Завенягин, непременный участник первых атомных испытаний, умер от облучения. В 1950-е годы о радиации задумывались мало, более того, считалось хорошим тоном сразу после взрыва «скатать» в эпицентр, своими глазами взглянуть на разрушенные постройки, искореженную технику, своими руками потрогать еще горячую почву. Вот Завенягин и доездился.
Назначение на министерский пост, пусть и один из самых престижных, Первухин расценил как явное понижение. Сохранивший за собой титул первого заместителя Председателя правительства и членство в Президиуме ЦК, он, еще вчера колеблющийся, пополнил ряды потенциальных оппонентов отца. Сам он предпринимать ничего не собирался, хотя децентрализация управления ему, воспитанному в сталинской школе, явно пришлась не по нутру. Одно дело бурчать, судачить с приятелями, другое — действовать. Действовать он не намеревался, вот если только кто-нибудь другой решится начать…
С ликвидацией Госэкономкомиссии все планы — и перспективные, и текущие, возвращались в лоно Госплана. Но уже иного Госплана, не всемогущего сталинского планового комитета, раздававшего задания и ресурсы министерствам и ведомствам, а нового, как его назвали в постановлении, «Научно-планово-экономического органа, координирующего региональное планирование», надзирающего за соблюдением единой экономической политики.
Теперь на совнархозы возлагалась обязанность составлять планы, «базирующиеся на твердом фундаменте знания жизни и реалистической оценке возможностей». Госплану же вменялось сводить воедино предложения регионов, следить за местными руководителями, чтобы тем было неповадно смухлевать или занизить показатели плана.
С Байбаковым отец решил тоже расстаться, за прошедшие полгода дела с пятилеткой не поправились, а только еще более запутались. К тому же Николай Константинович, мягко говоря, скептически отнесся к реформе, а отцу на столь важном посту Председателя Планового комитета требовался единомышленник, а не оппонент. Хотя доверие отца к Байбакову и ослабло, он не избавлялся от зарекомендовавшего себя хозяйственника-управленца, 3 мая 1957 года перевел его ступенькой ниже, в Председатели Госплана РСФСР.
Председателем Союзного Госплана отец решил поставить человека не старой министерской закваски, все они не видели альтернативы отраслевой вертикали, не понимали необходимости реформы. Его выбор остановился на Иосифе Иосифовиче Кузьмине, заведующем Отделом машиностроения ЦК КПСС. Он с самого начала горячо и искренне поддержал идею совнархозов, весь год помогал отцу в составлении тезисов и докладов. Кузьмин показался отцу человеком исполнительным, инициативным и думающим. Так Кузьмин стал Председателем Госплана СССР. Заместителями к нему назначили вчерашних министров, самых деятельных, самых знающих: авиационщика Михаила Сергеевича Хруничева, автомобилиста Николая Ивановича Строкина, пищевика Василия Петровича Зотова. Основные отделы нового Госплана возглавили тоже недавние министры: угольщик Александр Федорович Засядько, строитель Ефим Степанович Новосельцев, сельскохозяйственник Григорий Сергеевич Хламов. Всем им сохранили министерский ранг, министерские оклады и другие блага. Остальных оставшихся не у дел министров раскидали по совнархозам.
Молотов резко возражал против замены Первухина Кузьминым. Первухин — член Президиума, а Кузьмин — даже не член ЦК. В подчинение к нему попадают бывшие министры, занимавшие в партийной иерархии более высокое место, кого избрали на последнем съезде в Центральный Комитет, кого в Ревизионную Комиссию. По мнению Молотова, Кузьмин не имел права командовать ими. Отец счел его возражения неделовыми, пусть Кузьмин испытает себя, если справится, то и в ЦК войдет, и Президиум ему не заказан. Отец остался при своем мнении, Молотов — при своем.
