— Боже милостивый, кто это? — ахнул Роман, мигом пришедший мне на помощь.
— Мой крестник.
— Каспар? Не может быть!
Да-да, наш швейцар знает поименно всех моих крестников. В то время я считала, что в этом нет ничего особенного.
— Сегодня ему стукнуло шестнадцать.
— Ничего, на пользу пойдет. Верно? — Роман ободряюще закивал. Но успокоить меня не сумел.
Роман помог мне дотащить Каспара до спальни и ушел. Я сама раздела крестника и уложила его на свою кровать, застелив ее старым полотенцем. Перепачканного Каспара снова затошнило. Я привела его в порядок, стерла блевотину с губ и по возможности с остальных частей тела, убедилась, что ноздри ничем не забиты, завернула в чистую махровую простыню. Затем уложила в позу плода и застыла в ожидании следующего приступа рвоты, боясь, как бы он не захлебнулся или не подавился языком. Я не спала всю ночь. К рассвету я чувствовала себя так, будто родила сразу подростка.
5. Дрожь и трепет
Сквозь сон до меня не сразу дошло, что в дверь стучат. Затем зазвонил мобильный. Потом — домашний телефон. Я уронила руку с дивана, на котором прикорнула на часок, когда Каспара наконец перестало рвать, и пошарила по полу. Телефон должен быть где-то рядом. Помнится, я еще звонила в справочную медицинскую службу: замотанный в одеяла Каспар был таким холодным, что я заподозрила у него переохлаждение и перепугалась.
— Открой дверь, это я.
— Э-э-э…
— Я принесла горячий кофе.
Я разлепила глаз и уставилась на телефон.
— Клаудиа?
— Кто же еще?
— А мне-то откуда знать. Может, ты мне снишься.
— Нет, стою у тебя за дверью. Скоро двенадцать, просыпайся.
Я поплелась к двери.
— Бог ты мой, — покачала головой Клаудиа, протягивая мне стакан с кофе. — Ты что, недавно вернулась?
На мне по-прежнему был нарядный, но перепачканный топик. Выглядела я, понятно, как чучело.
— Длинная выдалась ночь?
Я глотнула сладкого кофе с молоком и чуть не расплакалась от благодарности, потом кивнула и сделала еще глоток. Клаудиа прошла вслед за мной к барной стойке.
— Хм… — Она окинула взглядом сброшенную одежду, которой был усеян весь пол в зоне гостиной. Подцепила двумя пальцами джинсы, отодвинула с дороги поношенный «конверс». — Или ты закадрила рокера, или твои кавалеры молодеют с каждым днем.
С неприличной поспешностью я приставила палец к губам.
— Он что, еще здесь?! Или удрал полуголым? — продолжала Клаудиа, ничуть не оскорбившись.
Дар речи я еще не обрела, поэтому только ткнула пальцем в сторону книжного шкафа. Клаудиа глянула за него: разбросав руки, запутавшись в полотенцах, простынях и одеялах, на кровати вытянулся Каспар. Паршивец выглядел как ангелочек, а я — как кусок дерьма. Мне настоятельно требовалась двойная доза кофеина и приличный макияж, чтобы прочитать Каспару нотацию, которую он запомнит на всю жизнь (и кстати, я тоже). Клаудиа с ужасом вытаращилась на меня.
— Знаю, знаю, — кивнула я. — Всю ночь с ним провозилась. Кошмар. Вымоталась, тонус на нуле.
Клаудиа зажала уши:
— Прекрати, Тесса, ничего не желаю слышать!
— Ты о чем?
— Ему же пятнадцать! Ты рехнулась?
— Со вчерашнего дня — шестнадцать.
— Невелика разница, Тесса.
— Понимаю. Но это значит, что его могут привлечь к ответственности за антиобщественное поведение.
— За антиобщественное?..
— Вчера он надрался до полной отключки. Пугать Фран не хотелось, вот я и привезла его сюда.
— А-а.
— А ты что подумала? — Внезапно до меня дошел смысл ее вопросов. Стало так гадостно, будто пожевала слоновьего навоза. — Клаудиа!
— Он голый.
— Да я ему в матери гожусь. Я ему почти мать. Мерзко это. Ты чудовище.
Клаудиа вдруг расхохоталась.
— Грязное у тебя воображение. Извращенка в платьях от Лоры Эшли, — пригвоздила я. — Как ты могла?
— Платья от Лоры Эшли я не ношу.
— Еще и врешь.
— Ну ладно, ношу, но только летом.
На этот раз мы засмеялись вместе.
— Как тебе в голову могло прийти, что я спала с Каспаром? За кого ты меня принимаешь?
— Прости, Тесса, гормоны виноваты. Я от них сама не своя.
Гормоны — козырь Клаудии. На них она сваливает все: раздражение, страх, скуку, ревность, которые без причины выплескивает на друзей. После таких слов сердиться на нее совершенно невозможно.
— Извини, не знала, что ты начала новый курс.
— Угу, только что отвезла мочу на анализ в Листер — в воскресенье проще, есть где припарковаться. А потом решила заскочить к тебе. И вот я здесь. Прости, что без звонка.
Я дослушала только до слова «Листер» и выпала в осадок. «Листер» — клиника, где делают ЭКО, процедуру экстракорпорального оплодотворения. Как реагировать на новость, я представления не имела. Сколько надежд связано с этой клиникой — они возникали и рушились, и снова возникали, и опять рушились…
— У тебя новый курс инъекций?
— Мы решили пойти другим путем, — объяснила Клаудиа, уже нашпигованная гормонами, как ни один бык в истории американского скотоводства.
— А это хорошо или плохо?
— Хорошо. Ты сядь, Тесса. Мне надо задать тебе один вопрос.
Начинается. Не могла выбрать другое время, когда я не так измотана и смогла бы достойно ответить на предложение стать суррогатной матерью для ее ребенка. Теперь придется рыдать и божиться, а бедняжка совсем исстрадалась, и это надо не мне, а ей с Элом, и вообще я эгоистка…
— Ты не могла бы…
А-а-а-а!
— …стать крестной нашего ребенка?
— Я уже думала об этом и боюсь… Стоп. Как ты сказала?
— Ты не могла бы стать крестной нашего ребенка?
Озадаченность отразилась у меня на лице, я даже чувствовала, как покрываются трещинами остатки вчерашнего тонального крема.
— И ты не хочешь, чтобы я выносила для вас ребенка?
— Господи, Тесса, о таком я тебя ни за что не попросила бы!
— А я бы согласилась.
— Врешь.
— Ты права. Извини. Просто я думала об этом.
— Я тоже. И поняла, что это не выход. А крестной будешь?
— Ну конечно. Даже спрашивать было незачем — я с удовольствием, только вот еще уточнить бы одну деталь…
— О каком ребенке речь? — закончила за меня Клаудиа.
— Именно.
Клаудиа расстегнула сумочку, и мне вдруг показалось, что сейчас она вынет из сумки младенца. А что такого? Сумка вместительная. Вроде саквояжа Мэри Поппинс… Прошу прощения, недосып сказывается.
— О нашей дочери, — объяснила Клаудиа, подавая мне зернистый черно-белый снимок, сделанный на УЗИ.
Кулачок возле надутых губок, крошечный большой пальчик уже оттопырен. Выше — вздернутый носик и похожая на шар для боулинга голова на мягкой шее. Я не могла отвести от снимка глаз. Такие я видела и раньше, и все казались мне одинаковыми. Я даже гадала, не обман ли это, не выдают ли всем будущим мамочкам на УЗИ одну и ту же фотографию. Но эта малышка была совершенно особенной.
