— Ненавидящая своего учителя и отстранившаяся от клана Учиха, — поправил феодала советник. — Это может повлиять на решение. Большим препятствием является ее малая активность в войне. Сейчас, когда ее сын уже подрос, а Коноха несет потери, это перестает находить понимание у остальных шиноби.
— А что насчет последнего? Этого Харуно. Я его не помню совсем.
— Это выдающийся ирьенин, который точно достиг второй активации Шичи Тенкохо, в этой войне он всегда оставался на вторых ролях, но многие отмечают его стратегическое мышление. Он командует полевыми ирьенинами и делает это успешно. Не будь его, Коноха могла бы понести гораздо большие потери. На его счету многие спасенные жизни, начиная от того же Като Дана и закачивая Хатаке Сакумо. Однако он предпочитает оставаться в тени Цунаде, не знаю, насколько велики его шансы стать Хокаге.
Слушая разговор дайме со своими советниками, я невольно улыбался. Приятно, однако, когда твои ученики становятся великими, их имена вспоминают и произносят с трепетом. Тешит самолюбие, прямо скажем. Еще бы Айрон остался жив. И Наваки с Рокуро. Если подумать, то из слов этого самурая выходит так, что многие из тех, кто мне в сыновья годится, не дожили до этих дней. Слишком многие.
Многие были моложе Сары и ушли незаметно, словно так и должно быть. В устах дайме и его советников, их жизни словно не стоят ничего. Были такие шиноби, и их не стало. Печально, что утрачен ресурс, но это шиноби, для того они и живут, чтобы умирать за других.
Это даже правильно в чем-то, такова судьба воинов, и теперь их ждет новая жизнь и новый рок. Но все же они положили свои жизни, свои мечты, счастье и боль на алтарь чужой победы, отдали всех себя, чтобы дайме достигли своих целей, чтобы их страна процветала. Местные жители считают это нормальным, и феодалы, и многие шиноби. Но некоторые из ниндзя уже начинают понимать, что в нынешнем мире старые отношения не всегда правильно воспринимаются. А я их вообще никогда не понимал.
Вдохнув свежий ночной воздух, наполненный сладким ароматом цветущих глициний, я запрокинул голову и посмотрел в темные небеса, усеянные мириадами звезд. Те, кто принес себя в жертву своим и чужим идеалам, достойны хотя бы памяти тех, за кого они умирали.
Эта ночь обещала быть тихой, как и многие другие. Уже погас свет в Тройном кабинете, и больше не были слышны голоса советников в залах дворца. Были слышны только редкие переговоры гвардии, когда ночь внезапно озарили первые языки пламени, а тишина была разрушена пронзительным, полным боли и страдания криком, переходящим в визг.
Я заметил лижущие деревянные балки языки огня одним из первых. Тяга воздуха быстро раздувала огонь, чада дыма почти не было. Когда моя техника заставила воды пруда взметнуться вверх и обрушиться на объятые пламенем постройки обильной моросью, крики уже не были слышны. Огонь сопротивлялся очень долго. Даже с учетом того, что шиноби старались тушить его максимально осторожно, чтобы разлетающиеся угли не упали на соседние здания, это было странно. Я попытался было в общей суматохе незаметно использовать технику Катона и просто сдернуть пламя с дерева, но, к моему удивлению, и это не удалось. И перекрыв доступ кислорода, тоже не смог добиться успеха в тушении.
Несмотря на все усилия шиноби, огонь потух только спустя долгие десять минут яростного сопротивления воде и песку. Продираясь сквозь обвалившиеся балки, мы смогли пройти к покоям, где почивал дайме с наложницей, но это было уже бесполезно.
Здесь лежали лишь обгоревшие тела шиноби, пытавшиеся было вытащить правителя из огня. Личная охрана дайме тоже не преуспела в его защите. На углях кровати можно было обнаружить останки наложницы, чьи крики долго разрезали ночь перед смертью. Обугленные руки были скрючены, некогда прекрасная женщина пыталась сама выбраться из пламени, но лишь бессильно ломала ногти о заклинившую дверь. В ее руках неестественно чистой казалась спица для волос, кандзаси с оплавленным, вскипевшим шариком янтаря на конце. Ею она словно пыталась открыть неподдающуюся створку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тело дайме тоже было здесь. Его нашли на полу в скрюченной позе и рядом оброненную масляную лампу.
