ними должны стоять, – и, не отрываясь от компьютера, где он уже настраивал программу, чтоб протестировать Бобу, потряс печеньем в воздухе.
– Скажите, кто автор данных полотен? – спросил Тихомир Федорович.
– Это рисовал я, – ответил ему Боба.
– Рисовал? – удивилась Стася. – Художники обычно говорят «писал».
– Я не художник, так, балуюсь. Я даже не учился никогда этому.
Зина не могла понять, что в этих картинах ее так притягивало, но оторваться от них действительно было невозможно. То ли необычная архитектура города, то ли то, что на картинах можно было разглядеть разные уголки неизведанного пространства и поверить, что данный город реален. У одной картины, на которой было изображено огромное здание в виде дракона, она и вовсе остановилась, как завороженная. Башня здания была в виде вытянутой вверх головы, а толстые ноги служили колонами на входе. Это здание возвышалась над всеми строениями странного города, и было заметно с разных ракурсов почти на всех картинах, но лишь на этой изображено своей фронтальной частью в полной красе и не отпускало, притягивая взгляд.
– Это главный совет, здесь заседают старейшины, – услышала она за спиной и повернулась.
Молодой человек был мелким, примерно таким же, как Зина, только дреды немного прибавляли ему в росте. Зинаида отметила, что он, не соответствуя моменту, смотрел, переживая, то на Зину, то на картину, словно боялся, что его творчество может ей не понравиться.
– Старейшины чего? – уточнила Зина, повернувшись опять к картине.
– Гипербореи, конечно, это ведь видно с первого взгляда, – ответил Боба. – Когда она появилась, то прям над ней находилось созвездие дракона. С тех пор гиперборейцы считают дракона своим символом.
– Но вы же понимаете, – вступил в диалог Тихомир Федорович, – что Гиперборея – это миф, такой же, как и Атлантида.
– Не, – с легкой усмешкой, как глупому ребенку ответил Боба, – она существует. Она снится мне каждую ночь. Я гуляю по ее улицам, разговариваю с людьми. Они особенные, они не такие, как мы. Жители Гипербореи знают то, что мы с вами не можем постичь, потому они не злятся и не ругаются по мелочам. Они знают главное.
– И что же главное? – спросила Стася, молчавшая до сих пор. – И почему на картинах вы не изобразили ни одного человека?
– Я не знаю, что главное, они мне не говорят, потому что здесь мы этого не поймем. В нашем мозгу заблокировано это знание, а открывать его мы еще не научились, рано, не постигнем еще. Ну а не изображаю я их, потому что они мне запретили, говорят, я слишком хорошо рисую, – тут он смутился, как ребенок, – и их могут узнать на наших улицах, ведь они иногда сюда выходят.
– Боба, садись, – прервал Эндрю их странный диалог. – Проверим, подходишь ли ты в группу дилетантов.
Когда хозяин дома сел за компьютер, Станислава подошла к Зине и тихо сказала:
– У него явные проблемы с головой, может, мы справимся сами, вот Эндрю поедет четвертым?
– Соглашусь с девушкой, тут проблемы на лицо, – подтвердил шепотом Тихомир Федорович, поправляя свои ярко-желтые подтяжки. Он еще не познакомился со Стасей близко, Зина видела, что она не подпускала его, держась в стороне, потому и такое обращение. – Насколько я человек с широким спектром допустимого, но даже мне кажется, что это слишком.
– Шеф, он подошел сто процентов, редкий случай, – присоединившись к команде, шепотом сказал Эндрю. – Но ты, конечно, думай сама, я немного в замешательстве.
– Программа знает лучше, – отрезала Зина, но что-то наподобие нехорошего предчувствия закрутилось в груди. Подойдя к столу, где спокойно сидел художник-любитель Боба Иванов и, улыбаясь как блаженный, дожидался вердикта, она сказала: – Добро пожаловать в команду, теперь для тебя я просто Зина. Будем вместе осуществлять миссию. И да, – она повернулась к группе, стоявшей позади нее, – Тихомир Федорович она для вас не девушка, а Станислава, можно Стася. Давайте находить контакты меж собой, для того, чтоб у нас все получилось, мы должны быть командой.
Все, включая Эндрю, к которому это не относилось, дружно кивнули, соглашаясь с Зининым призывом, но ощущение в груди не проходило. Хотя с чего она решила, что это плохое предчувствие, может быть, наоборот. Ведь Боба ей уже нравился.
В следующий раз он ее насторожил сегодня, когда они распределялись по машинам.
– Зинаида Михайловна, – подскочил к ней Боба перед посадкой, – а можно я поеду с учеными? Я знаете какой, все подмечаю, я, может, сразу что-то пойму, потому как я всю жизнь на природе, можно сказать, родился там, а матушка-хранительница этому быстро учит.
Доводы были путанными и не убедительными, а рвение чересчур сильным, и это напрягло Зину.
– Боба, ты помнишь, о чем мы говорили с тобой вчера? – спросила она медленно, стараясь понять, что это – желание помочь группе или что-то личное, ведь то, как он быстро и радостно согласился быть дилетантом, тоже настораживало. Обычно люди сомневались, и им надо было приводить разные доводы и убеждать чем-то весомым для каждого. – Ты должен называть меня просто как подругу Зина, а слушаться как кого?
– Слушаться как шефа, – договорил грустно Боба, и было видно, что он сразу загрустил.
– Поэтому ты сейчас идешь в джип со Стасей и Тихомиром Федоровичем, всю дорогу слушаешь вон ту длинноногую красавицу по имени Мила. По возможности стараешься ее разговорить и заметить в ней второе дно, если оно существует. Это новый, не изученный нами заранее объект. Его не должно было быть здесь, а потому что?
– А потому является особо подозрительным, – не сопротивлялся такому разговору Боба и в ответ все вздыхал, как обиженный мальчик. – Но что в ней может быть подозрительного? – все же попытался он возмутится. – У нее на лице все написано: салон красоты, ресторан, Мальдивы – три мечты, и за их границы мысль не выходила еще ни разу.
– Вот тут ты не прав. – Зина, не сдержавшись, улыбнулась ему. Не смотря на всю настороженность к данному персонажу, Боба все же ей нравился. Или даже не так. Он почему-то непроизвольно вызывал в ней симпатию. – Ты вот читаешь детективы? Там обязательно убийца тот, на кого и не подумаешь. На вид самый безобидный садовник и есть кровавый убийца.
Боба обернулся, взглянул на Милу, стоящую у внедорожника, словно примеряя к ней роль садовника-душегуба, и выдохнул:
– Но это не тот случай.
– Самый кровавый, – повторила Зина и невольно засмеялась.
Сейчас, воспроизведя в памяти их разговор, Зина поняла, что все-таки не это настораживало в Бобе Зину. Не его рвение, ни его быстрое согласие. Была у человека тайна, мечта, и он ей
