Он преподает не очень много, поскольку занимает должность научного сотрудника, но утром по средам ведет сдвоенную пару. Завтра после занятий он пойдет прямо к ней в кабинет, без промедления постучит и скажет, что любит ее. «Я люблю тебя», — скажет он.
На заседании, бесконечном и бессмысленном, посвященном принципам закупки книг для библиотеки, Пол размышлял над глаголом «любить». С тех пор как он увидел Нанну, ему было очевидно, что этот глагол лучше всего подходит для описания его чувств. Неписаные правила, принятые в норвежском языковом сообществе, гласят, что слово «любить» употребляется применительно к длительным отношениям, что мужчина должен на протяжении как минимум четырех-пяти месяцев состоять в отношениях с женщиной, прежде чем он по праву может называть свои чувства этим глаголом. Когда человек находится на первой ступени отношений, когда он с ума сходит от влюбленности, тогда не говорят, что он любит. А стоило бы, размышлял Пол, в то время как Хольстейн, как всегда, вяло говорил о том, что кафедре следует отказаться от подписки на какой-то журнал. Потому что «любить» — это очень интенсивный глагол, который как раз подходит для описания первой ступени отношений. Для выражения желания, эйфории и всепоглощающего интереса в норвежском языке недостает слова. Нужен новый глагол, думал Пол. Но все, что приходило ему в голову, звучало глупо, искусственно. Пол предпочел бы заставить глагол «любить» означать то, что он хочет. Одновременно с тем, как он решил подвергнуть глагол «любить» лексическому прессу, он осознал, что хочет использовать оба его значения для выражения своих чувств к Нанне, он хотел выразить как навязчивую влюбленность, так и более глубокую любовь, ту, для возникновения которой обычно необходимо несколько месяцев («он любит ее»). Любить. Я люблю тебя. Он лишь однажды говорил это женщине. Да, один раз Карин X. — длинноногой архитекторше, с которой он встречался почти год. Да, Карин X. Как-то вечером она сидела у него на коленях, долго смотрела на него, а потом закрыла глаза и сказала, что любит. Взволнованный, но обеспокоенный, он взял ее костлявые ладошки в свои руки, поцеловал ее в губы, улыбнулся, но понял, что этого недостаточно. В конце концов он сказал это. «Я люблю тебя… ужасно», — произнес он, потому что не мог удержаться, он просто должен был добавить для усиления это наречие «ужасно», которое, как это ни смешно, смазало все предложение. Карин X. уткнулась носом ему в шею и оставила его в покое. Через пару недель он порвал с ней.
Хольстейн, у которого всегда находятся добавления к последнему выступлению, говорил своим тягучим жеманным голосом что-то насчет значения скандинавских университетских изданий. Пол вытянул под столом длинные ноги. До окончания заседания осталось всего четверть часа.
Пол понимал, что любит Нанну в обоих смыслах слова и ему придется рассказать ей об этом. А еще он хотел заняться с ней любовью.
Вообще-то Пол хороший преподаватель, но в эту среду он был просто в ударе, почти в экзальтации. Нанна! Всего через два часа он скажет Нанне, что любит ее. Он ходил по аудитории, размахивая руками. Он был дерзок, весел и предельно четок. В учебном материале он находил такие параллели и связи, о которых раньше и не подозревал. Внезапно ему вспоминались анекдоты, ярко иллюстрирующие сегодняшнюю тему. Студенты слушали как зачарованные. Он заставлял их смеяться и подталкивал к постановке своевременных и умных вопросов, мобилизуя все их знания.
В перерыв он выходил вместе с ними, стоял перед зданием футлинга в лучах сентябрьского солнца, горячо обсуждая что-то со студентами, флиртуя с самыми симпатичными девушками, веселя всех. Пол заметил полную мрачную студентку, стоящую поодаль от основной группы, улыбнулся ей, стал шутить, и ему удалось рассмешить ее. Он знал, что неподражаем и непобедим. «Нанна», — думал он. «Нанна!» — произносил он про себя ее имя с большим восклицательным знаком в конце.
На последней паре студенты выполняли задание, которое Пол написал на доске, а он ходил по аудитории и помогал тем, кому это было нужно. Наиболее красивые, а потому самоуверенные девушки, требовали внимания к себе, они требовали его с блестящей непосредственностью, поднимая вверх худые руки и отводя их назад таким образом, что очертания их грудей становились намного отчетливей. Другие сосредоточенно склонялись над тетрадями, тихо переговариваясь с соседом или соседкой. Пол прогуливался по аудитории, нагибался к студентам, интересовался, как идут дела, пару раз возвращался к доске и давал краткие пояснения для всех. Все это время он думал о Нанне.
