— Но, — попытался осторожно поспорить Тревайз, — ты говоришь о своей стране как о Новой Земле. Почему ты называешь её именно так?
— Потому, благородный господин, — ответила Хироко негромко, — что она так зовется всеми, и ни одна женщина не находит это странным.
— Но это Новая Земля, следовательно, более поздняя. Должна быть и Старая Земля, предшествовавшая этой, в честь которой ваш мир и был назван. Каждое утро наступает новый день, и это означает, что раньше него был старый день, прошедший. Разве ты не понимаешь, что так и должно быть?
— Нет, благородный господин. Мне ведомо только, как называется наша страна. Я не знаю более ничего и не могу уследить за твоими рассуждениями, которые, на мой взгляд, напоминают то, что мы зовем здесь болтологией. Прости, я не хотела тебя обидеть, господин.
Тревайз покачал головой — никакого толку.
77
Тревайз наклонился к Пелорату и прошептал:
— Куда бы мы ни попадали, что бы мы ни делали — никакой информации.
— Мы знаем, где Земля, так в чём же дело? — ответил Пелорат, едва шевеля губами.
— Я хочу знать хоть что-нибудь о ней.
— Эта женщина очень молода. Вряд ли она располагает необходимыми знаниями.
Тревайз подумал немного и кивнул:
— Правильно, Джен.
Он повернулся к Хироко и сказал:
— Мисс Хироко, вы так и не поинтересовались, зачем мы здесь, в вашей стране.
Хироко потупила глаза и объяснила:
— Я не смею высказывать никакого интереса, исходя из вежливости и гостеприимства, до тех пор пока вы все не поедите и не отдохнете, благородный господин.
— Но мы уже поели, можно считать, и отдыхали перед посадкой, так что я скажу тебе, зачем мы здесь. Мой друг, доктор Пелорат, — известный учёный в нашем мире, образованный человек. Он — мифологист. Ты знаешь, что это такое?
— Нет, благородный господин. Не знаю.
— Он изучает древние предания, те, которые рассказываются на разных планетах. Эти предания называются мифами или легендами, и они интересуют доктора Пелората. Есть ли на Новой Земле кто-нибудь, кто знает ваши предания?
Хироко слегка наморщила лоб, задумалась и сказала:
— Я в этом не искусна. В этой части острова есть старик, который любит говорить о былых временах. Откуда он мог всё это узнать, мне неведомо, и думаю, он либо сам всё выдумал, либо услыхал от других выдумщиков. Возможно, это именно то, что твой учёный друг хотел бы услышать, хотя я могла и неверно понять тебя. Сама я думаю, — она огляделась по сторонам, словно не желая, чтобы её кто-то услышал, — что старик этот — просто болтун, хотя многие охотно его слушают.
— Нам как раз такая болтовня и нужна, — кивнул Тревайз. — Не могла бы ты отвести моего друга… к этому старику?
— Он называет себя Моноли.
— …К Моноли. А как ты думаешь, Моноли согласится поговорить с моим другом?
— Он? Согласится ли поговорить? — презрительно скривилась Хироко. — Вы бы лучше спросили, согласится ли он когда-нибудь перестать говорить. Он всего лишь мужчина и, следовательно, может проболтать до третьих петухов, не закрывая рта, не в обиду ему будет сказано, благородный господин.
— Так можешь ты прямо сейчас отвести моего друга к Моноли?
— Это может сделать любой и когда угодно. Старик всегда дома и всегда готов приветствовать слушателей.
— И, возможно, какая-нибудь пожилая женщина не прочь пообщаться с госпожой Блисс. Она должна заботиться о ребенке и не сможет далеко от него отходить. Ей понравилось бы, если бы ей составили компанию; женщины, как ты знаешь, рады…
— Посплетничать? — удивилась Хироко. — Впрочем, так считают мужчины, хотя я не раз наблюдала, как сами же мужчины оказывались гораздо большими болтунами. Дайте им только вернуться после рыбалки, и они начнут соперничать друг с другом в полёте фантазии, расписывая свою добычу. Никто не может ни проверить их, ни поверить, но это, впрочем, их не останавливает. Но довольно и мне болтать. У моей матери есть подруга, её я сейчас узрела в окно, которая может составить компанию госпоже Блисс и её ребенку, но раньше может проводить твоего друга, уважаемого доктора, к Моноли. Если твой друг столь же горазд слушать, как Моноли — говорить, тогда ты вряд ли сможешь разлучить их в этой жизни. А теперь, с вашего позволения, я покину вас на минуту.
Когда она ушла, Тревайз обратился к Пелорату:
— Послушай, выжми всё, что сможешь, из этого старика; а ты, Блисс, выпытай как можно больше от той, что придёт посидеть с тобой. Всё о Земле.
— А ты? — спросила Блисс. — Что собираешься делать ты?
— Я останусь с Хироко и попытаюсь найти третий источник информации.
— Ну да, — понимающе улыбнулась Блисс. — Пел будет говорить со стариком. А ты, так уж и быть, останешься с хорошенькой полуголой девушкой. Разумное распределение труда, ничего не скажешь.
— Выходит так, Блисс, что это действительно разумно.
— Но тебя не огорчает, что труд распределится именно так, а не иначе?
— Нет, конечно. Почему это должно меня огорчать?
— Действительно, почему?
Вернулась Хироко и, сев на скамью, сообщила:
— Всё устроилось. Уважаемый доктор Пелорат будет сопровожден к Моноли; благородная госпожа Блисс, вместе с её ребенком, обретет компаньонку. Теперь я могу надеяться, благородный господин Тревайз, продолжить столь приятную моему сердцу беседу с тобой, быть может, даже об этой Старой Земле, о которой ты…
— Болтал? — копируя её, пошутил Тревайз.
— Нет! — смеясь, возразила Хироко. — Но ты славно передразнил меня. Я проявила к тебе неуважение, отвечая на эти вопросы в дурном тоне. Я стражду принести извинения и исправить свою ошибку.
— «Стражду»? — Тревайз оглянулся на Пелората.
— «Жажду», — негромко перевел Пелорат.
— Мисс Хироко, я не почувствовал неуважения, но, если тебе станет легче, я рад буду поговорить с тобой.
— Ты несказанно добр. Благодарю тебя, — сказала Хироко, вставая.
Тревайз тоже поднялся.
— Блисс, — позвал он, — удостоверься, что Джен в безопасности.
— Предоставь это мне. А у тебя есть… — Блисс красноречиво взглянула на оружие Тревайза.
— Не думаю, что оно понадобится, — проворчал Тревайз.
Он последовал за Хироко, вышедшей из трапезной. Солнце поднялось уже высоко, и стало ещё теплее. Ощущался, как всегда, запах новой планеты. Тревайз припомнил, что на Компореллоне почти ничем не пахло, вспомнил слегка затхлый запах Авроры, довольно приятный — Солярии. (На Мельпомене они были в скафандрах и могли чувствовать лишь запах собственных тел.) В каждом случае к запаху они привыкали буквально за несколько часов, как только насыщались обонятельные рецепторы носа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
