Она не только с ним согласна — внутренний голос принцессы Лафимской кричал от паники. Кричал от переживаний и испуга. Кричал от возмущений.
* * *
— Ты — спятивший спарг!
С гиканьем семир Гарфуз и семир Айрун налетели на Ийлюта одновременно. В руках рассвирепевших харзских вождей мелькали кривые ятаганы, из-за пазух с роковым шелестом один за другим выхватывались из потайных ножен кинжалы. Время убеждений и переговоров закончилось, вместо того наступили минуты, когда в ход пошли крайние меры для союзов и паритетов — уговоры холодной стали. Семир Аршит Ийлют предлагал племенам кочевников одну судьбу, а вожди и слышать не желали насчет авантюрной затеи бесшабашного Аршита, виданное диво идти на Губернии Лафим войной? Видите ли, захотелось ему вдруг отстоять утерянные ценности и отбить клапоть земли, пусть даже принадлежащий некогда ихнему народу. Но на то и существуют законы сильнейших, когда люди захватили хребет Нольда, поселились в северном районе, построили город Нильф, которым орудует губернатор Ложич, но в конце то концов в том нет ничего смертельного, племена странников беспрепятственно отошли в глубину юга, в пустыню. Научились вспахивать и высеивать жаростойкие культуры, собирать урожаи. Запасаться на сезоны песчаных бурь. Разводить гипаа и мясных коз. Казалось бы, прижились со старыми проблемами, нет тебе, вернулся с отлучки Ийлют и тут же подавай ему возмездие! Завел маниакальные речи о мести. О мести дайкинам. О решающем ударе по Нильфу. О свержении диктатуры дайкин. О свержении трусости и возрождении храбрости. Сперва его молча слушали, у многих молодых харзов глаза загорелись поярче ночных костров, но разве можно задурить головы матерым и вспыльчивым волкам-семирам? Начиная с Флаунга Улюна и заканчивая Олзуном — все похватались за клинки, затрясли перед крутым хребтом, на котором Аршит устроил ораторство — холодной сталью. Остались и те, кто вообще воздержался от комментариев и не принял ни чью стороны, а те, кто в тайне готов был подержать Ийлюта, почему-то тоже медлили в сторонке, еще толком не избрав половину и не разобравшись в собственных чувствах?
Аршит встретил протесты с холодным презрением и, не задумываясь, обозвал отступников: трусами и плебеями, на что сейчас же получил обоесторонние вызовы на бой. К его, не прикрытому изумлению с ним никто не собирался церемониться, разубеждать в обратном или сюсюкаться, Горфуз с Айруном взлетели к нему на вершину хребта — песчаного крюка с известковыми пластами, обгоняя неуверенных Хумса и Кулана, налетели на орущего им в лицо разгневанного Ийлюта. Кулан едва удержался на своем пятаке, ушел от мечущейся в него стали ползком на брюхе, а Хумс с вереском спрыгнул на крайний уступ, на следующий хребет. Ийлют же на вопли и гиканья скопившегося внизу народа лишь презрительно скривился, вступил в бой с обозленными сородичами. За Горфузом и Бруттом следом лезли по известковому клыку Шахут и Улюн. Улюн соперник и сосед с землями семира Аршита, тремтел так рвался сцепиться с Ийлютом, но всегда трусливо отступал и в одиночку сгоряча не лез напролом, правда сегодня ситуация контрастно поменялась, против Аршита надвигался обезумевший шквал стали.
— Слепцы! Трусливые ослы! Отрыжки спаргов! — орал на карабкающихся по крутизне харзов Аршит, сабля давно покинула ножны. — Я ждал от вас другого решения, зачем вы приперлись ко мне, трусливые шакалы? Хлебали б реску в своих норах, да трахали до бесконечности своих баб. Мне нужны отважные мужи, а не слюнявые сопляки!
Злобное шипения и бешеные ревы в ответ, странники от возмутительного гнева потеряли дары речи, ятаганы накручивают в воздухе смертельные петли.
— Сдохнешь, паскудный кролл!
Замахнувшись над головой рубящим ударом, Горфуз наскочил на посланника Шиарра, стараясь скинуть с вершины хребта. Брутт изогнувшись, пытался достать до ноги и подсечь нахала. Драка уже завязалась. Вокруг возвышения собралось столпотворение — от мала до велика, жарились на солнце, но шумно и упоено наблюдали за соперничеством, шумно и громко подбадривая своих вождей. За кого именно племена так яростно переживали и на кого больше ставили в этом боя ставку, конечно, оставалось загадкой. Скорее их охватил яростный жар схватки, доселе за столько лет не происходившей новизны в жизни племен харзов, ведь чувствовалось, что семир Аршит Ийлют собрал их не зря, и волна революций погребла под собой не одну сотню сердец. Пока им было все равно кто победит — главное ажиотаж самого боя, но сам факт события вскруживал горячие головы и напевал марши бунта.
…Брутт не достал, Аршит ловко ушел от укола, подставил под выпад Горфуза, и когда оба потеряли момент для следующей атаки, насел в свою очередь. Его сабля с яростью отмахнулась от ятагана Горфуза, а Ийлют ударом ноги отправил заносчивого противника в полет по скале, полувзмахом отбил замах Брутта и наотмашь разбил страннику пасть, по грубой звериной щеке потекла кровь. Отступив, Брутт зашипел еще больш угрожающе. Горфуз тоже подымался на лапы.
— Вижу, не нравится проигрывать, уважаемые?
— Не рано ль думаешь о победе, Ийлют?
Семир Аршит холодно оскалился.
— Не рано.
— Оставьте его мне! Я сам с ним… — задыхался от запала боя Шахут.
— Не подавишься, сосунок? — с издевкой бросил ему Ийлют.
Кровь прильнула харзу в морду, звериный вопль бешенства слетел с оскала.
— Ты покойник, Аршит! — скачками Шахут мчался на Ийлюта.
Посланник Шиарра широко расставил ноги и опустил к земле руку с клинком, быстрый Шахут стремительно приближался, расстояние сокращалось. Горфуз чуть уклонился с дороги, Брутт отскочил полупрыжком, а Аршит замер на самом краешке песчаника.
Шахут скорый и неуловимый, несется на него вихрем с ятаганом над головой, семир Хафата целится в грудь Ийлюту. Толпа вопит и зверино ревет, их гам слышится даже в Нильфе, губернатор Ложич в панике подымает на ноги солдат, а Шахут маячит перед глазами и видит смерть подонка Аршита…
Но в последний миг посланник Шиарра резко отступает от края хребта, очень низко пригибается, пропускает над собой лезвие кривого клинка и, извернувшись с разворота, махом срезает ничего не сообразившему Шахуту головешку. Башка семира высоко подскакивает над хребтом, отделяется от бренного тела и, вращаясь, с подскоками на горбах, скачет в орущую от азарта толпу. Ореол карминовых капель оседает на исохшуюся землю, смешиваясь с песком и известью. Тело с конвульсиями заваливается и катится по откосу, семир оборачивается к застывшим в обомлении Брутту и Горфузу, растерявшийся Улюн замедляется за их спинами, не особо решаясь на подвиг. После гибели Шахута идея схватиться с Аршитом ему кажется совсем бесперспективной. Семир Ийлют хорошенько помнил, что в жизни Улюн был и до конца своей жизни останется трусом. Паршивой овцой!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
