всему дому; в Пурим* было принято веселиться, пировать и наряжаться в карнавальные костюмы; Суккот* – поэма, живущая под сенью зелёного шатра; в Новый год наши сердца трепетали от символов и обещаний; Йом-Кипур* побуждал даже весёлых детей желать покаяния. Год в нашем благочестивом доме был бесконечной многоголосой песней радости, скорби, стремления и восхищения.
Мы, дети, хотя и сожалели о том, что праздник прошел, но находили много приятного и в обычные дни недели. У нас было всё, что нужно, и почти всё, чего мы хотели. Нас везде радушно принимали, ласкали и хвалили, как вне дома, так и дома. Думаю, ни у одной маленькой девочки, с которыми мы играли, не было более комфортного ощущения обеспеченности, чем у нас с Фетчке. Нас называли «внучками Рафаэля Русского», будто ссылаясь на объединение нескольких различных гербов на щите нашей семьи. Было очень приятно носить красивую одежду, иметь копейки, которые можно было потратить во фруктовых лавках, чувствовать восхищение, с которым на нас смотрели. Некоторые маленькие девочки, с которыми мы дружили, были богаче нас, но в конце концов чья-то мать могла носить лишь одну пару серёг за раз, а у нашей мамы были красивые висячие золотые серьги.
По мере того, как мы становились старше, родители давали нам больше поводов для радости, чем просто физический комфорт и социальное положение. Они давали или намеревались дать нам образование, которое в Полоцке встречалось реже, чем золотые серьги. Ибо идеал современного образования был тем бесценным товаром, который мой отец привез с собой из путешествий в дальние края. Именно путешествия сделали из моего отца человека. Изначально уезжая из Полоцка, он был человеком, совершенно неприспособленным к жизни, которую вёл, он был в разладе с окружающим миром и в ссоре с соседями. Он никогда не был искренне предан религиозным идеалам еврейского ученого, и с возрастом становился всё более и более инакомыслящим, но вряд ли знал, чем хотел заместить идеалы, которые он отверг. Жёсткая схема ортодоксальной еврейской жизни в Черте не предоставляла никаких возможностей для другого образа жизни. Но в больших городах на востоке и юге он открыл для себя новый мир и почувствовал себя там как дома. Иудеи, среди которых он жил в тех краях, были верны сути религии, но они позволяли себе большую свободу действий в соблюдении религиозных норм и отправлении обрядов, чем люди в Полоцке. Вместо того, чтобы подкупать государственных чиновников, чтобы смягчить закон об обязательном образовании для мальчиков, эти люди напротив толпами шли в любую открытую дверь культуры и просвещения. В Одессе и Херсоне даже девочкам давали книги, как краеугольный камень, на котором можно строить свою жизнь, а не как бесполезное украшение. Разум моего отца был готов принять эти идеи, и его вдохновляло новое мировоззрение, которое они ему подарили.
Вернувшись в Полоцк, он уже знал, что было не так с его жизнью до этого, и приступил к её исправлению. Он решил жить, насколько это позволяли условия существования в Полоцке, жизнью современного человека. И не видел лучшего способа начать, чем дать образование детям. Внешне он должен был соответствовать образу жизни своих соседей, также как он должен был платить дань участковому полицейскому, ибо прочное положение требуется для любой работы, а социальный остракизм может погубить его так же легко, как и полицейское преследование. Его детям, если он даст им правильное образование, не придётся мириться с тем же порабощением, что и ему, возможно, они даже смогут стать свободными людьми. И образование было единственным путём к спасению.
Мы с Фетчке начали заниматься с ребе, как и было принято, но нас учили не только переводить, но и читать на иврите, кроме того, у нас был светский учитель. Мы с сестрой были очень прилежными ученицами, отец был весьма доволен нашими успехами и строил большие планы на наше дальнейшее образование.
Мой брат, которому было пять лет, когда он поступил в хедер, ненавидел быть запертым целый день над печатной страницей, которая для него ничего не значила. Он плакал и протестовал, но мой отец был непреклонен, его сын не должен был вырасти невеждой, поэтому он регулярно использовал ремень, чтобы заставить бездельника ходить в школу. В Полоцке мальчик мог начать обучение только с хедера, так что Иосиф был обязан ходить в хедер. Так жизнь бедного мальчика превратилась в кошмар, который продолжался до тех пор, пока ему не исполнилось десять лет, и он не пошел в современную школу, где учили понятным вещам, и это доказало, что не книга была ненавистна Иосифу, а неразумность обучения в хедере.
В течение нескольких мирных лет после возвращения отца из «дальней России» мы вели полноценную жизнь в комфорте, довольстве и вере в завтрашний день. Всё процветало, и мы, дети, росли под солнцем. Моя мать поддерживала отца во всех его планах относительно нас. И хотя она провела свою молодость в погоне за рублем, для неё было важнее услышать, что нас похвалила учительница, чем заключить выгодную сделку с торговцем чаем. У Фетчке, Иосифа, меня и Деборы, когда она подросла, были определённые перспективы даже в Полоцке, где родители страстно желали для нас самого лучшего, но нам было суждено искать свою судьбу в мире, о котором даже мой отец и помыслить не мог, когда открывал дело в Полоцке.
И стоило ему ощутить безопасность и силу, как на нас обрушилась нескончаемая череда неприятностей, и всего за несколько лет мы оказались в состоянии безысходной нищеты, когда невозможно было думать ни о чем, кроме хлеба. Мой отец тяжело заболел и потратил огромные деньги на лечение, которое ему не помогло. Когда он всё ещё был нетрудоспособен, моя мать тоже заболела и почти два года была прикована к постели. Если она вставала, то лишь для того, чтобы снова слечь. Некоторые из нас, детей, тоже заболели, и одно время наш дом походил на больницу. И пока мои родители были недееспособны, дела приходили в упадок из-за плохого управления, пока не наступил день, когда в кассе не осталось достаточно денег, чтобы оплатить счета врача.
В течение нескольких лет после того, как они снова встали на ноги, мои родители пытались вновь занять своё место в деловом мире, но не смогли этого сделать. Отец, как и в прошлый раз, начал экспериментировать, пробуя свои силы в том или ином деле. Но ничего не ладилось, пока, наконец, он не решился начать жизнь заново. И путь к этому состоял в том,
