Никитин спустился с бугра: хотелось нарезать для могилки дерна. Ему удалось найти местечко с плотной, частой травой. Попробовал ковырять дерн пальцами, потом палкой - ничего не получилось. Он разогнул спину. По груди стукнул крест. Никитин машинально тронул его, поправил. Крест у него был большой, медный. Постоял неподвижно, потом, сжав губы, стянул крест через голову, встал на колени. Медь резала дери хорошо.
Ивана осторожно опустили в могилу. Сложили ему руки на груди.
- Сыпьте! - приказал Афанасий.
- И крест не из чего сделать! - вздохнул Матвей Рябов.
Афанасий спустился к Волге, вымыл черные от земли руки, ополоснул лицо, лег на берег и долго пил холодную бодрящую воду.
- Что делать-то будем? - услышал он голос Копылова.
Солнце вставало. Волга играла под его лучами, дробилась на десятки рукавчиков, петляла между островками, поросшими камышом и кустарниками.
- Пойду с Хасан-беком говорить ..
Посол ширваншаха пребывал в унынии. Под левым глазом его расплылся желто-синий кровоподтек, одежда была порвана.
- Что делать теперь? - обратился к нему Никитин.
Хасан-бек поднял было толстое, горбоносое лицо, опять опустил, хмуро уставился на свои босые ноги: сафьяновые расшитые сапоги, дар Ивана Третьего, стащили татары.
- Вы чего же смотрите? - сурово спросил Никитин окружавших посла шемаханцев. - Сапог, что ль, не нашли для боярина своего?
Те заговорили наперебой: у посла-де нога велика очень, ничья обувь не годится.
Никитин вздохнул, разулся, протянул послу свои сапоги:
- Может, впору будут? Надевай.
Сапоги пришлись впору. Хасан-бек изобразил на разбитом лице подобие улыбки.
- Благодарю тебя. Я думаю - надо плыть. Садись, думать вместе будем, как идти.
Из-за пазухи посол вытащил чудом уцелевший плотный лист бумаги.
- Гляди, - сказал Хасан-бек. - Вот Дербент, вот Шемаха...
Никитин сразу узнал на карте Волгу, Хвалынское море, кавказские берега. Недалеко от моря чернели горы. Там где они в единственном месте подходили к берегу вплотную, на карте изображена была крепостца Дербент. Ближе к Баку другая крепостца, Шемаха, город ширваншаха.
По словам посла выходило, что берега пустынны, изредка заходят в здешние степи кочевые орды, но с ними лучше не встречаться. Опаснее же всего идти вдоль кавказского берега: там живут кайтаки, разбойничий народец, хоть князь их и женат на сестре старшей жены ширваншаха...
- Н-да, - протянул Никитин, - весело... Свояки-то, видать, у вас, как и у нас, - дружные. Ну, иного пути нет
- Не унывай! - притронулся к его руке Хасан-бек. - Ты хорошо дрался, я скажу шаху, он вас не бросит.
- Заступись, боярин! - вздохнул Никитин. - Дал бы бог... Пойдем лодки смотреть?
Лодки были не похожи на русские: нос широк, бока выпуклы, а корма узкая. Вместо руля - особое кормовое весло. В одной из лодок оказалась рыбачья сеть. Никитин обошел обе посудины, осмотрел их со всех сторон. На худой конец, и такие лодки хороши. Сшиты они, правда, чудными деревянными гвоздями, но зато просмолены на совесть, аж черны от смолы. Плыть, видно, можно. Юсуф сказал, что такие лодки на Хвалынском море называют "рыбами".
- Смотри, - тыкал он пальцем, - башка большая, бок круглый, хвост тонкий... Рыба!
Прикинули, вышло, что в лодках поместятся все.
Копылов окликнул Никитина:
- В Шемаху, значит?
- Куда же нам теперь?
- А на Русь?
- С чем? На зиму глядя? Да и убьют!
- Погибли... Вот где конец пришел.
На татарских лодках, собрав кое-что по берегу, стали осторожно спускаться вниз. Крутились между островками, густо поросшими ветлами и ивами. С берегов над водой нависали красные ягоды паслена. На протоках покачивались глянцевитые листья лилий, на мелководье торчали космы осоки.
С прибрежных ветел при появлении лодок срывались крикливые бакланы: не один, не два - тучи. В развилках деревьев видны были их большие, темные издалека гнезда.
По совету Хасан-бека выбрали укромный островок, вытащили на него лодки, закидали их камышом, а сами занялись охотой на бакланов: нельзя же было без припасов в море выходить.
Из глубины островка нанесли сухого тростника, валежника, развели костры Бакланов выпотрошили, выдернув из них внутренности деревянными дрючками, обвернули птиц листьями лилий, облепили глиной, сунули в жар - пусть пекутся. Часть путников осталась присматривать за огнем, часть отправилась ловить рыбу. Погнали на маленькой лодке вниз, в култуки.
