Логика и технологии приватизации были направлены на решение трех взаимосвязанных задач:
? передача предприятий и иных активов тем, кто их уже реально контролировал, во избежание серьезных сбоев в текущем функционировании народного хозяйства, т.е. речь шла о формализации обыденного права собственности, сложившегося в период позднего СССР;
? минимизация остроты социальных конфликтов по поводу раздела и передела собственности;
? создание политической опоры власти в лице формируемого слоя собственников.
Все прочее – создание конкурентной среды, формирование эффективных собственников, привлечение стратегических инвесторов – если и не было чисто идеологическим прикрытием, то уж точно находилось на десятом по важности месте. Даже получение доходов от приватизации в бюджет не было до 1997 г. сколько-нибудь приоритетным.
Поставленные задачи в основном были выполнены. Но, во-первых, собственники в большинстве своем не могли открыто предъявить источники денег, на которые приобретались активы. И следовательно, оказались не только нелегитимными, но и слабо защищенными формально. А во-вторых, хотя ваучерный механизм и сыграл определенную анестезирующую роль, создав видимость широкого участия населения в процессе приватизации, но ее результаты отнюдь не соответствовали представлениям большинства граждан России о справедливости. Впоследствии это привело к тому, что ваучерная приватизация стала подаваться практически всеми политическими силами как наиболее яркий пример обмана населения. (На наш взгляд, нет никакого противоречия между тем, что приватизация происходила в соответствии с обыденным правом позднего СССР, и неприятием ее результатов обществом. Дело в том, что советское обыденное право как минимум с начала 1980-х гг. хотя и действовало, но справедливым не считалось.)
Опасения, что всем этим можно будет воспользоваться для передела собственности, послужили важнейшим стимулом к формированию у российского бизнеса тех черт, о которых мы упоминали ранее (непрозрачность, малый радиус доверия, стремление вступить в симбиотические отношения с некоторыми сильными фигурами в политике). А ни развитого фондового рынка, ни масштабного интереса со стороны иностранных институциональных инвесторов, которые могли бы сделать эти черты контрпродуктивными, тогда не существовало.
Еще одним важнейшим способом, которым федеральная власть пыталась обеспечить свою легитимность и не дать козырей политической оппозиции, был отказ от формального пересмотра объемов социальных обязательств государства, характерных для СССР второй половины 1980-х гг. Это прежде всего бесплатное образование и здравоохранение, пенсия, близкая к средней заработной плате, специальные пособия различным группам населения и т.д.
Конечно же, эти объемы были совершенно неадекватны новым экономическим реалиям, в частности падению производства за десять лет (с максимального значения в конце 1980-х гг.) примерно в два раза. Поэтому на протяжении всех 1990-х гг. законодательно установленная налоговая нагрузка на экономику, исходившая из необходимости выполнения принятых социальных обязательств, оказывалась недопустимой. В случае полной уплаты налогов любой бизнес становился невозможным. То есть было априори ясно, что установленные налоговым законодательством и бюджетом обязательства будут выполняться не всеми, не всегда и не полностью.
Такая ситуация приводила к формированию и поддержанию сложной системы неформальных отношений и договоренностей между государственными органами и бизнесом, различными органами власти одного уровня, различными органами власти разных уровней и, конечно, создавала широкие возможности для всех форм лоббизма. При этом, естественно, выигрывал тот, кто, во-первых, умел установить неформальные отношения, а во-вторых, мог скрывать свои реальные возможности и показывать их только тому, кому надо. Для крупного бизнеса это было еще одним стимулом к максимальной непрозрачности для внешнего наблюдателя.
В начале 1990-х гг. данное положение имело рациональное объяснение и даже оправдание, так как позволяло избежать лобовых столкновений между властью и обществом, властью и бизнесом, а также между различными уровнями власти, и, кроме того, было, вероятно, безальтернативным, учитывая молодость и слабость налоговой службы, гражданского судопроизводства, да и системы инфорсмента в целом.
Со второй половины 1990-х гг. описанная в последних абзацах ситуация перестала устраивать всех, поскольку потери в общей эффективности функционирования системы очевидно превышали возможный выигрыш. Однако выйти из нее оказалось чрезвычайно трудно.
В экономической теории для описания подобных ситуаций используются понятия «институциональная ловушка» или «path-dependence». Если же использовать терминологию из теории игр, то можно сказать, что игра между государством и бизнесом в России во второй половине 1990-х гг. оказалась в ситуации «плохого равновесия». Теоретически достаточно убедительно показано, что выход из нее возможен только за счет реализации некой кооперативной стратегии. Но для осуществления таких стратегий в жизни необходим достаточно большой опыт неконфронтационного взаимодействия, который накапливается только со временем. Либо доминирование государства и готовность бизнеса (а также прочих социальных сил) признать этот факт, что и произошло в следующем десятилетии.
3.4 Политическая взаимозависимость государства и крупного бизнеса
Уже в 1994–1995 гг. стало очевидным, что у федеральной власти отсутствует массовая социальная база, необходимая для победы в избирательном цикле 1995–1996 гг. Экономический спад и инфляция продолжались, результаты приватизации лишь разочаровали общество.
В этих условиях федеральная власть выбрала стратегию формирования для себя иной социальной базы – «штучной», т.е. состоящей из небольшого числа индивидуально очень сильных игроков. Ее основными составными частями должны были стать, с одной стороны, руководители субъектов Российской Федерации, а с другой – ведущие структуры крупного бизнеса.
Союзникам из крупного бизнеса обеспечивались специальные привилегии в обмен на поддержку как политики власти в целом, так и отдельных ее акций. Хорошо известно, что статус «уполномоченных» агентов государства по разного рода операциям часто предоставлялся банкам в обмен на поддержание ими рынка ГКО-ОФЗ, а содействие экспансии крупнейших нефтяных компаний обусловливалось обязательствами по снабжению нефтепродуктами бюджетных потребителей и сельского хозяйства. Но наиболее ярким примером являются уже упоминавшиеся залоговые аукционы, которые в рамках рассматриваемой в данном параграфе проблематики представляли собой фактически раздачу весьма ценных промышленных активов в обмен главным образом на будущую политическую поддержку. Это привело к тому, что «избранные» ИБГ, компании и банки динамично росли и быстро попадали или закреплялись в числе крупнейших, но их успешность оказывалась в зависимости от отношений с властью. Одновременно сформировалась «симметричная» зависимость власти от созданных ею лидеров бизнеса, поскольку лишь они могли предоставить финансовые и медийные ресурсы для предвыборных кампаний и для решения некоторых других задач.
