преданность убедительно доказали ему, что я достойна и уважения и дружбы с его стороны.
Письмо господина Костежу польстило мне и снова всколыхнуло желание принять любовь Эмильена. В конце концов, я тоже не первая встречная и не осрамлю его… Но моя бедность — как мне справиться с этой бедой, особенно страшной сейчас, в такие смутные и тяжелые времена? Вдруг Эмильен вернется простым офицером, не сделав карьеры, — сможет ли он тогда прокормить семью, если жена его принесет в приданое лишь свое неистощимое трудолюбие?
И тут смелая мысль, внушенная, несомненно, любовью, завладела моим сознанием: а нельзя ли мне самой если не разбогатеть, то хоть бы сколотить небольшое состояние, которое позволило бы, не унижаясь и не мучаясь угрызениями совести, разделить судьбу с Эмильеном, какова бы она ни была?
Я не раз слыхала рассказы о вполне достойных людях, которые благодаря сильной воле и долготерпению преуспели в делах. Сделав предварительные подсчеты, я поняла, что при нынешних низких ценах на землю можно за несколько лет не только оправдать покупку, но и утроить капитал. Теперь оставалось лишь хорошо изучить, как прибыльнее и разумнее вести хозяйство, а это было в моих силах, ибо я отлично знала, что за последние годы приносило доход крестьянам, а что было в убыток. Я посоветовалась с прежним мэром, так как приор в этих делах далеко не заглядывал, жил только сегодняшним днем. По сравнению с ним папаша Шено был куда опытнее и предусмотрительнее, но и ему недоставало смелости. Свое состояние он с трудом нажил еще при короле и в новых обстоятельствах мог бы очень и очень преуспеть. Он видел все возможности и умел указать на них другим, но сам ни на что не решался, вечно дрожа от страха, лишившись сна из-за политической смуты в нашей стране. Он с ужасом думал о том, что конфискованную недвижимость вернут их бывшим хозяевам; в такие минуты он становился демократом и сожалел, что казнили господина де Робеспьера.
Я подсчитала свою наличность. За вычетом долга господину Костежу и тех денег, которые следовало ему выплатить в качестве дохода с имения, я располагала суммой, вырученной от продажи креванского зерна, деньгами за прежние и будущие уроки, которые я вновь стала давать, небольшими поступлениями от продажи молока и мяса, а также от сданной внаем части дома, поскольку мои двоюродные братья больше там не жили. Все это составило триста ливров четырнадцать су и шесть денье. И с этими-то деньгами я решила выкупить у господина Костежу монастырь со всеми угодьями, прикупить еще кой-какие участки и добиться, чтобы поместье стало столь же обширным, как при монахах, но более доходным!
О своем замысле я никому не сказала: насмешки расхолаживают, а до конца доводишь только то начинание, в котором усомниться не позволяешь ни другим, ни себе. Я начала с того, что на одну треть своего капитала приобрела клочок нови, а вторую треть пустила на ее обработку, семена и унавоживание. Крестьяне решили, что я сошла с ума и не разбирая броду полезла в воду. В ту пору они отдавали земле все свое время, все силы, но только не деньги. Когда крестьяне не удобряли землю, она обходилась и без удобрения, но урожаи от этого, разумеется, страдали. Нужно было долго ждать, чтобы она стала хоть сколько-нибудь более плодородной, а я понимала, что недалек час, когда все припрятанные деньги пойдут на покупку земли, и хотела уже сейчас и приобретать ее и получать с нее доход, дабы в один прекрасный день мой капитал удвоился. Мои старания увенчались успехом — в 1795 году за этот участок мне предложили двести франков.
— Не стану же я продавать землю без всякой для себя выгоды! — ответила я. — Лучше подожду!
В том же 1795 году я продала участок за пятьсот восемьдесят франков. Другие участки принесли мне и того больше, но я не стану утомлять читателя подробностями. Мои современники, которые нажили состояния в те годы, знают, что успех дела зависел от того, насколько люди доверяли ходу событий. В наших деревнях таких смельчаков поначалу сыскалось не много. Во времена Конвента почти все купившие земельные участки спешили их продать и терпели значительные убытки. При Директории земли опять начали скупать, но на первых порах люди теряли на этом большие деньги, и тем не менее позднее возвращали себе утраченное. Ну, а те, что подобно мне, не испугались ни гнева, ни угроз тогдашних властей, через несколько лет получили большие и вполне законные прибыли.
XXII
Шерсть тоже оказалась для меня выгодным делом. Она была в большой цене, хоть скота и стало в избытке. Поначалу благодаря свободному выпасу на секвестрованных землях стада благоденствовали. Любой мог прокормить поголовье, выросшее вдвое, а то и втрое против прежнего, но нерачительное отношение к пастбищам недолго приносило выгоду. Травы не стало, начался падеж овец, их сбывали за бесценок. Я покупала по овце у разных людей в долг, а потом отправила все стадо в места близ Кревана, под присмотром одного обнищавшего старика, в котором обнаружила ум и энергию. Я взяла его в долю, и он, сняв в аренду хижину и пастбище неподалеку от Острова духов, обосновался там. Плата за выпас была ничтожна. Прибыль от стрижки шерсти позволила нам оплатить все расходы и даже положить в карман круглую сумму. К рождеству овцы стали ягниться, и большой приплод обещал нам новые прибыли. Занимаясь собственными делами, я в то же время наводила порядок и в поместье, находившемся в ведении приора, чем страшно удивляла господина Костежу, который величал меня в письмах «своим дорогим управителем». И правда, без меня ему от его владения не было бы никакого проку.
Я-то хорошо понимала, что поместье у него великолепное, только требует денежных вложений, и настойчиво уговаривала его приехать и самому убедиться, что и как тут следует сделать. Он решился на это в разгаре зимы, еще одной суровой и трудной зимы, которой к тому же сопутствовала и подлая бесхлебица. Я говорю «подлая», потому что ее устроили перекупщики. Господин Костежу, увидев, какой прекрасный урожай мы собрали, сразу все понял и объяснил мне.
Когда мы вдоволь наговорились об Эмильене, который, по его словам, писал ему письма, проникнутые пламенным патриотизмом, когда он рассказал мне, что Луиза с каждым днем хорошеет и что ее балует весь дом, я, убедившись, что господин Костежу во всех вопросах считается со мной, решилась открыться ему
