будут когда-нибудь на вес золота! Если бы «Робинзон Крузо» потерялся! Если бы «Том Джонс» сгорел в пламени! И кто знает, может, эта рукопись – новый «Робинзон Крузо»? Может, она лучше «Тома Джонса»?
– Будет ли она здесь в сохранности? – спросила леди Карбери.
– Вполне, – ответил мистер Лидхем.
Он был довольно занят и, возможно, считал, что видит леди Карбери чаще, чем требует количество и качество ее сочинений.
– Ее убрали… под стол!
– Да, леди Карбери. Там они лежат, пока их не упакуют.
– Упакуют!
– На этой неделе мы отправляем нашему рецензенту две или три дюжины рукописей. Он живет на Скае, и мы копим их, пока не наберется мешок.
– Вы отсылает их почтой, мистер Лидхем?
– Нет, леди Карбери. Не многие авторы согласны оплачивать почтовые расходы. Мы отправляем их пароходом в Глазго, поскольку в это время года спешить незачем. Мы не будем ничего печатать до зимы.
О небо! Что, если пароход утонет по пути в Глазго?
Вечером, по своей почти ежедневной привычке, к ней заглянул мистер Брон. Между леди Карбери и редактором «Утреннего завтрака» сложилась настолько искренняя дружба, что леди Карбери почти не смела попросить его о новых литературных услугах. Она, как никто, понимала необходимость любой возможной помощи. При таком сыне, в такой нужде, разве вправе она не хвататься за каждую соломинку? И все же леди Карбери не могла просить верного друга о том, чего – и даже она при всех своих испорченных чувствах это понимала – ему делать не следует. Мистер Брон сделал ей предложение, за что она – пусть даже отказав ему – была бесконечно признательна. И, несмотря на ее отказ, он ссужал ей деньги и помогал добрыми советами. Если бы он сам предложил ей такую любезность, она бы благодарила его на коленях – но не могла просить еще об одной услуге вдобавок к остальным. Первым делом леди Карбери спросила его про мистера Альфа:
– Так он ушел из газеты?
– Да… номинально.
– И это все?
– Вряд ли он на самом деле выпустит ее из рук. Никто не любит терять власть. Он распределит работу и сохранит за собой главенство. Что до Вестминстера, не думаю, что у него есть хоть тень надежды. Если бедолага Мельмотт победил его, когда все уже говорили о подделках, неужто он устоит против нового кандидата?
– Он был здесь вчера.
– Полный торжества, полагаю?
– Он почти никогда не говорит о себе. Мы беседовали о моей новой книге… моем романе. Он положительно заверил меня, что не имеет больше отношения к газете.
– Не хотел давать обещания, я бы сказал.
– Точно так. Я ему, конечно, не поверила.
– Я тоже не буду давать обещаний, но посмотрим, что можно будет сделать. Если у нас не получится быть благожелательными, мы, по крайней мере, не скажем ничего злого. Как называется роман?
– «Колесо Фортуны», – сообщая старому другу название новой книги, леди Карбери почти устыдилась своего сочинения.
– Попросите издателей отправить нам книгу заранее – за день-два до выхода, по возможности. Я, разумеется, не могу отвечать за мнение джентльмена, к которому она попадет, но, по крайней мере, ничего для вас неприятного мы не напечатаем. До свидания. Да благословит вас Бог.
И когда мистер Брон пожимал ей руку, лицо у него было такое, будто к нему возвращается старая любвеобильность.
Когда леди Карбери сидела одна, думая о своих обстоятельствах и его доброте, ей не приходило в голову снова назвать его старым ослом. Она видела, как сильно тогда заблуждалась. Первый и единственный поцелуй, за который она пожурила его так мягко и все же так высокомерно, был теперь свят в ее памяти. Все это время он действительно ее любил! Не чудо ли, что такое возможно? И как вышло, что она, при всей своей нежности, отвергла мистера Брона, когда могла сделаться его женой?
Глава XC. Страдания Гетты
Письмо к Гетте от Пола Монтегю, которое читатель видел несколько глав назад, ничуть не облегчило ее мучений. Перечитав его раз десять, она все равно не могла принудить себя к мысли о возможности примирения. Он не только согрешил против нее, общаясь с женщиной, с которой не так давно был помолвлен, но и встречался с ней так открыто, что об этом узнали все близкие Гетты. Быть может, она поспешила, но, так или иначе, она по собственной воле подчинилась требованию матери порвать с женихом. Об их разрыве знали все, включая Роджера Карбери. После этого, считала Гетта, ей невозможно его вернуть. Однако они все узнают, что чувства ее неизменны. Роджер Карбери уж точно об этом услышит, если снова вздумает сделать ей предложение. Она не отречется от Пола. Пусть он вел себя очень дурно – спутался с ужасной американкой, – ее сердце навеки принадлежит ему.
Теперь он написал, что она была к нему в высшей степени несправедлива. Что он не понимает, как такое возможно. Письмо было наполнено не мольбами, а упреками и оттого подействовало на Гетту гораздо сильнее. Ничего уже не исправить, но Гетта в глубине души думала, что, возможно, и впрямь была не совсем справедлива к Полу. Поссорилась она с ним оттого, что он когда-то любил миссис Хартл, или оттого, что имела основания считать миссис Хартл своей нынешней соперницей? Гетта ненавидела миссис Хартл и очень злилась на Пола, что он когда-то состоял в близких отношениях с ненавистной ей женщиной, – но не этим доводом обосновала их разрыв. Быть может, Пол в последнее время и впрямь любил миссис Хартл не больше, чем сама Гетта. Быть может, он и впрямь повез ее в Лоустофт вынужденно. Конечно, за это с ним все равно следовало порвать. Как может человек, помолвленный с девушкой, разъезжать по стране с особой, с которой был помолвлен всего несколько месяцев назад? И все равно все это было ужасно тяжело. Для нее, для самой Гетты, обстоятельства сложились ужасно. Она любила Пола всем сердцем. Не представляла себе счастья без него. Тем не менее она рассталась с ним – рассталась навсегда.
В конце письма Пол сказал Гетте обратиться за подтверждением его слов к миссис Хартл. Разумеется, Пол знал, что Гетта не может пойти к миссис Хартл и не пойдет. Однако, когда письмо пролежало у нее три или четыре дня неотвеченное – ибо, конечно, ответить на него было невозможно – и когда она перечитала его столько раз, что выучила наизусть, ей подумалось, что рассказ самой миссис Хартл многое
