— Все наверх! — приказал Тарвиц, не зная, слышит ли его кто-нибудь в грохоте канонады. — Покинуть зал!
Он добрался до галереи, опоясывающей купол храма, и обнаружил на ней космодесантников, чьи эмблемы принадлежности к Легионам были скрыты под толстым слоем пыли и крови. Но теперь, понял Тарвиц, эти различия уже не имеют значения, поскольку все они стали одной командой, братьями, сражавшимися во имя общей цели.
Над галереей оставалась только проломленная крыша, и там Тарвиц наткнулся на сержанта Раэтерина, серьезного линейного офицера, ветерана кампании на Убийце.
— Сержант! — окликнул его Тарвиц. — Докладывай!
Раэтерин выглянул в пробоину, откуда он посылал одиночные выстрелы из своего болтера. Тарвиц мельком взглянул на его лицо и увидел, что по щеке течет струйка крови.
— Ничего хорошего, капитан! — ответил сержант. — Мы долго их сдерживали, но не выстоим в еще одной атаке. Их слишком много, да еще этот титан…
Тарвиц кивнул и осторожно глянул из амбразуры вниз. При виде множества тел, усеявших землю вокруг дворца, он чувствовал, как в душе разрастается ненависть к этим изменникам, для которых понятия чести и верности потеряли смысл, умерли. Он знал каждого из погибших воинов, ведь все последние месяцы он водил их в бой и лучше, чем кто-либо другой, научился понимать их.
Они были лучшими в Галактике солдатами, спасителями человеческой расы и избранниками Императора. Их жизни, полные героического служения и самопожертвования, оборвались в результате подлого предательства, и Тарвиц еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным.
— Нет, — решительно сказал он. — Мы не отступим.
Он встретил взгляд Раэтерина и продолжил:
— Титан снова ударит по тому же углу часовни, немного выше, а потом изменники пойдут на штурм. Собери людей, готовьтесь к наступлению.
Он знал, что предатели просто ждут, когда храм рухнет, и тогда они спокойно смогут войти и без особого труда перебить оставшихся защитников. Все это даже нельзя было назвать сражением — это было демонстрацией превосходства Воителя.
«Диес ире» дал залп из крупнокалиберных орудий, чудовищный шторм огня и смерти прокатился по площади перед часовней, превращая верных Императору воинов в факелы.
Внутри часовни воздух раскалился, словно в преисподней, и по галерее прокатилась волна обжигающего ветра.
— И это все, на что вы способны?! — заорал Тарвиц. — Вам никогда не удастся перебить всех нас!
На лицах окружающих воинов вспыхнула ярость. Слова, вызванные скорее отчаянием, чем храбростью, самому Тарвицу показались фальшивыми, но он заметил произведенный ими эффект и улыбнулся, сознавая свой долг перед этими людьми.
Он должен был сделать так, чтобы последние минуты их жизни не пропали впустую.
Внезапно небо раскололось, плазменная пушка титана вздрогнула, и ослепительно белое пламя заполнило галерею, швырнув Тарвица на пол. Сверху посыпались оплавленные осколки камней, рядом попадали обожженные и раненые воины. Тарвиц был оглушен и ослеплен и чудом не потерял сознания после такого удара. Горячий воздух с гудением заполнил вакуум, образовавшийся после горящей плазмы; этот порыв обжигающего ветра словно пытался смести верных Астартес с лица Истваана III.
Саул приподнялся и увидел, что снаряд пробил крышу, оставив неровную дыру с опаленными краями, и прошел через один из углов храма. Треть здания была полностью разрушена и превратилась в огромную груду расплавленного камня, вытекающего длинным нефритовым языком.
Тарвиц попытался вытряхнуть из ушей звон и сфокусировать зрение.
Сквозь волны жара до него донеслись боевые кличи врагов.
Схожие крики доносились и с другой стороны часовни, где на развалинах дворца стояли Пожиратели Миров и Дети Императора.
Начиналась атака.
При виде головы Торгаддона, отделенной от тела, Локен в ужасе упал на колени. Кровь фонтаном хлынула из раны, серебристое лезвие меча стало алым.
Гарвель прокричал имя своего друга, глядя, как его тело заваливается набок и, задев трибуну, разбивает ее в щепки. Локен встретился взглядом с Аксимандом, и горе, переполнившее душу, отразилось в глазах бывшего брата.
А затем горячей, неудержимой волной поднялась ярость, но гнев был направлен не на Хоруса Аксиманда, а на того, кто до сих пор пытался выбраться из груды каменных обломков. Локен заставил себя подняться, повернулся и увидел, что Абаддон вот-вот выберется из-под рухнувшего портика. Первый капитан был уже по пояс свободен он мраморных глыб, тяжесть которых наверняка убила бы Астартес в обычной броне. Но нижняя часть тела все еще была неподвижна и завалена камнями.
