фасадом ему нравится. Ноги обтянуты драными джинсами, черными от налипшей грязи и лоснящимися на сгибах. Грудь Пса была голой, и стоял он на полу босиком. Нитех изобразил своим ртом что-то вроде ухмылки:
– Идут след’м за вами.
Далеко внизу, в Ночном Городе, надрывно закричал лоточник-водонос, зазывая покупателей.
– Запрыгали струны, Пес?
Она новела фонарем, и я увидел тонкие провода, привязанные к головкам болтов. Они тянулись от самого края площадки и исчезали внизу.
– Выруби нахр’н свет!
Она сразу же погасила фонарик.
– Эт’т, к’торый там, как он ход’т без света?
– Свет ему не нужен. Это подарочек еще тот, Пес. Если ваши сторожа попытаются спихнуть его, думаю, что домой они вернутся в разобранном виде.
– Он друг эт’г друга, Молл? – с тревогой прогнусавил он.
Я услышал, как у него под ногами затрещала гнилая фанера.
– Нет. Но я займусь им сама. А этот, – она похлопала меня по плечу, – это мой друг. Понял?
– Ясн’, – ответил он без особой радости и прошлепал к краю платформы, туда, где крепились болты. Дергая за натянутые струны, он принялся передавать сообщение тем, кто находился внизу.
Подобно огромному крысиному лабиринту, далеко под нами раскинулся Ночной Город. Он был окутан мраком, лишь в крохотных квадратиках окон тускло мерцали свечи да изредка выступали из тьмы площадки, освещенные фонарями на батарейках и карбидными лампами. Я представил себе стариков, коротающих время за бесконечной партией в домино: они лениво постукивают костяшками, а сверху им на голову с мокрого стираного белья, вывешенного между фанерными лачугами, падают большие теплые капли. Затем я попытался представить того, кто сейчас терпеливо карабкается за нами, один, в темноте, в своих легоньких дзори и мерзкой туристской рубахе, вежливо улыбаясь и не спеша – да и куда спешить-то?.. И все же, как ему удалось выследить нас?
– Очень просто, – сказала Молли. – Он чует нас по запаху.
* * *
– Кур’шь?
Пес вытащил из кармана мятую пачку и, как награду, вручил мне сплющенную сигарету. Прикуривая от кухонной спички, я разглядел марку. «Ехэюань». «Пекинская сигаретная фабрика». Понятное дело, нитехи связаны с черным рынком. Тем временем Пес и Молли завели какой-то нескончаемый спор, который, как я понял, вертелся вокруг желания Молли воспользоваться чем-то из недвижимого имущества нитехов.
– Приятель, ты, наверно, забыл, сколько я всего для вас сделала. Мне нужна Площадка. Я давно не слушала музыку.
– Ты не н’тех…
Так они препирались добрую часть километрового зигзага, по которому вел нас Пес. Идти оказалось непросто: то по узким раскачивающимся мосткам, то куда-то вверх по веревочным лестницам. Нитехи плетут паутину, плевками эпоксидной смолы прикрепляя свои гнезда к расползающейся ткани города, – и спят там себе над бездной в веревочных гамаках… Их владения настолько условны, что порой и состоят лишь из упоров для рук и ног, выпиленных в каркасах геодезиков.
Гиблая Площадка, сказала Молли. Поспевать за ней было непросто, особенно в этих неразношенных модных туфлях из гардероба Скоростного Эдди, которые скользили по вытертому металлу и гладкой мокрой фанере, – и я подумал: а можно ли найти еще более гиблое место, чем это? Молли и Пес все спорили, но я догадывался, что отговорки Пса всего лишь ритуал: она получит то, чего хочет.
Где-то там внизу, под нами, накручивал круги в своей цистерне Джонс. У бедняги как раз должна была начаться ломка. Полиция, наверное, все еще приставала к завсегдатаям «Взлетной полосы» с вопросами о Ральфи. Что он там делал? Да с кем он там был до того, как вышел на улицу? И якудза, должно быть, уже запускала свои невидимые щупальца в информационные узлы города, выискивая любую мелочь, способную навести на мой след, – банковские счета, страховки, оплаченные квитанции. У нас информационная экономика. Этому учат еще в школе. Но учителя никогда не скажут вам, что невозможно жить, передвигаться, совершать какие-либо действия, не оставляя крошечных, ничтожных на первый взгляд, но неуничтожимых следов информации о личности каждого человека. Следов, которые можно извлечь, собрать, усилить…
Но к этому времени пират уже должен был переправить нашу анонимку на спутник связи, принадлежащий якудза. Послание очень простое: «Отзовите ищеек, или мы запустим вашу программу по всем каналам».
Программа… Я даже понятия не имел о ее содержимом. И до сих пор не имею. Я просто пропел свою песню не разбирая слов. Быть может, это были данные каких-то исследований, добытые с помощью промышленного шпионажа, – обычный бизнес якудза. Чем не по-джентльменски – грабануть у «Оно-Сэндай» какую-нибудь перспективную разработку, а затем вежливо предложить ее выкупить? А если жертва упрется, в ход пойдут угрозы: или гоните монету, или ваша бесценная новинка станет всеобщим достоянием.
И в самом деле, почему бы им не поставить на какой-то другой номер? Разве продать украденное «Оно-Сэндай» для них менее выгодно, нежели выкопать могилу для какого-то Джонни с Мемори-лейн?
Их программа, отправленная наземной почтой четвертого класса, была сейчас на пути в Сидней. По одному адреску, по которому я обычно отсылал письма для своих клиентов – люди там работали надежные, и, главное, они не задавали вопросов, – причем совсем незадорого. Якудза же я выслал программу не целиком, а лишь небольшую часть второй копии – ровно столько, чтобы они убедились в ее подлинности. А поверх затертого куска я записал свое послание.
Боль в кисти не проходила. Мне хотелось остановиться, лечь и уснуть. Я знал: еще немного, и я потеряю чувство реальности, свалюсь без сил – и уж тогда-то эти черные остроносые туфли, которые я купил, чтобы сыграть роль Эдди Бакса, потеряют опору и мигом доставят меня вниз, в Ночной Город. Но перед мысленным взором все время стоял он – тот, что шел за нами следом: от него, как от дешевой религиозной голограммы, исходило сияние, а увеличенный чип на гавайке напоминал снимок приговоренного к ядерной смерти города, сделанный со спутника-шпиона.
И поэтому я продолжал двигаться за Молли и Псом через небеса нитехов, кое-как сколоченные из всякого хлама, от которого отвернулся даже Ночной Город.
* * *
Гиблая Площадка – квадрат восемь на восемь метров. Словно какой-нибудь великан, натянув на стальных канатах свалку металлолома, подвесил ее в пустоте. Она скрежетала при малейшем движении, а двигалась она постоянно, раскачиваясь и подпрыгивая, пока собравшиеся нитехи рассаживались на окружавшем ее фанерном карнизе. Дерево от старости серебрилось, поверхность карниза, отполированная за долгие годы, сплошь пестрела от вырезанных имен, угроз и признаний в любви. Отдельные тросы, удерживавшие карниз на весу, терялись во тьме за пределами ослепительно-белого сияния двух
