Когда же государь русов спустился с башни и вышел за ворота, весь окоем был в парусах, будто этим утром взошло над морем сразу триста солнц. Но образы лучистых Хорсов уже трепетали на ветру, ибо дружинники гасили паруса, замедляя ход и урезонивали сердца кораблей железными забралами. Несмотря на ранний час, к крепости со всех сторон неслись пешие и конные; иные же варяги – русы, сканды, арваги и герминоны, отправившие своих сыновей в дальний поход, давно пришли на своих кораблях и по нескольку месяцев стояли в затоне, ожидая возвращения дружины Космомысла. Здесь же были гружённые хлебом, железом и конями купеческие суда росов, свийских и арвагских варягов, прослышавших о разгроме войск Вария, и полагая, что молодой князь идет с богатой добычей – не с серебром и златом, а искусными шелками, поволоками и прочими редкими тканями, которые не из чего соткать в полунощных странах. С ударами колоколов людей все прибывало и к восходу солнца вымощенная площадь по обеим берегам затона заполнилась народом.
Когда-то вольные арвары строили города с дворцами, вытянутыми в цепочку вдоль берегов морей, у самого прибоя, и обязательно на устьях рек и затонов, ибо каждый желал жить сам по себе, со своим родом. Дома обычно были таких размеров, насколько позволяла сила и мощь рода, поскольку варяги не знали наемного труда и строили своими руками. По той же причине у вечевых русов не было столиц, где вольный человек обязан был бы служить престолу и подчиняться неким общим правилам и законам. Центром притяжения обычно становилось место, где висел вечевой колокол, а Князь и Закон русов со своим родом строил дворец. Но когда избирался новый государь, чаще всего, из другого города, то туда и переносили вечевой колокол, и вече собиралось там же.
Однако после набегов обрища стали воздвигать крепости, в стенах которых было всегда тесно вольному, привыкшему к бескрайним земным и морским просторам варягу. И все равно иноземцы, попадая на берега Варяжского моря или путешествуя по рекам вглубь материка, где сухопутные росы строили деревянные родовые остроги, принимали крепости за грады, называя эту полунощную страну арваров – гардарика, а жителей гражданами.
Встречать дружину Космомысла собралось несколько десятков тысяч арваров – такое собрание народа в одном месте было редкостным даже во время осеннего вечевого съезда всех арварских областей или на весенней ярмарке. Несмотря на радостный час, варяги и гости были молчаливы, ибо сронив паруса, корабли замерли перед устьем затона и первую чалку подали с берега не княжескому хорсу, а малому судну, приспущенный парус которого не имел образа Хорса и отливал скорбной, снежной белизной.
Как только его борт коснулся причала, в единый миг люди сдернули шапки – перед вечным покоем мертвых.
Арвары не оставляли и не предавали огню своих павших в чужих землях, и будучи мореходами, не хоронили их в воде, поскольку это считалось осквернением моря, мертвой жертвой богу водных глубин Тону, который непременно возмутится и вызовет бурю. Погибших в сражениях дружинников возвращали в родные земли, дабы совершить тризну под Полунощной звездой. Для этого мертвые тела опускали в бочки и заливали живой живицей, взятой от корабельного сердца, сваренной с порошком белого горюч-тара, который добывали, пережигая камень радан, и от которого родилось слово горе. Если долгим был обратный путь, живица быстро каменела и превращалась в яр-тар – солнечный камень, который и доныне можно увидеть на песчаных морских отмелях.
Прежде чем хорсы с дружиной вошли в затон, скорбный корабль с пятьюстами бочек опутали канатами, вымостили взвоз бревнами и, взявшись всем миром, раскачали так, что застучало его сердце и подняло на высокий берег, а уж на место, рядом с курганами, руками поставили. И к нему в тот же час, растрепав себе волосы, потянулась цепочка женщин в белом, чьи сыновья вернулись домой, залитые в вечный яр-тар; за матерями к кораблю отправились расы-плакальщики, но остальной варяжий народ сгрудился у причала, ибо похороны и тризна будет на третий день, а сейчас встречали живых.
