задается изнутри. Я даю больше всего силы своим детям, когда я готова заглянуть внутрь себя и когда я честна с ними в том, что там нахожу, не ожидая получить ответ, который им не по годам. Так они учатся смотреть дальше своих страхов.
Все наши дети – предвестники мира, который еще не предрешен.
Пробуждающаяся сексуальность моего подрастающего сына – осознанная динамика между Джонатаном и мной. Рассуждать здесь о сексуальности Джонатана было бы бесцеремонно с моей стороны – я лишь выражу уверенность в том, что кого бы он ни выбрал для исследования этой области жизни, его решения не будут решениями угнетателя, они будут радостными, глубоко прочувствованными изнутри, точками роста.
Одна из трудностей написания этого текста связана со временем: этим летом Джонатан физически становится мужчиной. Наши сыновья должны стать мужчинами – такими мужчинами, надеемся мы, среди которых будут рады жить наши рожденные и нерожденные дочери. Наши сыновья не вырастут в женщин. Их путь труднее, чем путь наших дочерей, ведь им предстоит уйти от нас, без нас. Остается надеяться, что у наших сыновей есть знания, которые они получили от нас, и понимание, как выковать из них собственный образ.
У наших дочерей есть мы – чтобы соразмерять или бунтовать, чтобы намечать контуры или мечтать; но сыновьям лесбиянок приходится самим создавать определения себя как мужчин. В этом есть и сила, и уязвимость. Из преимуществ у сыновей лесбиянок есть наши схемы выживания, но они должны взять то, что мы знаем, и перенести это на свою мужественность. Да будет богиня добра к моему сыну Джонатану.
Недавно я познакомилась с молодыми Черными мужчинами, о которых с радостью могу сказать: их будущее, их представления о нем, так же как и их опасения, в настоящем куда больше пересекаются с Джонатаном, чем со мной. С этими мужчинами у меня есть общие взгляды и общие краткосрочные стратегии выживания, и я ценю пространства, в которых были возможны наши встречи. С некоторыми из этих мужчин я познакомилась на Первой ежегодной конференции лесбиянок и геев Третьего мира в Вашингтоне в октябре 1979 года. Других я встречала в разных местах и не знаю, как они определяют свою сексуальность. Некоторые из этих мужчин в одиночку растят детей. У некоторых есть приемные сыновья. Это Черные мужчины, которые мечтают, и действуют, и берут на себя ответственность за свои чувства, и сомневаются. Отрадно знать, что наши сыновья выходят в мир не одни.
Когда я особенно сильно злюсь на Джонатана, я всегда говорю, что он пробуждает во мне тестостерон. Под этим я подразумеваю что он воплощает некую часть меня как женщины, которую мне нелегко признавать и изучать. Например, что значит «вести себя как мужчина»? Для меня – что я отвергаю? Для Джонатана – что он пытается переопределить?
Воспитание Черных детей, девочек и мальчиков, в пасти расистского, сексистского, летящего к собственной гибели дракона – дело опасное и непредсказуемое. Если они не умеют любить и сопротивляться одновременно, они, скорее всего, не выживут. А чтобы выжить, они должны отпускать. Вот чему учат матери: любви, выживанию – то есть самоопределению и способности отпускать. И для того, и для другого необходима способность переживать и распознавать сильные чувства: как чувствовать любовь, как не отмахиваться от страха, но и не давать ему овладеть тобой, как наслаждаться глубиной чувств.
Я хочу вырастить Черного мужчину, который не будет уничтожен, но и не будет довольствоваться тем разложением, которое называют властью белые отцы, стремящиеся уничтожить его точно так же, как и меня. Я хочу вырастить Черного мужчину, который будет понимать, что настоящим предметом его враждебности должны быть не женщины, а конкретные элементы той структуры, которая программирует его бояться и презирать и женщин, и себя самого как Черного мужчину.
Для меня первый шаг к этому – научить сына, что у меня нет обязанности чувствовать за него.
Мужчины, которые боятся чувствовать, должны держать при себе женщин, чтобы те чувствовали за них, одновременно принижая нас за якобы «недостойную» способность глубоко чувствовать. Но тем самым мужчины отказывают себе в своей фундаментальной человечности и попадают в ловушку зависимости и страха.
Как Черная женщина, преданная будущему и будущей жизни, и как мать, любящая и воспитывающая мальчика, который станет мужчиной, я должна рассмотреть все возможности существования в такой деструктивной системе.
Джонатану было три с половиной, когда я познакомилась с Фрэнсис, моей возлюбленной[64]; ему было семь, когда мы стали жить вместе постоянно. С самого начала мы с Фрэнсис настаивали, что в нашем доме мы не будем делать секрета из того, что мы лесбиянки, и это стало источником и трудностей, и силы для обоих детей. Мы изначально настаивали на этом, потому что обе понимали, что скрытое из страха всегда может быть использовано против детей или нас самих – несовершенный, но практичный довод в пользу честности. Знать свой страх в лицо помогает нам освободиться.
для тех кто живет на войне
нет места
которое не может быть
домом
которое не дом[65].
Чтобы выжить, Черные дети в америке должны быть воспитаны воинами и воительницами. Чтобы выжить, они должны быть воспитаны так, чтобы узнавать врага под разными его личинами. У Черных детей лесбийских пар есть преимущество, потому что они очень рано усваивают, что угнетение имеет множество форм, но ни одна из них не имеет отношения к их собственной ценности.
Чтобы осмыслить это, я вспоминаю, как годами, когда в школе дети обзывались, мальчики кричали Джонатану не «твоя мать – лесбиянка», а «твоя мать – нигер».
Когда Джонатану было восемь лет и он был в третьем классе, мы переехали. Он пошел в новую школу, и его жизнь новенького стала адом. Он не любил грубые игры. Он не любил драться. Он не любил кидаться камнями в собак. Всё это скоро сделало его легкой мишенью.
Однажды он вернулся в слезах, и я услышала от Бет, что местные хулиганы заставляют Джонатана чистить им ботинки по дороге домой, если с ним не идет она и не отгоняет их. И когда я услышала, что заводила в этой компании – маленький мальчик, одноклассник Джонатана одного с ним роста, со мной произошла странная и очень жуткая вещь.
Гнев на мое собственное, давнишнее бессилие и нынешняя боль из-за его страданий заставили меня забыть всё, что я знаю о насилии и страхе, и, обвиняя жертву, я зашипела на плачущего ребенка. «Если еще раз придешь сюда в
