процедур, наконец, появляется возможность, отвернуться от свежей могилы. Милый, любезный Пират, мне потребуется много времени, чтоб осознать, что теперь ты уехал навсегда…
Внезапно мне захотелось рассказать Алексею все, без утайки – все мучительные обстоятельства последних двух лет. Я остановила художника за несколько метров до выхода с кладбища и, просительно глядя в темные провалы его бессонных глаз, просыпалась горькими словами. Исповедь действовала на меня терапевтически, облегчая нравственные страдания, как сброшенный балласт облегчает вес воздушного шара.
– Как видите, перед Вами глупая и жестокая авантюристка, – заключила я свой рассказ и избавилась от последнего камня, который тянул мой шарльер к земле.
Алексей, казалось, не был ни ошарашен, ни расстроен.
– Вы не только авантюристка, но еще и тиран, – добродушно поддакнул он. – Ведь Вы совсем подчинили себе этого Олега и совсем его сломали.
– Это верно, – кивнула я с тоской. – Но я не люблю его, и не могла притворяться влюбленной. Я только хотела родить дочь до того, как кончится мой женский век, и больше ничего не имела в виду.
Алексей рассматривал меня с нескрываемым интересом, пожалуй, даже нагло.
– Вы знаете, Лиза, в Вас есть что-то неуловимо женское – то, что заставляет мужчин влюбляться, как в первый и как в последний раз.
Он неожиданно и нежно привлек меня к себе. Так прижимаются друг к другу дети – без малейшего намека на интимность.
– Глядя на Вас, я все лучше понимаю своего отца, который…
– Который придумал меня от начала до конца и наделил необыкновенными чертами тургеневской девушки. Я видела портрет…
– Я тоже видел. Портрет правдив. Вы даже не представляете, насколько сильно способны волновать, – он, наконец, выпустил меня из объятий. – Отец умер, но я жив – я, подлинник, а не репродукция! Позвольте мне любить Вас так же, как любил он: без надежды на взаимность, без надежды на сближение – просто любить и черпать вдохновение из этой любви. Будьте моей музой!
В моей голове шумно задвигались шестеренки, уставший мозг отказывался думать. Мне мучительно хотелось домой: к детям, оставшимся с няней, к книгам и к своему тщательно спрятанному дневнику, объяснить которому что угодно проще, чем людям.
– Я не могу Вам запретить, – тихо проговорила я, и наши глаза снова встретились.
В следующий миг сильные руки подняли меня над землей и закружили со скоростью света. Я зажмурилась, но вращение продолжалось и под закрытыми веками: все события и люди минувшего промчались передо мной, как разноцветные лошадки на карусели. Бедный, не успевший пожить Игорь; мой Ванька, мое сердечко; Олег – такой родной и так страшно обиженный мной; Пират – наивный мечтатель; Анжела – такая хорошая актриса и такой близкий, такой понятный Алексей… Старый Пират лежал в могиле, а, может быть, улыбчиво смотрел на нас с облака, а мы веселились и ликовали, как дети, на неразлагающейся плоти наших страданий, грехов и обид. Пройдет несколько часов, и уже сегодня вечером все они вернутся, чтобы продолжить нас мучить, но сейчас и я, и мой неожиданный поклонник поглощены счастливым неведением. Мы кружимся, пугая редких прохожих, мы кричим бессвязно и глупо, точно пьяные. Мы счастливы и несчастны, горды и ничтожны. Мы по-прежнему одиноки, но отныне мы вместе…
Неужели, история подошла к концу, спросите вы? Конечно же нет: я заварила такую кашу, которая предполагает многолетние последствия… Что впереди, и чего мне ждать от всех этих людей – не знаю, но пройдет пара лет, и я обязательно об этом напишу! А пока – пока! Пойду к своей малышке – что-то она опять расхныкалась.
КОНЕЦ