В это утро в аудитории 64ФЛ не одного Пола одолевали страстные мечтания. Ученый Пол Бентсен и студент Александр Плейн думали каждый о своей женщине. Само по себе это неудивительно (и конечно, больше чем двое из находящихся в аудитории мужчин думали о женщинах), но дело в том, что эти двое думали о сотрудницах кафедры, о двух сотрудницах футлинга. Пол был преисполнен уверенности в себе и рвался открыть свои чувства, а Александр ушел в себя и размышлял, поглощенный беспокойным желанием, о женщине и о ситуации, в которой оказался. Он сидел за последним столом у окна.
Александру около двадцати пяти, у него до сих пор по-детски круглые щеки, и он по-мальчишески неуклюж. Его нежная и гладкая кожа напоминает розовато-белый марципан, на подбородке — несколько прыщей.
Он никогда особо не интересовался языками или теоретическими изысканиями, он оказался на кафедре футуристической лингвистики в основном потому, что не поступил на факультет информационных технологий, куда хотел попасть изначально. Александр попробовал сконцентрироваться на задании, которое Бентсен написал на доске, но не смог сосредоточиться: он думал о том, что случится после занятия. Бентсен пустился в очередные морфологические разъяснения, которых Александр не понимал и уже даже не пытался понять. До конца пары оставалось всего несколько минут. Он страшился того, что близилось, у него на лбу выступил холодный пот, но в следующую секунду он уже радовался до возбуждения. Увлеченный скабрезными, но робкими фантазиями, Александр, однако, успел заметить, что Бентсен сегодня более пылок, чем на двух предыдущих занятиях.
Но Пол не заметил отсутствующего взгляда Александра и не догадался о том, что его член начал твердеть, Александру же было совершенно неинтересно, почему Бентсен сегодня так воодушевлен.
Сразу после пары, держа под мышкой заметки, с испачканными мелом пальцами правой руки, Пол решительно направился к кабинету Нанны. У него был предлог зайти к ней: он прочитал в электронной библиотеке кафедры, что Нанна Клев взяла библию футуристической лингвистики «Необходимость языка для современного общества», а ему крайне необходимо было заглянуть в эту книгу, чтобы кое-что уточнить. Он постучал в дверь и оказался в ее кабинете.
Наверное, Пол на пару секунд лишился сознания, потому что следующее, что он помнит, это то, что сидел на стуле для посетителей и смотрел на нее. На ее милое светлое лицо цвета парного молока с медом. Они обсуждали свои проекты. Он пришел в себя на середине собственного рассказа о развитии морфологии глаголов. Нанна смотрела на него не отрываясь, кивала, и кажется, она была в восторге от того, что он вещал.
— Я слышал, твоя диссертация была очень хорошо принята, — сказал Пол через некоторое время.
— Уфф, я сейчас покраснею, — ответила Нанна и спрятала лицо в ладони. Пол не видел, как она краснела, но это казалось ему очаровательным. Может, он был и не прав (и это его даже немного беспокоило), но ему нравился тот факт, что способные девушки-лингвисты могут краснеть.
Он снова стал смотреть на нее. Она поднесла чашку ко рту, вытянула губы и дунула на горячий чай. О, как бы он хотел быть чаем в чашке Нанны!
Нанна рассказала, что ей, помимо всего прочего, поручили небольшой проект о будущей локализации фонем, но она не знает, с чего начать. У Пола имелись только элементарные познания в фонологии, но он объяснял ей основные принципы своего собственного морфологического исследования. «Я покажу тебе, как я составил алгоритм, — сказал Пол. — Я помогу тебе». «Я буду носить тебя на руках всю жизнь», — думал он. А Нанна смотрела на него, и белки ее глаз чуть порозовели, как внутренняя поверхность экзотической ракушки.
В дверь постучали, и прежде чем Нанна успела как-то отреагировать, в помещение ворвалась Эдит Ринкель и кабинет сразу уменьшился в размерах. Ринкель сказала, что до сих пор не получила тезисов фонологического проекта Нанны, которые та обещала написать. Можно получить их сейчас? Сию минуту?
Нанна ответила, но не мгновенно (и от этого восхищение Пола только выросло), что обязательно сделает это, но что еще не успела разобрать все свои бумаги. Она улыбалась и уверенно, но в то же время мягко смотрела на Ринкель снизу вверх. Та хмурилась. Потом Ринкель кивнула и пошла к выходу, но остановилась в дверях. Она взглянула прямо на Пола. Светлые глаза начальницы не отрываясь смотрели в глаза Пола, и он немедленно поднялся. «Я еще зайду», — сказал он, извиняясь. Он едва не забыл свои конспекты, вспомнил о них в последний миг, развернулся на пороге и взял бумаги, лежащие на краю стола Нанны.
