После чего включил себя в когорту тех, кто планировал ликвидировать фюрера: «В феврале 1945 года я попросил, чтобы мне доставили новый отравляющий газ для уничтожения Гитлера, Бормана и Геббельса».
Потом Шпеер сказал, что принимал все меры для того, чтобы не выполнять приказы Гитлера, срывая подрыв заводов и уничтожение мостов на пути продвижения американцев с запада. К этому он добавил, особенно поразив Геринга: «Немецкий народ остался преданным Гитлеру до самого конца, но Гитлер сознательно предал его, стремясь навсегда бросить его в бездну».
А когда его адвокат упомянул о присяге на верность Гитлеру, Шпеер ответил: «Есть верность, которая касается всех, – это верность собственному народу. Этот долг превыше всех остальных». Включая Геринга, который был предан только одному человеку. Но худшее ожидало бывшего рейхсмаршала впереди, потому что обвинитель Джексон спросил затем у Шпеера, находился ли тот в бункере во второй половине дня 23 апреля, когда фюрер получил роковую телеграмму. И Шпеер ответил: «Получив от Бормана копию телеграммы Геринга Риббентропу, Гитлер сказал, что уже давно знал, что Геринг все провалил, что он продажный человек и наркоман. Меня это потрясло, ведь если глава государства давно об этом знал, с его стороны было верхом безответственности оставлять подобного человека в должности, поскольку от него зависела жизнь множества людей. Но […] Гитлер продолжил: “Несмотря на все это, ему нужно всего лишь провести переговоры о капитуляции”. […] А потом произнес обреченно: “В любом случае, не имеет значения, кто это сделает”, – выразив тем самым полное презрение к немецкому народу».
Словно всего этого было недостаточно, Шпеер рассказал о случившейся в 1943 году ссоре между Герингом и Галландом, когда последний сообщил рейхсмаршалу о том, что истребители сопровождения бомбардировщиков союзников замечены над Аахеном, но получил приказ сделать вид, что ничего подобного не было… В ходе последнего заседания 21 июня Шпеер ответил на вопросы обвинителя, сказав кратко очень многое.
«Джексон: Правильно ли я понял, что в то время, как вы старались получить рабочую силу для производства вооружений, Геринг использовал рабочих для погрузки и перевозки произведений искусства, предназначавшихся для пополнения его личной коллекции?
Шпеер: Для этого ему не нужны были многочисленные рабочие.
Джексон: В то время каждые рабочие руки ценились на вес золота, не так ли?
Шпеер: На вес золота были произведения искусства, а не рабочие руки.
Джексон: Для Геринга?
Шпеер: Да». На этот раз Геринг выслушал ответы Шпеера молча, а по окончании допроса, который велся 21 июня, вышел из зала суда, не произнеся ни единого слова. Потому что Шпеер задал ему неразрешимую загадку: этот технарь преуспел в промышленной области, где руководитель четырехлетнего плана позорно провалился. Близкий друг Гитлера, остававшийся у него в фаворе до самого конца, Шпеер его предал. А его, Геринга, Гитлер приговорил к смерти, однако он оставался преданным фюреру до конца. Шпеер открыл всему миру, что на самом деле свято почитаемый Герингом фюрер думал о своем преданном заместителе и верном паладине. Этот человек, который был доверенным лицом Гитлера, заявил, что долг перед немецким народом превыше долга верности своему фюреру. Наконец, этот высокопоставленный функционер рейха до мельчайших подробностей знал о путях обогащения рейхсмаршала и о его коррумпированности, но ничего об этом не сказал. Все это не могло не озадачить и более уравновешенного человека, чем Герман Геринг…
Во всяком случае, все остальные подсудимые посчитали, что он проиграл. За обедом фон Папен с удовлетворением сказал: «С толстяком покончено! Вы отдаете себе отчет? Заставить офицера скрыть правду!» В то же самое время в другой столовой фон Ширах, Фриче и Шпеер радовались краху «легенды о Геринге – Гитлере»… Действительно, вечером 21 июня бывший второй человек Третьего рейха сказал тюремному врачу, что этот день стал самым мрачным в его жизни[730]. Психолог Гилберт, навестив Геринга в камере в выходные дни, увидел перед собой подавленного человека, который все еще старался сохранить хорошую мину при плохой игре. Гилберт вспоминал:
«– [Шпееру] не стоило называть Гитлера убийцей, – сказал Геринг. – Знаю, вы скажете сейчас, что это правда. Но вообще-то… он мог выразиться иначе. Если я присягнул на верность, то не могу нарушить клятву. Поверьте мне, это очень нелегко! Попробуйте в течение двенадцати лет, будучи наследным принцем, сохранять преданность королю, осуждая при этом многие его поступки и не имея возможности ничего поделать. И зная, что в любое время вы можете стать королем и взять на себя обязанность исправить ситуацию. Но я никогда не смог бы плести заговоры за спиной короля с тем, чтобы отравить его ядовитым газом […] или еще что-то в этом роде. Единственное, что я мог бы сделать с достоинством, это открыто порвать с ним – заявить ему честно, что отказываюсь от данного ему обета верности и отойти в сторону…
– Вы хотите сказать, ударить его перчаткой по лицу и вызвать на дуэль? – прервал я его.
– Бросить перчатку к его ногам! – сразу же поправил меня Геринг, дав понять тем самым, что я правильно понял его рыцарские аллегории, но ошибся веком».
Подумал ли в тот момент развенчанный герой о том, что, возможно, он слишком долго играл в детстве в средневековых замках? Нет, Герман Геринг не любил вспоминать свое прошлое, а думал он только о том, что показания Шпеера вынудят его полностью изменить линию защиты при последнем его выступлении, которого он ждал с нетерпением…
Первым 4 июля выступил его адвокат доктор Штамер. Его долгая и красочная речь длилась два дня. Он рассказал всю историю жизни своего клиента, вновь упомянул о его миротворческих усилиях, отверг одно за другим все предъявленные Герингу обвинения или минимизировал их тяжесть. Его подзащитный не мог «ни отменять, ни изменять, ни дополнять указания и приказы Гитлера», говорил Штамер, в 1933 году он издал законы относительно тайной государственной полиции и создал концентрационные лагеря «по соображениям государственной целесообразности», однако в 1936 году руководство полицией и концлагерями перешло к рейхсфюреру Гиммлеру, так что «нельзя приписать подсудимому вину за то, что стало впоследствии концентрационными лагерями», за то, что они превратились «в отвратительнейшее место страданий и уничтожения людей». Что касается расстрела 50 английских офицеров военно-воздушного флота, бежавших из стационарного лагеря военнопленных «Люфт III», Геринг не может быть признан ответственным за приказ о расстреле, потому что воспрепятствовать ему «было выше его сил». Потом Штамер перешел к вопросу о преследовании евреев и сделал вывод, что Геринг, хотя он и являлся вторым человеком в государстве, не обладал властью помешать осуществлению биологического истребления евреев, если «ужасающие мероприятия» проводил Гиммлер и если последний одобрял их. Ну а прежде чем перейти к заключению, Штамер остановился на Катынском деле[731]. И закончил умело построенную речь словами о том, что Геринг оставался верным однажды избранному им фюреру, но «верность привела его к гибели, его мир разрушился. Он, естественно, признал ошибки прошлого, но не проявил раскаяния, как ждали многие. И в этом остался верен себе».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