Чем дальше заплывали, тем трудней было грести - за весла цеплялись лилии и кувшинки, еще какие-то неведомые цепкие растения. Иные протоки сплошь затягивали темно-зеленые широкие листья чилима - рогатого водяного ореха. Торчали над водой точеные, на длинном черешке листочки незнакомых трав. Течение покачивало огромные сизые листья лотоса. Юсуф зачерпнул пригоршней воды, плеснул на один такой лист - вода, сверкая, скатилась с листа, никаких следов не оставила, словно тот был воском натерт. Юсуф восторженно поцокал языком,
- Самый красивый цветок на земле, - сказал он. - Большой-большой. Бутоны яркие, алые почти, потом лепестки светлеют. Если долго вдыхать запах, мысли затуманятся.
На островах и косах тянулись знакомые заросли рогоза, ежеголовника, куртины резухи, уже надоевший тростник. Птицы поднимались в култуках тысячами - белощекие и черные качки, гуси, шилохвости и кряквы, пеликаны и чомки, лысухи и поганки. Осень привела их сюда, на благодатные рукавчики и заливы волжской дельты, где вдосталь было корму и спокойно отдыхалось перед дальним путем на юг.
Околки ежеголовника и широкие местами заросли его вдоль полесов позволяли подгонять лодку вплотную к птицам.
- Тсс, - произнес Юсуф.
Охотники увидели пеликанов. Зайдя в реку полукругом, зобастые птицы шумно били крыльями по воде, замутили ее, погнали рыбешку на мелководье. Потом началась расправа. Зобы у пеликанов вздулись. Вдруг откуда ни возьмись на пирующих налетел орлан. Выбранный им в жертву пеликан попытался взлететь, но ему было трудно: туго набитый зоб тянул вниз. Пеликан недолго увертывался. Видя, что дело плохо, что орлан наседает, он вытолкнул рыбу из зоба. Орлан тотчас подхватил пеликанову добычу и взмыл, а пеликан обиженно, зло крикнул что-то ему вслед и, ерошась, опять заковылял к воде.
- И у них как у людей выходит, - мрачно сказал Копылов, - один ловит, а другой жрет!
Для ловли рыбы Юсуф выбрал протоку почище. Вылезли из лодки, растянули сеть, стали заходить.
- Рвать будет из рук - бросай! - советовал Юсуф.
- Аль по сто пудов рыбы-то? - насмешливо спросил Копылов. - Как же! Так я тебе и брошу сеть!
- Порвет!
Едва Копылов зашел в воду по колено, как почувствовал, что об ноги его ударяют, проплывая, десятки рыбин. В море шел осенний сазан. Шумно дыша, Копылов забрел по грудь, резко опустил сеть и почти тотчас же ощутил: она вырывается из рук.
Багровый от натуги, Копылов попытался сделать шаг против течения кое-как это удалось. Но уже через минуту его волокло вниз. Он оступился, окунулся с головой, хлебнул води, но сети не выпустил.
- Сеть, сеть брось! - с тревогой кричали ему.
- Не брошу! - захлебываясь, отвечал Копылов.
- Утопнет! - встревожился Никитин. - Бросай сеть, Юсуф!
Они разжали руки Копылову сразу стало легко. Он высунулся, блестя мокрыми плечами.
- Порвало? - с испугом окликнул он и, увидев, что приятели бросили сеть, принялся честить их.
Его угомонили, принялись ловить снова. В три захода навалили лодку доверху сазанами; крупные рыбы бились, посверкивали на солнце.
Вечером Копылов с москвичами ушел ловить раков. Наловили их множество, все сразу в котел не влезли. Отнесли раков послу. Тот прислал в ответ орехи чилима.
- Чего с ними делать-то? - недоверчиво спросил кто-то из москвичей.
Юсуф объяснил, что шарики надо очищать, толочь и есть.
- Сдохнем! - плюнул Микешин. - Поганым все равно, что жрать, а православные непременно подохнут.
Никитин заметил, как дернулось лицо Юсуфа.
- Постой-ка, да никак это орех водяной? - спросил он у шемаханца.
Юсуф молча кивнул.
- Пища добрая, - похвалил Афанасий. - Спасибо, Юсуф! Хороший ты друг! Спасибо!
Шемаханец понял - Никитин хочет загладить слова Микешина, хмуро улыбнулся, ушел. Разламывая сочного, дымящегося рака, Копылов убежденно сказал:
- Дурак ты, Микешин! Эй, кто ближе к нему сидит, дайте старому дураку по шее! За мной будет. Потом верну.
Отскочив за костер, невидный в темноте Микешин забранился:
- Над одноверцем изгаляетесь, с нечистыми хлеб-соль ведете! Все, все упомню!
Поев, улеглись вокруг тлеющего костра. В небе стояли частые осенние звезды. Одна из них казалась надетой на вершинку ближней ольхи.
- Веришь, что помогут нам? - зашептал подползший к Афанасию Копылов. А? Честно скажи.
Афанасий не ответил. Вспомнились недавние надежды, Иванка Лапшев, тоже, знать, любивший Олену... Он сделал усилие, чтоб не вырвался стон.
