В следующие дни, пока выступали адвокаты подсудимых, достигшие камеры номер «5» новости из-за пределов тюрьмы вызвали у Геринга и радость и уныние. Обрадовали его ширившиеся призывы к экономическому объединению оккупированных зон Германии, а также выход в свет книги яростной антисоветской направленности, написанной американским дипломатом Уильямом Буллитом[732]. Среди плохих выделялась новость о публикации в американском военном журнале «Звезды и полосы» статьи под заголовком «Геринг пытался спрятать 50 миллионов», в которой говорилось, что рейхсмаршал накануне разгрома Германии попытался пристроить в США 50 миллионов долларов…
Но у Геринга не было времени на размышления о своих грешках, поскольку с 26 июля главные обвинители начали произносить заключительные речи, в которых бывшему рейхсмаршалу было отведено значительное место. Выступая первым, Главный обвинитель от США Р. Х. Джексон без обиняков сказал: «Огромная и разносторонняя деятельность Геринга носила полумилитаристский и полугангстерский характер. Он тянулся своими грязными руками за каждым куском пирога. Он использовал своих молодчиков из СА для того, чтобы привести банду к власти. Для того чтобы укрепить эту власть, он задумал сжечь рейхстаг, основал гестапо и создал концентрационные лагеря. Он в равной степени умело действовал как при истреблении оппозиции, так и при инсценировке скандальных инцидентов для того, чтобы избавиться от упрямых генералов. Он создал военно-воздушные силы и бросил их на своих беззащитных соседей. Он был одним из самых активных участников изгнания евреев из страны. Путем мобилизации всех экономических ресурсов Германии он сделал возможным ведение войны, в планировании которой принимал активное участие. Он являлся вторым после Гитлера лицом, координировавшим деятельность всех подсудимых для достижения общей цели».
Выступавший на следующий день обвинитель от Великобритании сэр Хартли Шоукросс продолжил суровое осуждение. Он, в частности, сказал: «Не подлежит сомнению, что подсудимые принимали участие и несут моральную ответственность за преступления настолько ужасающие, что саму мысль о них воображение отказывается постичь. […] Ответственность Геринга за все эти преступления вряд ли возможно отрицать. Скрываясь за маской показного добродушия, он не меньше, чем все остальные, был творцом этой дьявольской системы. Кто же еще, помимо Гитлера, был более осведомлен о том, что происходило, или имел большую силу повлиять на ход этих событий? Руководство правительством в нацистском государстве, последовательное проведение подготовки к войне, заранее рассчитанная агрессия, зверства – все это не происходит самопроизвольно или без тесного сотрудничества людей, возглавляющих различные высшие учреждения государства. Люди сами по себе не вступают на чужую территорию, не спускают курок винтовки, не сбрасывают бомб, не строят газовых камер, не сгоняют вместе свои жертвы, если только их не организуют для этого и им не приказывают делать это. В преступлениях, совершавшихся систематически и в национальном масштабе, должен был быть замешан каждый, кто являлся необходимым звеном этой цепи, ибо без участия такого человека выполнение агрессивных планов в одном месте и проведение массовых убийств в другом было бы невозможным. […] Приходит время, когда надо сделать выбор между своей совестью и своим фюрером. Ни один из тех, кто, как эти люди, предпочел отречься от своей совести ради этого чудовища, которое они сами создали, не может теперь жаловаться на то, что их привлекают к ответственности за их соучастие в действиях этого чудовища».
Продолжая свою обвинительную речь, сэр Хартли зачитал письменные показания инженера Германа Гребе, который был свидетелем массовых убийств на Украине. Массовую казнь гражданского населения в городе Дубно 5 октября 1942 года, совершенную одним из карательных отрядов Гиммлера, Гребе описал так: «Люди, которые сходили с грузовиков, мужчины, женщины и дети всех возрастов, должны были раздеваться согласно приказаниям одного эсэсовца, который имел в руках хлыст. […] Без крика и плача эти люди раздевались, собирались в маленькие группы по семьям, целовались и прощались друг с другом, а затем ожидали приказания от другого эсэсовца, который стоял около ямы также с хлыстом в руке. В этот момент эсэсовец, стоявший у ямы, крикнул что-то своему товарищу. Последний отсчитал около двадцати человек и приказал им идти на насыпь. […] Я перешел на другую сторону насыпи и оказался перед огромной могилой; тесно прижавшись друг к другу, люди лежали один на другом так, что были видны только их головы. Яма была уже наполнена на две трети; по моим подсчетам, там находилось около тысячи человек. […] Теперь подошла следующая группа людей, они спустились в яму, легли на предыдущие жертвы и были расстреляны».
Заканчивая свою речь, британский обвинитель повернулся к судьям со словами: «Когда будете выносить приговор, помните об этой истории, но не для того, чтобы отомстить, а для того, чтобы помешать повторению подобного».
Смятение на скамье подсудимых было почти осязаемым. Одни подсудимые вытирали пот со лба, другие кусали губы, хмурили брови или делали вид, что заняты изучением документов. После Шоукросса выступили главные обвинители от Франции и СССР, подтвердившие обвинения своих коллег. Но Герман Геринг уже не слушал. Он перечитывал все обвинения, выдвинутые против остальных подсудимых американским и британским обвинителями, получая извращенное удовольствие от того, что в одной только обвинительной речи прокурора Джексона его имя упомянуто сорок два раза – намного чаще, чем имя ненавистного Ялмара Шахта!
Нюрнбергский процесс продлился еще целый месяц, поскольку трибуналу предстояло осудить семь преступных нацистских организаций[733]. Поэтому Геринг оставался в одиночной камере в течение пяти следующих недель. Он шутил с охранниками, с адвокатом и с врачом, готовил свою последнюю речь и писал нежные письма жене. Эмма приехала в Нюрнберг, но ей не разрешили повидаться с мужем, и она вернулась в Закдиллинг в расстроенных чувствах. Наконец 31 августа Геринг вошел в зал заседаний, чтобы произнести свое последнее слово. Как и раньше, его вызвали первым. «В своих заключительных речах обвинители объявили защиту и ее доказательства совершенно несостоятельными, – сказал Геринг. – Показания, данные подсудимыми под присягой, признавались ими абсолютно истинными лишь тогда, когда они служили для поддержки аргументов обвинения, и объявлялись ложными и нарушающими присягу, когда эти показания опровергали доводы обвинения. […] В качестве доказательства того, что я должен был знать и знал обо всем, что происходило, обвинители приводят тот факт, что я был вторым человеком в государстве. […] Мы слышали здесь, что как раз самые тяжкие преступления были совершены самым тайным образом. О том, что я самым строгим образом осуждал эти ужасные массовые убийства и что я не могу постичь, при каких обстоятельствах они были совершены, я должен здесь еще раз категорически заявить. Я хочу еще раз перед Высоким Судом ясно заявить: я никогда ни в одном из периодов своей жизни не отдавал в отношении кого-либо приказа об убийстве, а также не отдавал приказов о жестокостях и не попустительствовал им там, где я имел власть и мог воспрепятствовать этому. […] Я не хотел войны и не способствовал ее развязыванию. Я делал все для того, чтобы предотвратить ее путем переговоров. Однако, когда она началась, я делал все, чтобы обеспечить победу. […] Единственное, чем я руководствовался, это любовь к своему народу, мечты о его счастье, свободе и его жизни! В качестве свидетелей я призываю мой немецкий народ и всемогущего Бога».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
