Алан начал встречаться с Мелани, но ее смех действовал ему на нервы, и тогда он бросил ее ради Розмари, которая, как он искренне надеялся, будет так же бредить сексом, как и Дафни. Ему казалось, что он утвердился в качестве бойфренда, а Розмари — в качестве его подружки, и теперь их единственная цель — затащить друг друга в постель или в крайнем случае на заднее сиденье взятого напрокат автомобиля. Но Розмари все-таки выдержала — о, какую стойкость она проявила! — и уступила ему лишь шумную брачную ночь в одной из гостиниц Торки.
Правда, потом все наладилось и ему было грех жаловаться. Насколько он мог понять, ей — тоже. Вопросы секса они не обсуждали. Розмари никогда бы не решилась, поскольку сама тема слишком смущала ее. Должен ли он был жениться на Дафни? Снова отыскать ее? В конце концов, он знал, где она жила. На холме, напротив того места, где они нашли водоводы, и неподалеку от Уорлок-хауса, рядом с домом, где жил мистер Уинвуд — один, без жены и сына. Возможно, ему удалось бы ее найти. Это означало бы бросить Розмари и выдержать все сцены и суматоху, которую потом устроят ее и его родители. Но его жизнь нельзя было назвать несчастной, скорее, скучной и однообразной. Зато у него были собственные дети и внуки.
Он ехал на метро в сторону Гамильтон-террас, чтобы провести ночь с Дафни. Именно так он называл свою цель. Выражение «заняться сексом» или что-нибудь еще более откровенное в те дни, когда он в последний раз занимался с ней любовью, не использовалось. Тогда он был молод, а теперь — уже старик, но это беспокоило его меньше, чем та ложь, которую он произнес в глаза Розмари. Отговорка в виде Роберта Флинна теперь его не устраивала, метро было открыто допоздна, и с какой стати ему оставаться у Флиннов на ночь? Все это выглядело абсурдным. Прошло несколько лет с тех пор, как он видел Роберта в последний раз и говорил с ним, и все же они с Розмари упоминали его в своих беседах. Чтобы сделать свою ложь более правдоподобной, Алан даже описывал его дом, потому что знал, что Розмари всегда нравились рассказы об интерьерах, о здоровье Роберта — по сравнению со здоровьем Алана, и о его одиночестве, поскольку его жена опять уехала куда-то со своей сестрой. Нелепо и неправильно. Довольно о Роберте, теперь его ждет встреча со старыми школьными друзьями. Мероприятие будет проводиться не в школе Бэнкрофта, где он учился, а по каким-то невыясненным причинам в Дорсете, в одной из отреставрированных деревянных таверн, с баром и большим банкетным залом — посреди графства Харди. Он с ужасом думал, как будет потом описывать это место, когда Розмари попросит его рассказать. Он уже боялся, он слишком привык лгать. Неужели получится? Это почти преступление.
Тем вечером они с Дафни не пошли в кафе на обед. Она приготовила обед сама.
— Что мне тебе приготовить, дорогой?
— О, что угодно, — ответил Алан. — Не имеет значения.
— Но что тебе нравится больше всего?
— Ну, то, что больше никто не делает. Стейк и почечный пирог.
Он был уверен, что она забудет. Его выбор казался не похожим ни на одно из блюд, которые она умела готовить. Естественно, она любила жареных кальмаров и ризотто — как в ресторане, который они посетили на прошлой неделе.
Она не стала надевать для него в этот вечер что-то особенное. На ней было простое платье, которым он так восхищался во время их первого — через столько лет — свидания. Он мог точно сказать, что Дафни старательно избегает какой-либо церемонии или праздничности. Когда Алан вошел, они поцеловались, затем легли на уже знакомый диван, заключив друг друга в объятия и шепча на ухо то, что когда-то давно называлось «сладкой чепухой». Они выпили довольно много хереса, и в голове у Алана всплыли знакомые строчки — из Шекспира, естественно, — об алкоголе, который вызывает желание, но сводит на нет удовлетворение. Но ему не нужен был никакой возбудитель, чтобы усилить желание. А что до прелюдий, он решил совсем не думать об этом, хотя эти мысли все равно лезли в голову…
Стейк и почечный пирог получились превосходными — как и должно было быть, — и ему стало стыдно, что он позволил себе усомниться в Дафни. Они выпили красного вина с сыром, после чего Дафни поставила что-то из Баха. Она никогда не ассоциировалась у него с Бахом и вообще с музыкой, но тихая мелодия успокоила его, на что, видимо, Дафни и рассчитывала. Ни с того ни с сего она вдруг сказала:
— Это вообще не имеет никакого значения. Помню, что мы были там… что занимались этим…
— Знаю.
