убили, кто бы их за это наказал — твои родственники или кто-то другой? А если бы Лесник убил кого-нибудь из не совсем взрослых — его бы наказали? И так далее. Особый интерес и у тех, и у других вызвала почему-то ранняя смерть Ириных родителей: сами ее обстоятельства и то, что она росла после этого фактически сама по себе, и в жизни тоже пробивалась сама. Допрос, похоже, мог бы продолжаться бесконечно, поскольку разъяснять приходилось порой самые неожиданные вещи — вроде того, например, что такое структурная лингвистика, — но к полудню обилие информации стало потихоньку утомлять почтеннейшую публику. К тому же непривычные к дневной жаре сумеречные йети не слишком комфортно чувствовали себя на солнцепеке, пусть даже скрашенном довольно густой тенью старого раскидистого дуба — да и фэйри вроде бы яркий полуденный свет тоже был не слишком по вкусу. К тому же под конец в «междусобойчиках» фэйри начали проскальзывать нетерпеливые нотки. Они приехали сюда явно не только с чисто культурологическими целями. Была какая-то проблема, и они хотели побыстрее перейти к ее решению.
Как только солнце покинуло зенит, Ирине дали понять, что экзамен окончен. По крайней мере, первый экзамен. И что в ее дальнейшем присутствии на поляне нет никакой необходимости. Но что встреча у них между тем не последняя и что к делу они, собственно, пока не перешли. Ирина встала и откланялась. Ом выставил вперед свою белоснежную копию, поставил ее на одну ножку и показал свой дуб и берег маленького заливчика.
Ирина прихлопнула воздух руками и сказала — по-русски:
— Конечно, найду. Какой вопрос.
* * *
11 июля 1999 года. Волга. 19.49.
Совещался весь этот большой вампум почти до самого вечера. Ирина успела искупаться, позагорать, побродить по лесу, подремать в тенечке — кстати, у нее впервые получилось и во сне «держать периметр», так что обычные неприятности, связанные с желанием поспать в лесу на берегу реки, когда едва ли не поминутно приходится просыпаться, чтобы отогнать муху или сбросить муравья, ее нимало не тревожили. Ближе к вечеру появился Ом в сопровождении Ахх-Ишке. Они явно хотели продолжить разговор, но только в иной, более интимной атмосфере.
Последовал положенный обмен поклонами. Сели на берегу. Ом принес из дуба немного вяленой рыбы, мучнистой массы, состоявшей из сушеных и перетертых с травами и ягодами корней камыша и — в кожаной, вроде бурдюка, сумке — один из популярных у йети напитков, которые Ирина разделила для себя на две категории по принципу сладко — не сладко: меды и пиво. И те, и другие претерпевали по ходу приготовления многочисленные метаморфозы, и тех, и других было, наверное, по десятку всяческих разновидностей (со строгими правилами, как, когда и по какому случаю положено пить именно тот, а не иной), но особенно противных Ирина пока не встречала, а попадались очень даже ничего. Про один из них Ом — кажется, позавчера — пытался рассказать Ирине в подробностях. Но помимо простых и понятных дикого пчелиного меда и корней рогоза он перечислил такое количество незнакомых ей трав, и они появлялись в таком количестве разнообразных видов, что Ирина запуталась окончательно буквально через пять минут. И с тех пор — как и с местной едой — предпочитала не задавать вопросов, из чего и как приготовлено то, что она сейчас ест или пьет.
Ахх-Ишке, глотнув из плетеного туеска и передав туесок дальше по кругу, перешел сразу к делу.
— Вы, наверное, уже поняли, что нас в первую очередь интересовали не вы, а ваш напарник. Теперь я могу объяснить вам причину, по которой он нас интересует. Он — медик. Дело в том, что недавно мы столкнулись с очень неприятной и совершенно неожиданной ситуацией. Обычно человеческие болезни — я имею в виду те болезни, которые у вас принято называть заразными, эпидемическими — ни к йети, ни к фэйри не передаются. У нас есть свои болезни, которые, в свою очередь, не передаются вам. И свои методы лечения, совсем не похожие на ваши. Но недавно выяснилось, что одна из разновидностей заболевания, именуемого у вас «гриппом», способна поражать оба наши народа. Причем последствия оказываются куда более тяжелыми, чем для людей. Я знаю, что люди тоже время от времени умирают от гриппа. Но редко. Я знаю также, что когда-то давно, когда эта болезнь только-только появилась, она была действительно страшной болезнью — и для человека тоже. Но потом вы придумали новый тип лекарственных препаратов — антибиотики. И сделали грипп болезнью, может быть, не слишком приятной, но в большинстве случаев практически безопасной. Мы живем несколько иначе, чем вы. У нас в принципе нет того, что вы называете промышленностью. Мы не умеем производить чисто химические вещества чисто химическими способами. Давным-давно, когда вы занимались алхимией, у нашей и у вашей науки еще были какие-то точки соприкосновения. Но из той же алхимии вы взяли именно то, что нам показалось совершенно ненужным и бессмысленным с точки зрения нашей цивилизации. Наши дороги тогда разошлись — как в принципе и во всех других случаях. Но сейчас нам могут понадобиться ваши знания и ваши лекарства. И нужен человек, который смог бы квалифицированно разобраться в том, какое действие ваши лекарства будут оказывать на наши организмы, не будет ли вреда больше, чем пользы, и как нужно пользоваться вашим врачебным опытом применительно к нашим условиям. Поэтому нам потребовался ваш друг.
— Но почему именно он? Он ведь не специалист-фармацевт и не эпидемиолог. Термины понятны?
— Да, понятны.
— Он, конечно, человек весьма обширных познаний, но можно было бы подыскать специалиста в конкретной интересующей вас области…
— Да, можно было бы. Но есть еще ряд условий, с которыми приходится считаться. Вы сами вторглись на нашу территорию. Есть несколько — как бы это выразиться на вашем языке? — ну, скажем так, законов или запретов (эти слова ближе всего подходят по смыслу к нашим понятиям), которые мы никогда не нарушаем применительно к вашим соплеменникам. По крайней мере, стараемся не нарушать. Вы — разведчики, пойманные на чужой земле при попытке собрать информацию, которую мы не хотели бы передавать в чужие руки. В том числе и в ваши. Вы для нас — как у вас это называется — военнопленные.
— Но у нас военнопленных не убивают. А нам, насколько я поняла, может грозить смерть.
— У вас не убивают военнопленных? — Ахх-Ишке пристально посмотрел на Ирину, и та поняла, что по крайней мере выражение издевки
