— В Сибири народ больше пельмени предпочитает. Навалял, бросил в ледник — на всю зиму хватит!
— И опять — согласен.
— Постой… А при чём здесь Азов?
— Я из Ногайска[60], где река Обиточная… — пояснил Громак.
— Какая?
— Обиточная!
— Блин! Выходит, мы с тобой в какой-то степени ещё и земляки… — удивлённо покачал головой Подгорбунский.
— А ты сам откудова? — озадачился Иван.
— Родом из Читы. А призывался с Иваново, знаешь такой город?
— Слыхал. Ткацкая столица. Девчат там вроде бы видимо-невидимо. Сила-силенная, как говорят у нас на Украине. На любой вкус!
— Да — немерено… — улыбнулся Подгорбунский. — Природа, между прочим, тоже ничего. Речка всё же знатная: Уводь — приток Клязьмы! Опять же: рыба всякая, раки… Но до наших, нетронутых цивилизацией таёжных потоков ей, конечно, далековато. Вот закончится война и махнём мы вместе за Урал, порыбачим, поохотимся… Отдохнём так, что мало не покажется!
— Хорошо, что о раках вспомнили… У нас этого добра тоже хватает… Полные трусы, бывало, набивал! — похвалился Громак.
— Как это?
— Элементарно! Нырнул, впихнул руку в нору, вытащил чертяку за клешняку или ещё лучше за усы и завернул за резинку.
— Научишь?
— Запросто!
Капитан широко и довольно улыбнулся.
— Стоп, — опомнился Громак. — Чита. Иваново… Какие ж мы тогда земляки, а, командир?
— Самые натуральные. Дед мой по материнской линии — Иннокентий Шнее — на Обиточной косе жил. Только с другой, Крымской, стороны, — пояснил Владимир.
— И как он в Сибири очутился?
— А то ты не догадываешься?
— Тоже воровал? — предположил Иван.
— Нет. Он политический. Проходил по так называемому процессу "ста девяносто трёх". Слыхал?
— Конечно. Я историческую литературу страсть как уважаю.
— Кстати, супруга его, моя бабка, тоже с Украины была. Янченко её фамилия.
— Понял… Что ж — за Урал — так за Урал. После Победы, конечно… А сейчас куда? — вернул разговор в русло настоящего Иван.
— На запад Украины. Мои орлы рванули так, что без скоростной техники за ними не угнаться. Вот-вот на границу выйдут!
— Ты им телеграммку, что ли, отправь, — хихикнул Громак. — Предупреди, чтоб последний и решительный штурм фюрерского логова без нас не начинали.
— До последнего ещё далековато… Успеем!
— Как знать! Не дай бог, вздёрнут бесноватого без нашей помощи, что потом внукам скажем?
— Не знаю…
— Провтыкали! Прошлёпали! Только кто тогда уважать нас будет, а? — не унимался Иван.
— Согласен… Хочешь, анекдот расскажу на эту тему. Как говорят кавказцы — алаверды; в продолжение традиции? — неожиданно предложил Подгорбунский.
— Свежий?
— Свежее не бывает… И сейчас ты поймёшь почему.
— Ну, давай… — поторопил командира Громак.
— Даже не анекдот — притчу. Из будущего!
— Заинтриговал, земеля!
— Вот, как ты думаешь, что случилось бы с маршалом Жуковым, которого со дня на день представят в качестве командующего нашим Первым Украинским фронтом…
— Откуда такие сведения?
— От верблюда! Разведка знает всё. И даже больше… Я могу продолжать?
— Валяй, ёпсель-мопсель.
— А вот перекривлять меня не надо, даже несмотря на завязывающуюся близость отношений, — предостерёг Владимир.
— Слушаюсь…
— Значит, так… Вот, скажи мне по секрету, что будет, если не он — Жуков, а кто-то иной из выдающихся наших полководцев, к примеру, Конев, который только что тоже стал маршалом, повесит на куполе Рейхстага красный флаг, а?
