с барином было... Подойду к ней, бывало, - она плачет:

- Ты, Федя, терпи. Говорят, воля скоро. Может, найдешь счастье свое. Ты у нас образованный.

А сама вдруг и померла.

Воля пришла в Россию. Тут посыпались на меня беды, как блины в масленицу. Ты вот, барин, песельников да сказочников отыскивал, а знаешь, сколько их у нас на Олонечине загублено ни за что ни про что?

Одного баржей придавило, другого на лесосплаве потеряли, иной на порубке задушен. А сколько их господа хорошие продали, пропили. У нашего барина был Емелька Мудр й. То сеялку новую сочинит, то к плугу какие-то чудные приспособления приделает, то коляску выдумает новую. Барин все-то даст сделать ему, гостям покажет, потом порушит все. "Мне, говорит, и по-старому нравится, как сеют-пашут. А другим и вовсе ни к чему. Разврат один". Емелька плачет, а барин смеется: "Ничего, Емелька, ты еще народишь". Куклы только от него смешные и остались. Ходят, пищат, поклоны отпускают.

- А сам он?

- А он "тронулся", как воля пришла. Нашли его зарезанным в овраге. С ярмарки ехал.

Федор перекрестился.

- Не туда я завел беседу. Про свои злосчастия сказывать - старые болячки колупать. До конца века не вылезешь... Надо жить тем днем, что тебе сегодня послан.

Скажу старой присказкой: пошел я в море быстрой рыбою, а горе за мной частым неводом. Полетел я сизым голубем, а горе за мной серым ястребом, В той мамкиной старой песне молодец от горя в монастырь заперся, а горе его у ворот стережет, но за порог ступить не смеет. А мне монастырь не по нраву. Я мир посмотреть желал. И уразуметь, зачем люди зло другу чинят.

Вижу, что это и им самим не в радость. Как слепые все. Книги почитал в голове у меня... словно разрыв-травы наглотался. Я раньше думал, книги пишутся святыми людьми. Потом гляжу, в одной на Бога восстают, в другой вовсе не помнят про Него. Читал и графьев, и дворян всяких - Тургенева там, Толстого само собой. Многого не понял: о чем-то своем спорят господа. Но иногда мелькнет строка, словно молния, хожу с ней и маюсь:

Мало слов, а горя реченька,

Горя реченька бездонная.

- А говоришь, не понимать надо, а верить. Если верить - с чего же маяться?

Федор помолчал.

- Вот с маяты и отправился. Пройду, думал, по святым местам, может, мне что и откроется, зараз и грехи свои замолю. Вот как вы от нас отъехали, так и пошел.

- Как? - хором воскликнули Елисеев и Гранов. - Так ведь три года с тех пор уж минуло!

- А я три года и ходил. Не все, правда, шел. Много на местах засиживался. У кавказцев в заточении сидел, у турков сидел, у персов. Бит бывал до полусмерти раз двадцать. Три раза помирал, но не принял меня Господь. Видно, не допил свою чашу. Не нагляделся на жизнь. И мусульман, и огнепоклонников, и сектантов. А счастья нет у людей нигде. Друг на друга, племя на племя злобу льют. Одним кажется, побей они турков - к ним радость привалит, другим мнится, если гяуров не будет, тут и рай откроется для правоверных. Бесово наваждение, скажу.

Спутники у меня были. И никто не дошел. За что-то дано мне было муки претерпеть, но дойти. С Волги до Кавказа шел со мной один. Много людей порешил. Но однажды младенчика погубил, и не вынесла душа его. Стал ему тот младенчик сниться. Я думаю, что из рая он его мучил, чтоб пробудить душу темную. В тюрьме какой-то старец блаженный наставил его на путь истинный, и решил он в Святую землю идти отмаливать грехи. По дороге в одной осетинской деревне увидел он мальца годиков двух и стал его привечать. То сласти ему притащит, то игрушку. А старшие братья следили, видать, за ним. Раз он стал выманивать мальчишку за калитку, а они, как кошки, прыгнули на него с кинжалами и прикончили - думали, он украсть дитя хочет. Мы в той деревне нанялись на три дня сено косить. Я недалеко сидел. На моих глазах все и было. А может, положено ему было от младенчика пасть, а?

Потом до самой Персии с молодухой шел. Она грех какой-то свершила против мужа. Муж сгинул... сам ли, от нее ли - не ведаю. Старуха родственница и присоветовала идти. Напали на нас, в Персии это уже было, меня избили, потом пристукнули чем-то, я память потерял. Бабу забрали, баба была красивая, в теле. Верно, продали в гарем какого-нибудь султана тешить. И опять не ведаю, чей тут перст. Может, и ей положено претерпеть это за грехи ее? Кто ответит?

А персы и добрые бывают. Двое стариков бедолаг выходили меня. И калякать по-ихнему выучили.

- Постой, - перебил Елисеев, - как же ты знал, куда идти?

- Так... знал, что надо через персидскую землю двигаться. Ну, вот... за Кавказом в Персию дорогу искал, из Персии - в Сирию, потом и в землю обетованную.

Елисеев вынул свои карты, попытался представить себе маршрут пешего паломника, но ничего путного не вышло. Старик одни пункты, через которые проходил, знал, другие нет. Он часто оказывался в стороне от нужного маршрута: то его хватали и вели куда-то работать насильно, то он сам шел на заработки с толпой бедняков...

Прощаясь с Федором, Елисеев выяснил, что и обратного пути не знает паломник, и денег на проезд до Одессы ему не хватает. Елисеев решил дать немного. Но вмешался Гранов и дал Федору два письма: одно своему знакомому в Газу и другое в контору отца в Константинополе.

- По этой записке тебя, братец, доставят бесплатно. Может быть, еще и заработаешь, если будет поручение. А это письмо в Петербург, чтобы дали тебе постоянную работу.

- Спасибо, барин, но я мыслил вернуться к себе.

- В Олонце, я понял, тебя никто не ждет. В твои шестьдесят не очень-то легко будет там на хлеб заработать. Ты все ж зайди с письмом: у конторы и в Олонце дела найдутся.

У Елисеева было много подобных встреч. Через рассказы о горестях странников он ясно чувствовал язвы Родины. Ничтожная часть крестьянства бунтовала, большинство же молилось. В молениях и стонах ходоков слышал Елисеев плач своей земли.

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 43
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Пусть будет земля (Повесть о путешественнике) - Вера Лукницкая бесплатно.
Похожие на Пусть будет земля (Повесть о путешественнике) - Вера Лукницкая книги

Оставить комментарий