что я ненавижу вас и что ничего между нами не было! Вы слышите?! И я больше не хочу, чтобы вы еще встречались на моем пути!
– Я знаю, – ответил Павел. – Ты уже говорила мне это.
Голос Юлии вдруг задрожал и как-то тихо поплыл:
– Как вы только могли, как вы посмели лечь в постель с моей матерью?
– Я же сказал, что не знал этого, – повторил Хавин.
– Вы обыкновенный бабник, Павел Сергеевич! – выдала она. – Вам все равно, в чью постель забраться! – Юлия вскочила со стула, вспыхнула и покраснела, дернула светловолосой головой, и голос надломился, как будто громко всхлипнул. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу!
– Мне горько это слышать, – грустно отозвался Павел, – потому что я не могу забыть тебя, Юлия.
– Это ложь, все ложь! Вы лжец, Павел Сергеевич! – Обида захлестнула Юлию.
– Все так запутано, Юлия. – Павел стал на ноги, наблюдая за меняющимся лицом девушки.
Она сделала паузу:
– Я все знаю, я знаю, почему это случилось. Я знаю больше, чем вы.
Павел коснулся ее волос:
– Забудь об этом, Юлия, ты мучаешь меня. – Взял за плечи, оторвал от стула, заглядывая в глаза.
– А вы меня нет? – воскликнула девушка. – Вы поломали всю мою жизнь!
Она в этот момент показалась ему обиженным ребенком, которого нужно было пожалеть. Павел обнял ее.
– Я бросила мужа, – выдохнула она. – Он все видел в гостинице, дверь была открыта.
Павел прижал Юлию к себе. Ее тело, ее запах вновь начинали будоражить его. Оживлять в нем то безумие, которое появилось, когда он первый раз прикоснулся к ней. И он произнес с грустью:
– Я приношу женщинам одни несчастья. Но я не могу забыть тебя. Ты что-то перевернула во мне. Ночь с тобой была волшебной.
– Не было никакой ночи, это вам показалось – Юлия ненастойчиво попыталась высвободиться из объятий, но он не выпустил, Юлия подняла лицо. – Вы бабник, – проронила она.
Хавин поцеловал ее.
– Все равно бабник, – повторила она.
Павел опять поцеловал ее. Он целовал ее глаза, щеки, губы. Она не сопротивлялась. Так они стояли долго. Их тела трепетали. Наконец она прошептала:
– Я пойду, мне надо идти, – но руки продолжали обнимать его за шею. – Я вам все сказала.
– Я не хочу, чтобы ты уходила, – сказал он.
Юлия уткнула лицом ему в грудь и какое-то время тихо молчала, прежде чем произнесла:
– А я не знаю, чего я хочу, я ничего не знаю сейчас.
– Ты тоже не хочешь уходить, – ответил Хавин и поцеловал ее висок.
Девушка отстранилась, продолжительно посмотрела ему в глаза:
– Да, не хочу, – сказала твердо. – Но я уйду, потому что не собираюсь больше разочаровываться! Это невыносимо! – Она решительно отступила от Павла, развернулась и быстро выскочила из номера, оставив Хавина в растерянности.
Отбросив грустные мысли, Павел поправил постель, привел в порядок себя, собрал со стола бумаги и вышел за дверь. Водитель ждал в фойе в кресле возле администратора. Хавин отдал ему бумаги, распорядился:
– Положи в машину. Уезжаем. Больше сюда не вернемся, – протянул администратору ключ, спросил: – Проверять номер пойдете?
– Потом посмотрю, – ответила женщина. – Чего там проверять? Вы почти в нем не находились. Мало погостили у нас. Приезжайте еще. Приедете?
– Кто знает, – неопределенно ответил Хавин и направился к выходу.
– Ничего-то вы, мужики, не знаете, только бабы страдают от вас, – сказала администратор, глядя ему в спину.
Когда Павел подошел к машине, в кармане у него зазвонил телефон. Анатолий Адаевский спрашивал, во сколько ждать Хавина к столу:
– Давай, не тяни там. Людмила уже накрывает на стол. А то называется, приехал в гости, а сам пропадаешь по чужим углам, – голос Адаевского строчил словами, как пулями из автомата. – Ждем, не начинаем без тебя!
Павел сел в авто, бросил взгляд на гостиницу. В боковом высоком окне первого этажа маячила фигура женщины-администратора. Небольшое здание в два этажа с красиво оформленными балконами было облито слепящим солнечным светом. Интересный фасад и хорошо оформленный вход. Хавин отвернулся и хлопнул дверцей. Фигура администратора в окне исчезла. Машина тронулась с места.
Загородный дом Адаевских также купался в солнечных лучах. Металлический забор с кирпичными столбами смотрелся в ярких лучах, как новый. Хотя Хавин хорошо знал, что новым он давно не был. Припарковались. Водитель заглушил мотор.
Павел не успел еще выйти из машины, как калитка отворилась и показался Анатолий, словно стоял с другой стороны и ждал. Худой и длинный, он нескладно пошел навстречу Хавину:
– Ну, наконец-то. Что-то долго ехали, как будто кота за хвост тянули.
Водитель смущенно почесал затылок и промолчал.
– Пока вы катались по дорогам, – продолжал Адаевский, – я надумал, как мы с тобой проведем время, Паша. Не сидеть же нам в доме и слушать женскую трескотню. Ты помнишь, чертяка, как мы на рыбалку ходили?
Этот вопрос привел Хавина в небольшое замешательство. Конечно, он помнил, потому что это был первый и последний раз в его жизни. Но это было так давно, что он никогда не вспоминал об этом. Павел никогда не был рыбаком, как, впрочем, и охотником. Это Адаевский любил порыбачить. Однажды он и потащил Павла с собой. Хавин помнил, как сидел с удочкой у воды, смотрел на неподвижный поплавок и удивлялся, какой странный народ эти рыбаки: готовы часами смотреть на поплавок и молчать, как рыба об лед. Даже Анатолий, язык которого мог долго не останавливаться, и тот на рыбалке умолкал и на всякий шорох оборачивался и недовольно шикал. И пояснял Павлу:
– Рыба она все слышит, она даже слышит, о чем ты думаешь, поэтому и не идет к тебе на крючок.
Хавин помнил, что в ту рыбалку он не поймал ничего, а Анатолий то и дело снимал рыбу с крючка. Зато уха на природе Павлу понравилась.
Адаевский сейчас хитро подмигивал:
– А не хотел бы ты еще разок костерок запалить, Паша? – Иначе говоря, Анатолий предлагал ему сходить на рыбалку.
Но Хавин в ответ промолчал.
Адаевский засмеялся, подхватил Павла под руку и потащил через калитку во двор и к дому. Он играл мимикой лица, его длинноватый нос и вытаращенные глаза менялись мгновенно. Он что-то хотел еще произнести, но не успел, ибо из дверей дома показалась Людмила. Прямая и точеная, она остановилась на низком крыльце и обратилась к Хавину:
– Да не слушай ты его, Павел. Ты же знаешь, у него семь пятниц на неделе. Проходи в дом, кушанье уже стынет.
На лицах Адаевских не было следов усталости. Выглядели они свежо, как будто хорошо отдохнули. В чем Павел сильно сомневался.