Они пошли наверх, обнявшись. Она выключила свет, все — кроме прикроватной лампы. Через окно Алан мог видеть лес и зеленую лужайку, разросшийся папоротник и переплетающиеся ветви деревьев. Кровли домов наших — кедры; потолки наши — кипарисы. Он держал ее в своих объятиях, и кожа на ее лице казалась такой же гладкой, как тогда, в молодости… Все хорошо, думал он, и все отныне будет хорошо. О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас — зелень…
— Ты же психолог, — сказал Фрея. — Ты умеешь это лучше, чем я.
Ее сестра привычно закатила глаза:
— Ты хочешь переложить с больной головы на здоровую…
— Но ведь я не могу, Фен! Разве не так? Я ведь в субботу выхожу замуж, а потом на целых две недели уезжаю в Марокко. Я и в самом деле хотела бы переложить ответственность на тебя. И лучше было бы подождать с этим до моего отъезда. Выбери время, когда дедушки не будет дома. Это очень важно.
— И так ясно, — сказала Фенелла. — Для меня это трудно. Нужно, чтобы кто-нибудь посидел с детьми, их я с собой взять не могу. Ну а если она расплачется?
— Детей заберет мама. Она даже будет благодарна тебе за то, что ты избавишь ее от необходимости говорить это самой.
— Расскажи мне все снова, и поподробнее! Не хочу понять все превратно.
Розмари долгие годы придерживалась принципа: не слишком переживать по поводу того, чем занимается ее муж. Сюда относилось следующее: как он проводил время, когда работал, когда встречался с друзьями-мужчинами, — у него, конечно же, не было никаких подруг; его интересы — связанные с политикой и прочими подобными вещами, а также любые вопросы, связанные с эксплуатацией или ремонтом его машины. Вот почему она никогда не расспрашивала его о Роберте Флинне. Старания Алана получше запомнить детали дома, в котором он никогда не был, были напрасны, потому что Розмари не расспрашивала его об этом. Поэтому когда он возвратился из Дорсета — после встречи старых школьных друзей — она лишь спросила, понравилось ли ему. Она была слегка удивлена, когда он с непонятным упорством принялся рассказывать, что они ели на банкете в Большом зале и как он обрадовался, что ночевал один в забронированном для гостей номере гостиницы. Она просто сказала, что рада, раз ему так понравилось. В вечернем репортаже на Би-би-си передали о серьезной задержке поездов на Большой Западной линии в субботу днем, и Розмари беспокоилась, чтобы это не помешало Алану добраться домой. Но тот уже давно заготовил нужный ответ — о том, что задержали только поезд в Пензанс, а сам ехал в совершенно другом поезде и, слава богу, не опоздал.
Медно-красный шелковый костюм больше не висел в коридоре, у комнаты для шитья — теперь он переместился в их спальню. Словно Ахав Илии или оруэлловский Гордон — фикусу, Алан громко сказал:
— Нашел ты меня, враг мой?[18]
Но он не возражал, он теперь на все был согласен. Он был счастлив. Он знал, что такого не должно быть, что это неправильно. Вывести Розмари куда-нибудь на ужин в тот вечер было бы просто ужасно. Прелюбодеяние такими поступками не компенсируешь, но он уже спросил, и она согласилась. Она сказала, что могла бы даже надеть костюм, но все-таки удержалась. Его нужно будет впервые надеть на свадьбу Фреи. Лучше придерживаться первоначального замысла.
Он совершенно забыл о свадьбе Фреи, и на мгновение его солнечное небо закрыли тучи, когда он вспомнил, что пообещал Дафни провести субботнюю ночь вместе с нею. Он понятия не имел, как теперь все устроить. С другой стороны, у него возникла отличная идея: на свадьбе он получит шанс поговорить с сестрой Розмари и намекнуть ей, что ей и Розмари не мешало бы съездить куда-нибудь вместе отдохнуть. Например, в Швейцарию. Сам он не очень любил Швейцарию, и это стало бы серьезным поводом для Розмари — которая обожала эту живописную страну — поехать туда вместе с Элизабет. Медно-красный шелковый костюм тихо покачивался у открытого окна, демонстрируя с раздражающей очевидностью неровно простроченные отвороты.
Во время прогулки в тот же день он присел на скамейку под деревом и попробовал набрать телефон Дафни. Однако соединения так и не произошло, и мобильный телефон издавал лишь какой-то пронзительный шум. Однако вечером на балконе ему все-таки удалось тайком поговорить с нею. Оба решили, что будь что будет и что в таком случае он приедет к ней в четверг.
