быть, поговорить еще раз с Рафаэлем? – рассуждала она. – Вдруг он уже приехал?" После Адлера они не виделись. Девушка натянула фирменные джинсы, купленные еще в прошлом году у Руслана, надела черную обтягивающую водолазку. Густо накрасила ресницы: "Хороша! Чертовски хороша", – похвалила себя Марина. Три капли польских духов "Быть может" завершили образ роковой красотки.
Марина поднялась на этаж, где жил Рафаэль, и несколько секунд постояла у его двери, прислушиваясь. За дверью отчетливо раздавались звуки музыки. "Он вернулся!" – решила Марина и громко постучала в дверь.
– Заходите! Не заперто, – крикнул изнутри женский голос.
Марина вошла в комнату и увидела, что там дым коромыслом. Перед кроватью стояла табуретка, накрытая белым полотенцем. На ней такие знакомые два пустых фужера. А рядом коробка конфет из Прибалтики и пепельница, полная окурков. На полу у табуретки стояла пустая бутылка из-под шампанского. На кровати Рафаэля, поджав под себя скрещенные ноги, сидела и курила сигарету какая-то девушка. Девушка была одета в фирменные джинсы и в черную водолазку, у нее была стрижка почти такая же, как у Марины, только волосы светлые.
– А где Рафаэль? – спросила Марина.
– Побежал за шампанским к таксистам, – ответила незнакомка. – Что ему передать?
– Скажите, что заходила Марина.
– А он знает, какая именно Марина? – уточнила девушка.
– Думаю, что догадается!
Марина вернулась в свою комнату. Не включая свет, села за стол и стала курить. Прямо в комнате, чего она прежде никогда не делала. Это было запрещено правилами проживания в общежитии. Но соседок не было, а правила и инструкции сейчас беспокоили Марину меньше всего. Девушка была уверена, что, когда Рафаэль вернется, он обязательно придет к ней, чтобы объясниться. Либо сказать, что он любит другую, ту девицу, которая сидит сейчас в его комнате, либо будет оправдываться и говорить, что эта девица – просто знакомая, и что он ее не звал, она сама пришла. Марина не знала, что именно он будет говорить, но то, что он должен что-то сказать, как-то все объяснить и исправить – в этом она была уверена. Прошел час. Никого. Еще час. Марину трясло! Вдруг за дверью чьи-то шаги и стук. Марина, словно кошка, одним рывком прыгнула к двери и распахнула ее.
– Ой, Маринка, у тебя сигаретки не найдется? Завтра отдам! – на пороге стояла однокурсница, живущая через три комнаты от Марины.
– На вот, возьми, – Марина протянула соседке раскрытую пачку сигарет
– Можно я три возьму? Просто у нас трое курящих. А то лениво на улицу бежать, – не дожидаясь ответа, девушка вытащила из Марининой пачки несколько сигарет. – А ты чего тут в темноте сидишь-скучаешь? У тебя что, еще никто из соседок не приехал? Хочешь, пойдем к нам в комнату, у нас там весело. Мы песни под гитару поем.
В другое время Марина, может, и согласилась бы, но она боялась, вдруг придет Рафаэль и не застанет ее на месте.
– Нет, спасибо. Может быть, попозже приду! – поблагодарила Марина.
Она просидела в комнате полночи. А потом сама пошла к Рафаэлю.
На этот раз за дверью было тихо. Марина тихонько постучала, но никто не ответил. Она постучала громче. Тишина. Она забарабанила изо всех сил. Из соседней комнаты выглянул полуголый парень с заспанным лицом:
– Девушка, ну сколько можно тут шуметь! Ночь же уже. Вы разве не поняли, что вам не хотят открывать? Ну гордость должна быть какая-то! Такая симпатичная девушка. Идите спать и успокойтесь.
Парень закрыл дверь, и за дверью его комнаты раздался заливистый мужской гогот.
Почти сразу после этого открылась дверь комнаты Рафаэля. Он стоял на пороге, завернутый в простыню.
– Марин, не шуми! Иди спать! – Рафаэль рукой слегка оттолкнул ее назад, чтобы она не могла войти. И резко закрыл дверь перед самым ее носом.
Как в бреду, Марина вернулась в свою комнату. Ей хотелось умереть. Здесь. Сейчас. Немедленно. Как несправедливо жизнь обошлась с ней. Разве она совершила какое-то тяжкое преступление? Разве она виновата в том, что полюбила этого ужасного предателя Рафаэля. Самое страшное, что она любит его и сейчас. И все простит. И эту девицу в его комнате. И отказ от их ребенка. Она сделает аборт. Она сделает это. А потом все у них будет как прежде.
Через несколько дней, Марина добралась на метро до Финляндского вокзала, а там села на трамвай, который довез ее до жутковатого места, который в народе называли "абортарий".
Пронизывающий холод, обшарпанные стены и смесь неприятных сладковатых запахов повергли Марину в ужас. На стендах были развешены пропагандистские материалы о венерических заболеваниях и о возможных последствиях абортов. Может быть, она сегодня умрет в этих мерзких стенах. И пусть умрет. Лучше умереть, чем жить с воспоминаниями такого предательства. В приемном покое Марине пришлось еще раз ответить медсестре на самые тяжелые в ее жизни вопросы: как она дошла до жизни такой. Несчастную заставили подписать свое согласие на аборт и письменно отказаться от претензий к медицинскому учреждению и его персоналу в случае, если после операции возникнут осложнения. Марине велели переодеться в принесенный из дома халат, надеть тапочки. После этого девушка сдала на хранение свою верхнюю одежду в больничный гардероб и понуро побрела в указанную ей палату.
В палате на кроватях лежало человек десять. Еще пять или шесть кроватей оставались свободными. Марина села на свободную кровать и стала выкладывать в тумбочку принесенные с собой кружку, миску и ложку. С соседней кровати привстала толстая тетка. Она весила наверняка больше ста килограммов.
– Что, тоже на аборт?
– Да, – выдавила из себя Марина, ей ужасно не хотелось отвечать ни на какие вопросы.
– Первый раз?
– Да.
– Боишься, небось?
– Боюсь, – призналась Марина.
– Да, здесь все зависит, к кому попадешь. Есть такие зверюги, что прям садисты. А вот завтра как раз будет одна врачиха, так у нее руки золотые. Тоже больно, конечно. Но можно вытерпеть. И она чистенько так работает. Всю тебя выскоблит. К ней бы попасть!
– Вы тут не в первый раз? – заинтересовалась Марина.
– Я уж тут раз десятый. Может, уже и одиннадцатый, со счету сбилась. У меня трое детей мал мала меньше. А беременею я, как крольчиха.
– Нам завтра все это будут делать? – уточнила Марина. – С утра?
– Да сегодня еще здесь бурденью какой-нибудь на ужин покормят, а завтра повезут ни свет ни заря на чистку. С утра еще побреют и клизму сделают. А че делать? Такая наша женская доля! Каждый раз, когда на этом садистском кресле лежу, думаю: чтобы я еще хотя бы раз в жизни какого-нибудь мужика до себя допустила. На хрен мне эта любовь сдалась… У меня еще и сердце слабое. И вес, видишь какой. Мне вообще аборты делать ни в коем случае нельзя. И рожать нельзя.