На следующее утро было объявлено, что владыку Страны Огня настигла старость. Сердечный удар застал его посередь дня. В попытке позвать помощь он обронил лампу, из-за чего и начался пожар. Но подробности произошедшего выясняли еще долго.
Глава 51. Начало жаркого лета
12 июня 49 года от начала Эпохи Какурезато
Тонкое нательное белье пропиталось потом и неприятно липло к телу. Нашитая шерстью на полупрозрачной шелковой ткани сетка должна была сохранять тепло при долгих засадах и отводить влагу в жарких битвах. Но затянувшийся дождь не давал проявиться этому свойству так полюбившегося Кушине элемента одежды. Тяжелые капли дождя часто били по голове и плечам, насквозь вымочив грубую пеньковую ткань верхней одежды и разгрузки.
Просушить ее будет сложно, но все равно придется стирать, так что жалеть об этом поздно. А что-то и вовсе придется выкинуть. Кровь со штанов и рубахи еще можно отстирать, а дыры в них заштопать, но разгрузка исполосована клинком противника — ее только на тряпки. Обидно.
Потяжелевшие и слипшиеся от влаги в сосульки алые волосы девушки выбились из-под повязки с протектором и липли к щекам. Капли дождя падали на запрокинутое к небу лицо, унося жар с раскрасневшейся кожи, они падали в жадно хватающий воздух рот, из которого вырывались частые облачка пара.
Обидно за одежду.
Кушина нервно рассмеялась. Она упала на колени в раскисший дерн и засмеялась в голос, сжимая в руках мокрую измятую молодую траву долины. Небольшой долины, раскинувшейся меж обветренных серых скал, которая этим днем стала полем сражения между Конохой и Ивой. Еще одним полем в бесконечной череде сражений, из которых она, Кушина, вновь вышла живой. А ей обидно за одежду!
Болезненный кашель заставил девушку оборвать нервный смех. Ее взгляд стремительно заметался по округе, выискивая источник звука. Найти его оказалось не так-то просто. Вокруг Кушины лежало не меньше двух десятков тел. Рваных, покрытых грязью и кровью тел врагов и друзей. И кто-то из них был еще жив.
— Пожалуйста… — донесся до ушей Кушины сквозь шум дождя хриплый шепот. — Помоги…
Девушка смогла найти его. Полностью обожженного шиноби. Техника Катона прошлась по его телу, сжигая одежду, спекая ее остатки с покрывшейся сочащимися сукровицей язвами кожей, область живота и груди была и вовсе обугленной. Тяжелые травмы, но парень, наверное, был под львиной долей стимуляторов, раз находился в сознании. Кизаши еще мог бы спасти ему жизнь, если бы не одно «но».
Этот шиноби был из Камня.
— Помоги… — сорвались с его обожженных губ слова. — Убей. Умереть… от руки Акай Чишио но Ренге… будет… в радость.
Волна чакры взметнулась внутри Узумаки, промчавшись по меридианам и вспыхнув тревожными алыми огоньками на кончиках вскинутой в сторону врага руки. Знаки печати ударились в шиноби, разорвав его грудь и запечатав очаг чакры. Брызги крови и тканей взметнулись в воздух, опадая на землю, повторяя линии фуиндзюцу, которые напоминали изображение цветка лотоса. Девушка не была столь наивной, чтобы не позаботиться о возможной самоубийственной технике, которая могла бы сработать при смерти противника. Кушина Узумаки была слишком желанной целью для многих.
— Я не кроваво-красный лотос, — зло прошипела она, уронив горящую изнутри от использованной техники руку на влажную землю и сверля взглядом быстро смываемые линии кровавой печати. — Я Гурен! Сколько раз вам повторять… Алый Лотос. Не кровавый.
Внезапно для самой себя всхлипнув, Кушина тяжело оперлась о землю, пытаясь встать. Ноги подрагивали из-за противной слабости, качнувшись, она едва не упала на чей-то труп, но все же смогла подняться. Пелена дождя ограничивала взор, но джинчурики смогла сориентироваться, в какой стороне должны были появиться ирьенины Конохи и прочие вспомогательные отряды в случае победы Листа, и направилась туда.