По замыслу отца, центр тяжести планирования перемещался в регионы, но, как только это произошло, совнархозы начали «тянуть одеяло на себя». Каждый старался урвать побольше за счет соседа. В новых условиях Госплану отводилась роль центростремительной силы, объединявшей совнархозы в единую экономику единого государства. В таких условиях председателю Госплана требовалось досконально разбираться в региональной и общесоюзной экономике, пресекать экономический сепаратизм и одновременно распознавать и поддерживать, подпитывать из общесоюзной копилки важнейшие производства, освоение технологий будущего, перспективных изобретений. Здесь необходимо техническое чутье и одновременно твердая рука. Запустить же руку в общесоюзную копилку стремились все. Каждый считал свой проект, свой завод, свою стройку наиважнейшей, наинужнейшей, с пеной у рта доказывал свою правоту. Так вели себя министры при старой системе, новые председатели совнархозов ничем не отличались от них. Когда подходила пора делить ресурсы, дело порой едва не доходило до рукоприкладства. Вот как описывает все тот же Байбаков одно из совещаний в Госплане, правда, в еще военные годы. Пример, конечно, из другой эпохи, но бюрократические нравы с тех пор почти не изменились. Его, тогда министра нефтяной промышленности, вместе с угольным министром Василием Васильевичем Вахрушевым вызвали к председателю Планово-бюджетной комиссии Вознесенскому для очередной «накачки»: дефицит топлива в стране грозил обернуться катастрофой и на фронте, и в тылу. Доклад министров не удовлетворил Вознесенского, оба требовали дополнительных ресурсов: труб, стоек для крепления шахтных штреков, просто лопат.
— Нет у нас ничего, и ничего вам мы дать не можем, — отбивался от них Вознесенский, — изыщите собственные ресурсы, но увеличьте добычу нефти и угля.
Министры стояли на своем: «Если вы нам ничего не дадите, то ничего и не выйдет».
«Напряжение в кабинете возрастало, — пишет Байбаков, — и вдруг Вахрушев побледнел, вскочил со стула, схватил Вознесенского за лацканы пиджака и начал трясти его, выкрикивая свои доводы. Вознесенский тоже схватил “собеседника” за грудки, доказывая, что нет у него ничего, а уголь нужен позарез.
Нам с заместителем председателя Госплана Пановым с трудом удалось разнять спорщиков».
До того, чтобы в прямом смысле брать друг друга за грудки, дело в Госплане, естественно, доходило редко, а вот принимать решения жесткие, быстрые и бесповоротные Председателю Госплана требовалось ежедневно и ежечасно. Кузьмин к подобным баталиям не привык, он никогда не занимал командных должностей. С 1936 года он на партийной и спокойной хозяйственной работе: сначала — парторг ЦК на Московском прожекторном заводе, затем семь лет в Комиссии партийного контроля, потом еще пять лет в Бюро Совета Министров СССР по заготовкам и сельскому хозяйству и, наконец, заведующий отделом ЦК, надзирающим за работой группы машиностроительных министерств. Кузьмин всю свою сознательную жизнь проверял, помогал (или мешал) советами, но не решал, не отвечал лично за проведение принятых решений в жизнь. А тут на него свалили Госплан, где требовалось не только досконально разбираться в стратегии и тактике экономического развития страны, но и наподобие командующего войсками в разгар битвы, решать, и решать без права на ошибку. Только его битва длилась не день и не два, а непрерывно — все 365 дней в году. Кузьмин поначалу растерялся, затем попытался покомандовать. Но попавшими под его начало прошедшими огонь и воду министрами так просто не покомандуешь. Для этого требовалось завоевать авторитет, показать, на что ты сам способен. Показывать Кузьмину оказалось нечего, и авторитет никак не завоевывался. В Госплане Кузьмин приживался плохо. Министры роптали, жаловались отцу. Кузьмин тоже кляузничал на министров, на то, что они его не слушаются. Отец некоторое время выжидал в надежде, что Кузьмин пооботрется, но в конце концов понял: с Кузьминым он ошибся. За свою жизнь он встречал немало таких умных, даже талантливых, исполнительных помощников, совершенно терявшихся, если они сами становились руководителями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
