- Не надо! - твердо сказал Виктор. - Там допросим, дома. А теперь марш отсюда! Пленного с собой!
- Так, может, я тут оставлю вот это? - Толя вынул из кармана бутылку с горючим. - Положу в люльку, подожгу, а тут обои на стенках...
- Отставить!
На обратном пути Виктор невольно представлял себе, как загорелись бы люльки. Одна, потом вторая... Матрасики в них из сухого сена. От люлек занялись бы хата, овин... А если б там были дети? Где люльки, там и дети. Тогда чем он лучше фашистов? Напрягся, чтоб отогнать злую мысль, но она тянула за собою страшное воспоминание...
Угли и пепел на том месте, где недавно была хата. Еще совсем свежие угли, теплый пепел. У печи два обгоревших ухвата - большой и поменьше. Красные, будто заржавели от огня. Там, где была, видно, кухонная полка, лежат в пепле три маленькие глиняные мисочки. Они потрескались от жара, но не распались на части. В них по горстке пепла вместо детского завтрака...
И тогда сразу, и потом, когда первое впечатление будто бы начало слегка затуманиваться, Виктор немел от ужаса, стоило ему вообразить, что из одной из тех мисочек ел его сын. Ел и не доел... Не верила душа, сердце обливалось кровью при мысли, что и малые дети могут гореть в огне войны. И вместе с ними - их колыбели. И даже глиняные мисочки...
На подходе к штабному хутору пришлось замедлить шаг, так как пленный немецкий ездовой уже едва переставлял ноги и не дышал, а хрипел. Стожок возле хутора показался надежным укрытием: Виктор бросился на душистое сено. Сладко и животворно потянуло сухим чебрецом. Потом уловил слабый запах полевой мяты. Все как когда-то дома во время сенокоса, когда выпадала минута передохнуть на скошенной траве.
Толя, уронив голову на сено, моментально уснул.
"Пусть поспит, - сочувственно подумал Виктор. - Сколько их выпадает, таких вот тихих минут?" Бойцы его роты целыми сутками не знали отдыха.
Рядом с Толей улегся пленный ездовой. Виктору показалось, что немец прижался к Толе, чуть не обнял его, как самого близкого человека.
"Заснул или только притих? - подумал Виктор о немце. - А потом незаметно даст ходу. Куда? К своим? Там не помилуют за то, что бросил повозку".
Вскоре пришел дежурный и доложил, что командира вызывают к телефону.
Голос в трубке, как показалось Виктору, был самоуверенный, беспечный, хотя в начале разговора задавались вопросы оперативного характера. Говорил ПНШ-2 - второй помощник начальника штаба полка. Не дослушав сообщения, что в роте находится пленный ездовой, попросил:
- Слушай, старшой! Тут у нас известие, что твои ребята целый обоз немецкого барахла захватили... Будешь отправлять к нам пленного, пришли хоть пару кусков мыла! Умываться нечем! Понимаешь?
Пускай поспит Толя... Его пленный никуда не денется. Парень не сомкнул глаз прошлую ночь - Виктор знал об этом. И спал ли он в предыдущие ночи, тоже не припоминается.
Пускай Толя поспит...
Кто мог знать, что это его последний сон, что через несколько часов, с первым лучом солнца, парень погибнет возле этого стожка...
А могло быть иначе, если бы Толя не пожалел детских люлек и сразу поджег хутор, скрывающий вражескую позицию? Как знать...
Толя лежит в штабном погребе, голова прикрыта бушлатиком. И все, кто забегает сюда из траншей, уважительно обходят его ноги в кирзовых сапогах: думают, что связной спит.
С наступлением сумерек, если рота останется на месте, его похоронят и столбик с дощечкой поставят на могиле. А если роте будет приказано сейчас же ринуться в атаку, то и на это времени не останется. Сколько таких атак на памяти Виктора, таких смертей!..
Вот случай, уже давний, но врезавшийся в память, как осколок.
Звонок из штаба батальона:
- Там у тебя на горке засело несколько мадьяр. Предложи им сдаться. А не сдадутся - уничтожь! Дадим артналет!
Вихорев знал, что на горке перед его позициями не мадьяры, а отборное эсэсовское подразделение. Закрепились они основательно, и обычной пехотной атакой их оттуда не выбить. Передал свои соображения на этот счет в штаб. В ответ услышал в повышенном тоне:
- Будет артналет! Как начнем - подымай своих.
В назначенное время послышался одиночный выстрел гаубицы. Взводы насторожились: вот-вот начнется артподготовка.
- Вперед! - вдруг передали по телефону команду.
Бойцы ринулись в решительную, но безнадежную атаку. Тогда в его наспех укомплектованной роте были, считай, одни необученные новобранцы. Пройдя немного, они залегли за кустами и пнями и стали палить в белый свет из винтовок, чем сразу обнаружили себя, дали врагу ориентир. Приказал броском выходить из-под огня.
Пока впереди были кусты, кочки да пни, бойцы кое-как бежали и ползли, а перед голым пригорком опять залегли, и уже никакая сила не могла их поднять. Виктор кинулся вперед и в тот же момент заметил, что один боец дергается на земле, глухо стонет. Подполз к нему: пожилой человек из первого взвода, винтовка с открытым затвором обеими руками прижата к животу.
- Браточки, помогите! Кончаюсь!..
Виктор понял, что боец тяжело ранен в ноги, что он действительно может умереть, но такая судьба ждала каждого, кто шел сейчас в атаку, и прежде всего его самого - он всегда вырывался вперед. Ни санинструктора, ни связного рядом не оказалось. Вихорев подхватил раненого под мышки и потащил вперед. Не назад, не в сторону, а вперед. Позднее он не раз вспоминал ту атаку и не мог найти оправдания своему поступку: раненого - под пули.
Землю впереди всколыхнул сильный взрыв. Это было неожиданно для Виктора: он знал, что на этом участке у немцев артиллерии нет. Неужели свои ударили с таким недолетом? Глубокая, свежая воронка притянула к себе как магнитом. Свалились туда оба, и раненый застонал громко и жалобно.
Перевязать бы ему раны!.. Но взрыв громыхнул снова. Не с самолета - над головой голубело небо, и на нем чуть ли не в самом зените стояло солнце. Не из далекого орудия, ибо выстрела не услышал. И только спустя минуту Виктор вдруг увидел, что почти рядом в кустах стоит вражеская полосатая "пантера" и прямой наводкой палит по цепи его роты. Атака могла захлебнуться. Виктор понял, что единственное спасение - идти вперед. На правом фланге увидел свой пулеметный расчет. Кадровый. Обрадовался: "Молодцы, хлопцы! Не отстали!" Два пэтээровца, тоже кадровые, лежат, притаившись, за последним перед пригорком кустиком и длинным черным дулом выцеливают "пантеру". Если откроют огонь, то бронебойные пули просвищут аккурат над воронкой. Ничего! От своих не погибнешь!
- Подожди, дядька, минутку!.. Потерпи! Сейчас мы вернемся и заберем тебя!
Раненый застонал громче, слова Виктора вряд ли услышал.
Пулеметный расчет, увидев перед собою командира, рванулся вперед, группа бойцов - ветераны первого взвода (кто хоть месяц повоевал - уже считался ветераном) - по-пластунски двинулась следом. Неумолимая логика момента вынуждала к решительной схватке на песчаном пригорке, которая либо принесет победу, либо присыплет землей всех смельчаков. Стрелять придется в упор: кто кого? Бросаться в их окопы, блиндажи... А там - пулей, штыками, ножами, просто руками и ногами, зубами... И снова же - кто кого?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
