которому вы не нашли ключа. У него немало недостатков, но я скажу вам так, как сказал бы он сам: когда бы сложить в одну кучу все, что есть доброго и великодушного в сердце каждого крестьянина, выросла бы целая гора, перед которой вы содрогнулись бы от ужаса, ибо не желали ее видеть, а теперь уже не можете уничтожить.
Я говорила с большим воодушевлением, то прохаживаясь по комнате и вороша угли в камине, то берясь за свою работу, то снова ее бросая. Против воли разволновавшись, я не поднимала глаз на господина Костежу, боясь, что сконфужусь и не доведу свои рассуждения до конца. Думаю, что я сумела бы еще кое-что ему высказать, но, видно, терпение его лопнуло. Он поднялся, взял меня за руку и, сжав до боли, воскликнул:
— Замолчи, крестьянка! Неужто ты не видишь, что твои слова ранят меня в самое сердце?
XXIII
— Я метила не в ваше сердце, — сказала я. — Для этого я слишком люблю и ценю вас. Но мне бы хотелось покончить с ложью, в сети которой вы ненароком угодили.
— Ты считаешь ложными такие понятия, как родина, свобода, справедливость?
— О нет, не их, а вашу знаменитую идею насчет того, что цель оправдывает средства.
Господин Костежу прошел в дальний угол залы, но сдаваться не собирался. Он сидел глубоко задумавшись, потом снова подошел ко мне:
— А что, ты действительно горячо любишь молодого Франквиля?
— Право, не знаю, что значит слово «горячо». Просто я люблю его больше самой себя, вот и все, что могу сказать.
— А не могла бы ты полюбить другого, меня, к примеру?
Я была так ошеломлена, что ничего не ответила.
— Не удивляйся, — продолжал он, — я хочу жениться, уехать из Франции, бросить политику. Луизе я ничего не должен — отдам ей замок ее предков, и она поделит с Эмильеном это скудное наследство. Они снова станут господами над крестьянами, — те ведь только и мечтают снова стать рабами… Но полно об этом! Меня воротит и от них, и от горожан, и от всего на свете. Я ненавижу аристократов, и тебе тоже следовало бы их ненавидеть, потому что Эмильен не сможет и не захочет жениться на тебе, если во Франции опять восстановится монархия. По рождению я не больше аристократ, чем ты, и своим состоянием обязан только отцовским трудам да своим собственным. Не бойся, Нанетта, я в тебя не влюблен! Если бы я уступил влечению сердца, я полюбил бы Луизу. Но я знаю, что она маленькая ветреница, а ты обладаешь и глубоким умом и замечательным характером. Ты достаточно хороша собой, чтобы пробудить в мужчине желание, и если ты не оттолкнешь меня, я с легкостью забуду все и вся, кроме тебя. Погоди, не торопись с ответом, подумай: утро вечера мудренее. Став моей женой, ты сможешь лучше помочь Эмильену, чем мечтая выйти замуж за него. Ты знаешь, я его очень люблю; вдвоем с тобою мы сумели бы обеспечить ему приличное существование, и я позволил бы тебе относиться к Эмильену как к брату, не стал бы ревновать — никто не смеет оскорблять ревностью воплощение душевной прямоты… Мужчина, женившийся на Луизе, должен забыть, что такое покой, а тот, кому ты скажешь «да», может рассчитывать на тебя, как на господа бога. А это, в свой черед, означает, что он оценит тебя по заслугам… Молчи! Подожди до завтра! Довольно споров и обвинений. За тобою решение и твоей судьбы и моей.
Он взял свечу и быстро ушел, даже не взглянув на меня. Я была потрясена его речью, но она не поколебала моей решимости. Даже если бы я чувствовала к нему сердечную склонность, все равно я поняла бы, что он безумно влюблен в Луизу, а на мне хочет жениться только затем, чтобы исцелиться от этой страсти. Но он мог бы и не справиться с собой — и как я была бы с ним несчастлива! Господин Костежу отличался неуравновешенным, горячим нравом и всегда бросался из одной крайности в другую. Конечно, он заслуживал самой глубокой привязанности, однако эта привязанность обернулась бы, возможно, несчастьем для нас обоих. Одним словом, я не пришла в восторг от его предложения. Понимая, насколько он выше меня по образованию и многим талантам, я одновременно понимала, что характер у него слабый и нерешительный. Его припадки гневливости ни капельки не испугали бы меня, но внутреннее смятение незамедлительно передалось бы мне, а я не люблю смятения, ибо оно означает неуверенность. Нет, простодушный и прямой в своих намерениях Эмильен гораздо больше был достоин моих забот и привязанности. Его характер не таил для меня никаких загадок, а каждое слово, точно небесный свет, проникало в душу. Он, конечно, никогда не сколотил бы себе состояния, как господин Костежу: в этой жизни Эмильен довольствовался столь малым! Мне пришлось бы заботиться о житейских вещах, тогда как он приобщал бы меня к понятиям возвышенным. И потом, только его одного я любила, любила всю свою жизнь и не смогла бы, сколько ни старалась, полюбить другого даже вполовину.
На следующее утро господин Костежу, собиравшийся уехать из монастыря, увидел, что, подавая ему завтрак, я веду себя так же спокойно, как всегда, и не пытаюсь остаться с ним наедине. Поняв, что я не переменила решения, он, очевидно, стал раскаиваться во вчерашней своей откровенности.
— Вчера вечером я совсем не владел собой, — сказал он, — вы разбередили мне сердце своими речами; в них много верного, но они несправедливы по существу, так как вы полагаете, что нынешнее наше положение — дело наших же рук, тогда как выбирать нам не приходилось. Увлекшись спором, я невольно выболтал тайну, которую до сих пор хранил в глубине сердца, и, по-глупому досадуя за это на себя, еще сильнее терзая и без того растравленную душу, невольно наговорил вам, словно в беспамятстве, всяких глупостей; не будь вы особой столь благоразумной и великодушной, вы стали бы надо мной смеяться… Могу ли я надеяться, что вы никому ничего не расскажете, даже Эмильену?.. В особенности Эмильену?
— Мне даже в голову не пришло бы вызывать вас на подобный разговор, а вы затеяли его необдуманно и сгоряча, поэтому я не обязана сообщать о нем Эмильену. Считайте, что я забуду вашу исповедь столь же быстро, сколь скоропалительно вы решились на нее.
— Спасибо вам, Нанетта; я полагаюсь на ваше слово. Быть может, настанет день, когда я приду к молодому
