Проходит две с половиной минуты. Я открываю дверцу и вылезаю наружу. Сточные канавы до сих пор полны водой, и в маленьких водоворотах кружат мятые стаканчики из-под кофе, сигаретные пачки и объявления.
Когда я распахиваю дверь клиники, мне кажется, что я попадаю в другую реальность: пушистый зеленый ковер, полированная мебель. Эффектные напольные часы в углу приемной. Неплохое место для того, чтобы умереть, если уж надо что-то выбирать.
Тэк находится у рецепции. Он барабанит пальцами по столу и едва удостаивает меня взглядом.
— Прошу прощения, доктор, — пищит лаборантка за столом, лихорадочно жмет на кнопки.
Пальцы у нее толстые, унизанные кольцами, которые глубоко впиваются в плоть.
— Инспекция сегодня — это наверняка какая-то ошибка! — продолжает она.
— Она есть в планах, — произносит Тэк надменным тоном. — Каждая клиника подлежит ежегодной проверке…
— Извините, — встреваю в разговор я и подхожу к столу.
Я стараюсь идти немного странновато, зрелищности ради. Потом мы с Тэком посмеемся над этой сценой.
— Извините! — повторяю я немного громче.
— Подождите, пожалуйста, — бормочет девица, сняв телефонную трубку. — Я очень сожалею, доктор, — обращается она к Тэку. — Вы даже не представляете, как мне неловко.
— А вы не сожалейте, — говорит Тэк. — Вы найдите кого-нибудь из персонала.
— Эй! — Я опираюсь на стойку. — Послушайте, я с вами разговариваю!
— Мэм! — Секретарша наверняка жутко перепугалась, что их клинику, скорей всего, прикроют из-за ее безалаберности. — Я занята! Если вам назначено, то отметьтесь и присядьте…
— Что?! — Я уже втянулась и теперь практически ору. Тэк весьма правдоподобно изображает отвращение. — Я не собираюсь ждать! У меня сыпь, ясно! Я от нее свихнусь скоро!
Я расстегиваю пояс и начинаю уверенно спускать брюки. Тэк негодующе фыркает, а девица бросает телефонную трубку на рычаг.
— Сюда, мэм, прошу вас.
Она хватает меня за руку. Я чувствую запах пота, пробивающийся сквозь духи. Секретарша стремительно тащит меня прочь от приемной и от Говарда Риверса, медицинского инспектора. Только бы я не навредила их репутации и перестала позорить их прекрасную клинику! Мы проходим через несколько двустворчатых дверей и оказываемся в длинном белом коридоре. Я ощущаю возбуждение и адреналин. Нащупываю в кармане джинсов плоскую бутылочку, открываю ее большим пальцем и позволяю содержимому вылиться на заранее заготовленную тряпку. Ацетон, жавелевая вода и тепло.
Не так хорошо, как фабричный хлороформ, но тоже ничего.
— Врач скоро осмотрит вас, — тараторит обозленная девица.
Она вталкивает меня в крошечный процедурный кабинет и замирает, взявшись за дверную ручку. Грудь ее вздымается под униформой.
— Если вы подождете здесь… — начинает она.
— Не стоит, — говорю я и, шагнув вперед, прижимаю тряпку к ее лицу.
До чего же секретарша тяжелая!
«Развяжи меня, и я помогу тебе».
Его слова засели у меня в сознании, изводя и обещая. Я не думала, что смогу доверять этому парню. И это было бы предательством по отношению к Грандма и к остальным обитателям хоумстида. Ведь они приняли меня и Блу. Если меня застукают, если вор меня кинет, я, конечно, расплачусь за все. Тогда уже меня свяжут и запрут в комнате для больных, а группа будет решать, что со мной делать.
Но Блу не становилось лучше.
А я боялась всего на свете. Я была тогда одинокой тощей девчонкой, внезапно решившей убежать. Отец всегда говорил, что я жалкая дура, неудачница. Возможно, он был прав.
Я знала, что вор лишен страха. Я чувствовала. Даже смерть для него ничего не значила.
Когда Блу начала булькать и хрипеть во сне — а потом застыла на десять секунд не дыша, я украла на кухне нож. Мои пальцы дрожали. Я помню это, потому что думала тогда о маминых руках — в них дребезжало столовое серебро, и они трепетали, будто птицы — буйные, неистовые… Интересно, вспоминала ли она обо мне после того, как я ушла?
Все спали — теперь, когда вора поймали, даже Грей не считал нужным дежурить.
Улыбка вора была как лезвие серпа во тьме. Я присела перед ним на корточки.
— Ты обещал, — буркнула я.
— Вот те крест, — сказал он. — Чтоб я сдох.
Мне не понравился его голос — он вроде бы смеялся надо мной, — но я быстро перерезала веревки. Меня мутило, но я понимала, что иначе Блу умрет. Хотя, возможно, она умрет в любом случае.
Он встал с тихим стоном. Его рост поверг меня в недоумение. Я видела его только лежащим или сидящим. Вздрогнув, я отступила на шаг.
Его улыбка исчезла, и глаза сделались жесткими.
— Ты не доверяешь мне? — спросил он.
Я покачала головой. Он протянул руку за ножом, и после краткого колебания я отдала его.
— Вернусь к полудню, — бросил он.
Мое сердце колотилось как бешеное, и его ритм твердил: «Пожалуйста, я рассчитываю на тебя!»
Он кивком указал на Блу.
— Позаботься, чтобы она протянула до тех пор.
А потом он исчез, беззвучно двигаясь по темным коридорам, слившись с тенями. А я принялась ждать. Ужас переполнял меня подобно густому черному туману.
Все мы рассказываем истории. Некоторые из них правдивее, другие — нет, но в конечном итоге звучат они одинаково.
Я научилась этому у мамы. «Твой папа сегодня неважно себя чувствует», — поясняла она. Еще она часто говорила: «Со мной произошел несчастный случай». Или: «Рэйвен, ты очень неуклюжая. Ты врезалась в дверь. Бежала вприпрыжку, споткнулась и упала с лестницы». И мое любимое: «Он не хотел».
Она была настолько искусна, что через некоторое время я начала верить ей. Я действительно неуклюжая. И я сама виновата, что спровоцировала его.
Возможно, он действительно не хотел.
Еще мне скормили истории про девушку, которая забеременела до исцеления. Каролина Гормли — она жила на нашей улице, в приземистом старом доме. Ее родители узнали обо всем только после того, как она выпила полбутылки отбеливателя и ее увезли на «Скорой». Только что она была рядом, ездила на школьном автобусе, прижималась носом к стеклу… И вдруг ее не стало.
Мама заявила, что ее исцелят и отправят в какой-то город, чтобы она могла начать жизнь с чистого листа. Родители отказались от нее. Вероятно, она закончит тем, что будет вкалывать в ассенизации, никогда не получит пару, и ореол болезни запятнает ее с ног до головы. «Видишь, что бывает, когда не слушаешься?» — ворчал мой отец.
«А как же малыш?» — спросила я у мамы.
Она заколебалась на долю секунды. «О нем позаботятся», — ответила она. Она не лгала, только имела в виду совсем не то, о чем подумала я.