Локен дал выход своей ярости и боли потери в зверином крике и побежал к Абаддону. Он вспрыгнул на руку Абаддона и всем своим весом прижал ее к камням. Второй рукой противник перехватил его запястье, когда Локен направил меч в лицо Абаддона.
Оба воина замерли, столкнувшись лицом к лицу в сражении, которое могло закончиться только смертью одного из них. Локен, сжав зубы, попытался сдвинуть руку Абаддона.
Первый капитан, взглянув в его лицо, увидел в нем ненависть и боль потери.
— Локен, для тебя еще есть надежда, — проворчал он.
Локен с неожиданной для самого себя силой немного продвинул ревущее лезвие меча. Предательство Астартес — самой их сущности — наполнило его сердце бешенством, и вся ненависть сосредоточилась на чертах лица Абаддона.
Зубцы цепного меча злобно жужжали, и Абаддон, сильнее нажав рукой, опустил оружие Локена, направив его на свой нагрудник. Локен продолжал двигать меч вперед, и с усиленных керамитовых пластин посыпались искры. Меч вздрогнул, но Локен сумел его удержать.
Он знал, в каком месте клинок должен пробить броню — там, где щит из сросшихся ребер закрывает левую грудину, там, где бьется основное сердце…
И в этот момент предвкушения смерти ненавистного врага Первый капитан усмехнулся и отвел руку Локена вверх. Силовые доспехи Астартес увеличивали силу воина, но доспехи терминатора поднимали ее до невероятных высот, и Абаддон, призвав на помощь резервы брони, одолел сопротивление Локена.
С оглушительным яростным воплем Абаддон рванулся вверх из груды обломков, а его кулак ударил в грудь Локена. Броня треснула, и треснул костяной щит Гарвеля Локена. Он отшатнулся от Абаддона, сумев устоять на ногах несколько секунд, а затем ноги подкосились, и Локен рухнул на колени. Из трещин брони засочилась кровь.
Теперь Абаддон возвышался над ним, и Локен смутно увидел, что к нему присоединился и Хорус Аксиманд. Глаза Первого капитана горели в предвкушении триумфа, взгляд Аксиманда был полон печали. Абаддон с улыбкой принял из рук Аксиманда окровавленный меч.
— Это оружие убило Торгаддона, и мне кажется, оно вполне годится, чтобы убить и тебя. — Абаддон поднял оружие. — У тебя был шанс, Локен. Подумай об этом, пока будешь умирать.
Локен встретил неумолимый взгляд Абаддона и заметил в нем безумие — словно толпа злобных демонов нетерпеливо ждала его смерти.
Но меч не успел опуститься. Земля содрогнулась, и нечто огромное и неимоверно мощное сокрушило стену. Ускользающее зрение Локена различило гигантскую железную ступню, размером с городскую площадь, которая пробила стену и одним движением разрушила половину здания парламента.
Локен еще успел взглянуть вверх, чтобы увидеть красного бога войны, шагавшего по руинам Хорала. Его руки и плечи ощетинились орудиями, а колоссальное лицо было застывшей маской неумолимого гнева.
«Диес ире» — «День гнева» — сделал еще шаг, с крыши посыпался мусор и обломки, а в следующее мгновение все здание парламента превратилось в огромную груду расколотых камней, и Локен улыбнулся.
Он чувствовал, как трясется, словно в ознобе, земля и камни разрушенного здания стонут под пятой бога войны, а затем мир погрузился в темноту.
Саул Тарвиц посмотрел на сотню космодесантников, набившуюся в крошечное укрытие — последнее, что осталось от Песенной Часовни. Казалось, они уже целую вечность ждут финальной атаки изменников, но на самом деле прошло не больше тридцати минут.
— Почему они не атакуют? — спросил Неро Випус, один из немногих оставшихся в живых Лунных Волков.
— Не знаю, — сказал Тарвиц. — Но какой бы ни была причина, я благодарен им за задержку.
Випус кивнул. Его лицо оставалось хмурым и печальным, и это не имело никакого отношения к последнему сражению во Дворце Регента.
— Все еще никаких известий от Гарвеля и Тарика? — спросил Тарвиц, уже зная ответ.
— Нет, — сказал Випус. — Ничего.
— Сочувствую, друг.
Випус тряхнул головой:
— Нет. Еще рано их оплакивать. Я не стану. Возможно, они справятся.
Тарвиц ничего не сказал — пусть живет хотя бы эта надежда — и снова сосредоточился на огромных силах армии Воителя. Десять тысяч предателей неподвижно стояли на развалинах Хорала. Пожиратели Миров завели свои песнопения рядом с Детьми Императора, а Сыны Хоруса и Гвардия Смерти ждали на огневых рубежах.
