снова наладилось. Ничто меня так не печалит, как разлад в любви. Почему он больше не приходит, миссис Хартл?
– Вряд ли он когда-нибудь еще придет. Все кончено, и нечего об этом думать. В следующую субботу я уеду в Америку.
– Ох, миссис Хартл!
– Не могу же я до конца дней жить здесь без всякого дела. Я приехала с определенной целью, и это… не получилось. Теперь я должна вернуться.
– Я знаю, он дурно с вами поступил. Знаю.
– Я не хочу об этом говорить, миссис Питкин.
– Думаю, вам станет легче, если выговориться. Мне бы это помогло, если бы со мной так обошлись.
– Если бы я что-нибудь и сказала, то джентльмену, и никому больше. И я ни с кем больше не буду об этом говорить. Вы были очень добры ко мне, миссис Питкин, и мне жаль от вас съезжать.
– Ах, миссис Хартл, вам не понять, каково мне. И дело не только в моих чувствах. Нам, людям маленьким, негоже думать только о своих чувствах. Я никогда не стеснялась вам говорить, что вы стали для меня подарком свыше, – ведь правда? Я платила за все – мяснику, булочнику, за воду – как по часам. А теперь вы съезжаете!
И миссис Питкин зарыдала.
– Думаю, мы до моего отъезда увидим мистера Крамба, – сказала миссис Хартл.
– Она этого не заслужила, правда ведь? И даже теперь не говорит о нем ни одного уважительного слова. Для нее он просто лучше детей миссис Баггинс, вот и все.
– У нее все будет хорошо, как только он заберет ее домой.
– А я останусь одна-одинешенька, – всхлипнула миссис Питкин, прикладывая фартук к глазам.
Миссис Хартл так и не ответила Полу Монтегю – и не собиралась отвечать. Согласись она исполнить его просьбу, правильнее было бы написать девице. И хотя миссис Хартл не написала такого письма, она о нем думала – какие бы слова употребила и какую бы историю рассказала. Часами она раздумывала, как бы изложила события – если бы вообще стала их излагать. Старалась бы она помочь Полу или окончательно сгубить его надежды? Миссис Хартл не сомневалась, что может поставить крест на его надеждах, если пожелает. Она, безусловно, могла таким образом ему отомстить. Однако мелочная женская месть не отвечала душевному складу миссис Хартл. Застрелить Пола, отстегать кнутом, схватить за горло, наговорить оскорбительных слов – вот это была бы месть. Если всего лишь рассказать сопернице, как ее обидели, на душе легче не станет.
Затем пришла записка от Гетты – такая чопорная, такая холодная, такая искренняя. Только так и могла написать англичанка, сказала себе миссис Хартл. Она улыбалась, читая письмо. «Я обращаюсь к Вам не потому, что думаю, будто что-либо сказанное Вами может изменить мое мнение». Разумеется, мнение девицы изменится. Мнение девицы, собственно, и не требует изменений. Миссис Хартл прекрасно видела, что девица хочет выйти за Пола. Тем не менее она знала, что – если пожелает – сумеет сделать так, чтобы девица за него не вышла.
Сперва она думала вовсе не отвечать на письмо. Что ей до них? Пусть ведут свои любовные войны на собственный детский манер. Если Пол решил наконец быть честным, думала Хартл, девица с ним помирится без всякой ее помощи. Но через некоторое время ей захотелось увидеть английскую девчонку, на которую Пол ее променял. И раз уж она решила отказаться от мести, отчего бы несколькими добрыми словами не сгладить нынешние затруднения? Миссис Хартл была дикой кошкой, но доброта более жестокости отвечала ее натуре. Она написала Гетте следующую записку:
Любезная мисс Карбери!
Если Вам удобно заглянуть ко мне в четверг либо в пятницу в любой час между двумя и четырьмя, я буду очень рада Вас видеть.
Искренне Ваша
Уинифрид Хартл
Глава XCI. Соперницы
Все эти дни атмосфера в доме на Уэльбек-стрит была самая тягостная. Гетта, считавшая себя жертвой интриг, держалась заносчиво и не говорила с матерью ни о себе, ни о своих печалях. Леди Карбери, наблюдавшая за ней, была почти напугана молчанием дочери. Когда Гетта порвала с женихом и отослала ему брошь, леди Карбери уверила себя, что «все уладится» и дочь скоро забудет Пола – либо сделает вид, будто забыла, – и поймет, что в ее интересах выйти за кузена. В таком случае долг матери – не выказывать сочувствия ее горестям. Такие истории случаются вокруг каждый день. Где те счастливцы, которых нужда, или честолюбие, или алчность, или неразделенная любовь не понуждали задушить собственные чувства? Она таких не знала. Самой ей такого счастья не досталось. Не так давно она отказала человеку, который ей действительно дорог, из-за того что обременена негодным сыном. Женщина, считала леди Карбери, если ей не выпало родиться богатой, должна отдать все: тело, сердце, даже душу, если потребуют, – ради достойных условий жизни. Отчего Гетта надеется быть удачливее других? Тем более что случай открыл перед ней самые счастливые возможности. Кузен, который беззаветно ее любит, хорош во всех отношениях. Он не будет мучить жену жесткими требованиями и вздорным нравом. Не будет пить. Не станет проматывать деньги. Он обеспечит ей замечательную привольную жизнь. Леди Карбери твердила себе, что, понуждая дочь выйти за кузена, исполняет материнский долг. Ради этого она была тверда и сурова. И все же угрюмое молчание дочери и ее резкие ответы пугали леди Карбери. Она не знала, что дочь может быть такой непримиримой, и теперь почти сомневалась в правильности избранной линии поведения.
– Гетта, – спросила она, – отчего ты со мной не разговариваешь?
В тот самый день Гетта собиралась ехать в Ислингтон к миссис Хартл. Она никому не сказала о своем намерении. Пятницу она выбрала, потому что мать должна была во второй половине дня пойти к издателю. Врать не придется. Сразу по возвращении она расскажет матери все. Однако Гетта считала, что не должна больше никого слушаться. Они, сговорившись, отняли у нее любимого. В этом она покорилась, но больше управлять собой не позволит.
– Гетта, отчего ты со мной не разговариваешь? – спросила леди Карбери.
– Оттого, маменька, что мы ни о чем не можем говорить, не огорчая друг друга.
– Какие ужасные слова! Неужто тебя ничего не интересует, кроме этого жалкого молодого человека?
– Ничего, – упрямо ответила Гетта.
– Какая глупость… не только так говорить, но и позволять себе подобные мысли!
– Как я могу приказывать своим мыслям? Подумай, маменька, после того как я призналась, что люблю его, – призналась ему и, что