— Что?
— Георгий Константинович без лишних раздумий пустит пулю себе в лоб.
— Да? — озадачился Иван.
— Да! А если всё-таки именно он возьмёт Берлин?
— Тогда застрелится Иван Степанович! — догадался Громак, смекалки которому было не занимать.
— А знаешь, что случится, если это сделает вообще иная сторона? — продолжал настойчиво допытываться Подгорбунский.
— Какая ещё иная?
— Союзнички хреновы. Англичане с американцами, давно обещающие Сталину открыть в Европе второй фронт…
— И что же?
— Наш главнокомандующий прикажет пустить первую пулю в лоб Жукову, а вторую — Коневу…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да уж… Поучительно… Но…
— Всё, никаких "но"… Хватит разглагольствовать… Садись за штурвал, Иван Григорьевич, — покажешь свои выдающиеся способности.
— Есть!
— На меня больше не оглядывайся. Устраивайся поудобней и жми на всю катушку. Чтобы успеть к Победе…
— Слушаюсь, товарищ командир!
3 Через несколько дней Подгорбунский и Громак наконец-то догнали быстро уходящие на запад передовые советские войска.
И обрадованные разведчики в честь их прибытия устроили пир на весь мир.
А как же иначе?
Командир вернулся, да ещё и с новым, виртуозным — по его же мнению, механиком-водителем.
Плюс четвёртая звёздочка на погоны; опять же Герой Советского Союза, — самое высокое в стране звание, которое ещё не успели "обмыть", — в общем, поводов для веселья — хоть отбавляй!
Жаль, конечно, что в подразделении — сухой закон, но и с трофейным сидром можно вволю порезвиться. Было бы желание!
После кратковременного застолья, как водится, устроили песни-танцы и прочие "шманцы".
С деревьев листья облетают (ёпсель-мопсель), Пришла осенняя пора. Всех хлопцев в армию забрали (хулиганов, разгильдяев), Настала очередь моя (главаря)! И вот приносят мне повестку (на бумаге с-под селёдки) Явиться в райвоенкомат! Мамаша в обморок упала (с печки на пол), Сестра сметану разлила. А я, парнишка лет шестнадцать (двадцать, тридцать, может, больше), Поеду на Германский фронт (просто так, для интереса, посмотреть, что там и как). Летят над полем самолеты (бомбовозы, мессершмиты), Хотят засыпать нас землей. Бежит по полю санитарка (звать Тамарка) С большою клизмою в руках. А я, парнишка лет шестнадцать (двадцать, тридцать, может, больше), Лежу с оторванной ногой (притворяюсь, будто больно, очень больно)…[61]
Вот только Громак песню, вдохновенно исполненную разведчиками, не поддерживал — он попросту не знал её слов.
Зато, как и все мы, сразу понял, откуда командир подцепил одно из самых любимых своих выражений.
— Ну, чего не поём? — заметил "непорядок" наблюдательный Подгорбунский.
— Не умею!
— Ну да ладно! Казак — и "не умею". Быть такого не может — апри… априо… Как правильно, Вань?
— Мне откуда знать?
— Ты же сам хвалился, что книг много читаешь!
— Наверное, априори. То есть основываясь на предшествующем опыте.
— О! Точно! Услышал словцо, — понравилось, а запомнить никак не могу; как ни скажу — так и перевру! Так чё ты не подвывал?
— У меня свои песни, — огрызнулся, привычно уходя в себя, Громак.
— Какие, если не секрет?
— По-украински поймёшь?
— Попытаюсь.
— Кидай плуг, козаче, бери ніж. Та де здибав воріженька — та й заріж[62], — то ли прошептал, то ли негромко продекламировал, то ли напел младший сержант.
— Актуально, ёпсель-мопсель! — по-дружески потрепал его плечо командир, а теперь ещё и старший товарищ — надёжный, уважаемый, верный. Одним словом — авторитетный!
