Спустя два дня после поисков берегов тунисского Сахеля шкуна достигла тридцать четвертой параллели, которая в этом месте должна была пересекать залив Габес. Но залив, еще шесть недель тому назад питавший канал «Сахарского моря», исчез бесследно, и на западе простиралась необозримая водная гладь.
И все-таки в тот же день, 11 февраля, палубу шкуны, наконец, огласил крик: «Земля!» — и вдали показался берег, хотя, судя по географической карте, он должен был находиться значительно дальше.
И в самом деле, замеченная полоса земли не походила на триполитанское побережье, повсюду низкое, песчаное и трудно различимое с большого расстояния. Кроме того, триполитанскому побережью надлежало находиться на два градуса южнее.
Извилистые берега новой земли широко растянулись с запада на восток, по всему южному горизонту. Слева она разделила пополам залив Габес, заслонив остров Джерба, на краю залива.
Новую землю тщательно нанесли на судовую карту и сделали вывод, что, по-видимому, часть «Сахарского моря» теперь занята вновь образовавшимся материком.
— Итак, — заметил капитан Сервадак, — сначала мы избороздили ту часть Средиземного моря, где прежде был материк, а теперь наткнулись на материк там, где полагается быть Средиземному морю!
— И у этих берегов, — добавил лейтенант Прокофьев, — не встретили ни одной мальтийской тартаны, ни одной левантинской шебеки, а сколько их тут сновало!
— Надо решить, пойдем ли мы вдоль берега к востоку или к западу, — сказал граф Тимашев.
— К западу, граф, если позволите, — с живостью отозвался Сервадак. — Я бы тогда узнал по крайней мере, сохранилось ли хоть что-нибудь от» алжирской колонии по ту сторону Шелиффа. По дороге мы захватим моего солдата, которого я оставил на острове Гурби, затем дойдем до Гибралтара, а там, может статься, получим известия о Европе!
— Капитан Сервадак, шкуна к вашим услугам, — ответил граф с присущей ему сдержанностью. — Распорядись, пожалуйста, Прокофьев.
— Отец, мне хотелось бы высказать одно замечание, — заговорил после минутного размышления лейтенант Прокофьев.
— Говори.
— Ветер дует с запада и свежеет. Если мы пойдем против ветра под парами, мы, конечно, пробьемся, но с большим трудом. Если же мы возьмем курс на восток и пойдем под парами и парусами, шкуна через несколько дней будет у берегов Египта, а там, в Александрии либо в другом месте, мы получим те же сведения, что и в Гибралтаре.
— Вы согласны, капитан? — И граф Тимашев повернулся к Гектору Сервадаку.
Как ни хотелось капитану узнать, что сталось с Оранской провинцией, и повидать Бен-Зуфа, он нашел возражение лейтенанта Прокофьева вполне резонным. Западный ветер крепчал, и, держа курс против него, «Добрыня» не мог бы идти быстро, тогда как, пользуясь попутным ветром, он гораздо скорее достиг бы берегов Египта.
Итак, шкуна повернула на восток. Сильный ветер угрожал перейти в шторм. К счастью, направление волн совпадало с курсом шкуны, и поэтому они не так сильно угрожали судну.
За последние две недели наблюдалось странное падение температуры: в среднем она понизилась до 15-20o тепла. Непрерывное похолодание вызывалось вполне естественной причиной: увеличилось расстояние между Солнцем и земным шаром, двигавшимся по новой орбите. Сомнений не было: Земля, которая сначала настолько приблизилась к своему центру притяжения, что даже пересекла орбиту Венеры, теперь постепенно отдалялась от Солнца и сейчас отстояла от него дальше, чем когда-либо в перигелии. 1 февраля она, по-видимому, была на расстоянии тридцати восьми миллионов лье от Солнца, так же как и 1 января, но с тех пор расстояние между ними увеличилось приблизительно на одну треть. Об этом свидетельствовало не только понижение температуры, но и то, что солнечный диск заметно уменьшился. В точности таким видел бы его наблюдатель на Марсе. Отсюда можно было заключить, что Земля приблизилась к орбите Марса, планеты, на которой почти такие же физические условия, как и на Земле. Следовательно, Земля двигалась в солнечной системе по орбите, имевшей форму очень вытянутого эллипса.
Однако участники экспедиции пока еще не задумывались над этим. Их тревожило не то, что нарушен порядок движения Земли в межпланетном пространстве, а странные перемены на самой Земле, характер которых им пока не удавалось установить.
Итак, шкуна шла вдоль новой береговой полосы, держась в двух милях от нее, потому что на более близком расстоянии всякое судно разбилось бы об эту каменную стену.
Берега нового материка были неприступны. Склоны массива, о которые с бешенством бились волны, докатившиеся из открытого моря, вздымались отвесно на высоту от двухсот до трехсот футов. Они были гладкими, как стены бастиона, без единого выступа, на который могла бы опереться нога. А над берегом ощетинился лес каменных пик, обелисков и пирамид. Весь массив казался гигантским сростком минерала с тысячефутовыми кристаллами.
Но не это было самым удивительным в этом исполинском массиве. Больше всего поражало участников экспедиции то, что он казался совершенно «новым». Грани его не утратили ни своей первоначальной чистоты, ни присущего им цвета, ни строгости линий, словно породы еще не коснулось разрушительное влияние меняющихся атмосферных условий. Его очертания вырисовывались на небе с несравненной четкостью. Склоны этой громады были гладко отполированы и сверкали, словно только что вышли из формы литейщика. Их металлический блеск, пронизанный золотистыми искорками, напоминал блеск пирита. И напрашивался вопрос: не состоит ли этот массив, который плутонические силы подняли над поверхностью воды, сплошь из одного металла, родственного металлической пыли, извлеченной со дна моря?
Еще одно замечание, подкрепляющее все вышесказанное: обычно даже самые бесплодные скалистые массивы в любом месте земного шара изборождены сетью ручейков, возникших из выпадающих на земную поверхность осадков, — эти ручейки текут, прихотливо извиваясь, в зависимости от направления склонов. Кроме того, нет на Земле таких безотрадных берегов, где бы не росли хоть какие-нибудь скудные растения, не пустили корни какие-нибудь неприхотливые кустарники. А здесь ничего, ни одной, даже тоненькой струйки воды, никакой, даже самой чахлой зелени. Вот почему эту суровую местность не оживляло пение птиц. Здесь не было ни движения, ни растительной, ни животной жизни.
Экипаж «Добрыни» понимал, отчего на шкуну со всех сторон слетелись стаи морских птиц — альбатросы, чайки, нырки, голуби. Разогнать пернатых не удавалось даже выстрелами; они сидели на реях днем и ночью. Стоило бросить на палубу остатки еды, и птицы с жадностью налетали на них, затевая ожесточенную драку из-за каждой крошки. По тому, как они изголодались, легко было догадаться, что в этой местности им негде раздобыть себе пищу, тем более на этом побережье, лишенном всякой растительности и воды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