По древнему обычаю, дружинники, не дожидаясь, когда хорсы подтянут к причалу, прыгали в мелкое море прямо в доспехах, выстраивались в колонну и, бряцая оружием, пешими выходили из вод – точно так же, как и уходили в поход. Встречавшие забредали по колено и, чтобы скрыть слезы, сами умывались морской водой и брызгали на дружину, однако отыскивали своих только на суше и в тот час увозили в ближние родовые крепости. А варяги, живущие на берегах Арварского моря, дружинники-сканды, арваги и герминоны поднимались на горы и устраивали станы в ожидании тризны.
Сувор со своим старшим сыном Гориславом и дочерью, ждал победителя на мостовой, возле морских крепостных ворот, куда юные варяги должны были завести хорс. Космомысл вместе со сродниками своими – корабельной ватагой стоял на палубе, как и положено победителю, в красном плаще поверх кольчуги и сером, стальном шлеме с диковинными перьями. Ростом он был втрое выше и статью втрое шире, чем остальные ватажники – еще вырос и раздался в плечах за это время, что вдохновляло Князя и Закона.
Перед походом ему кольчугу сшивали из восьми кольчуг, кузнецы меч отковали, сварив в горне четыре меча, да и то маловат был...
У русов рождались богатыри, как в Былые времена, но очень редко и почти непредсказуемо: вдруг ни с того, ни с сего в каком-нибудь роду русов появлялся младенец, растущий не по дням, а по часам, так что к семи годам малы были отцовские рубахи, а к пятнадцати становились они богатырями двух или даже трехсаженного роста. Их называли исполинами и поленицами, то есть сыновьями и дочерьми, произошедшими от Поля (земное имя бога Рода), но чаще просто великими, подразумевая не поклонение, а их рост и силу.
Арвары помнили Предание и втайне ждали божьего дара, но как бы ни берегли своих богатырей, они оказывались смертными и вырождались в первом же поколении, хотя брали в жены таких же богатырок. И это было счастье, если исполину находилась поленица, всякий раз русы надеялись возродить племя бессмертных богатырей, однако у великанов рождались обычные дети.
В роду Сувора никогда не было желанных исполинов, старший сын и дочь появились на свет обычного роста и стати, но жена все время обещала ему родить великана, поэтому когда зачала позднее дитя, отправилась на остров Траяна в Арварском море, оставшийся от Родины Богов. Женщины у арваров были вольными и равными с мужчинами, в знак чего носили на груди боевой нож, которым защищали свое достоинство, но чаще всего перерезали пуповину новорожденного.
В Былые времена этот остров был частью материка Арвара и обитал на нем триглавый бог Траян, единственный из богов, кто ведал все небесные пути. И если на земле, согласно сторонам света, было четыре основных направления, то на небе путей было три – Млечный, Звездный и Последний, и все они сходились там, где находился Траян. Он же сидел на своем престоле или ходил по своей небесной тропе и три его головы были постоянно обращены каждая в свою сторону, а три пары глаз взирали на пути, дабы никто не мог их перепутать.
И до сей поры считалось, что небесные пути начинаются и оканчиваются на острове Траяна, поэтому вольные арварские женщины, мечтающие родить богатыря, стремились попасть туда, чтоб хотя бы одной ногой встать на Млечный путь, по которому Даждьбог посылает на землю волю еще не рожденных детей. По Преданию, воля спускалась с неба в виде сгустка огня с заключенной внутри пчелой, и беременной женщине нужно было успеть подставить ему свое лоно, однако сделать это следовало строго в определенное время, когда безвольный зародыш пройдет водный и воздушный путь, то есть две ипостаси – рыбы и птицы. И только когда обретет образ человека, можно открыть лоно перед Млечным путем. Однако и в этот миг желающих родить великана поджидали опасности: если зачатый младенец в чреве матери был слаб и не жизнеспособен, то мог не принять волю, и тогда сгусток огня падал на землю и носился над ней, влекомый ветром, от восхода до заката, залетая в дома, чтоб отыскать плодоносное лоно женщины. Поскольку век не вселившейся воли был короток, то найти не родившегося младенца в чреве было трудно и чаще всего огненный шар, величиной с грецкий орех, взрывался, обращаясь в свет, а забывчивые люди говорили – это шаровая молния ударила.
Но всякая женщина, явившая свету исполина, умирала во время родов, ибо нельзя родить богатыря, не отдав себя в жертву. Жена Сувора пожертвовала собой и таким образом, уж в зрелом возрасте, у Князя и Закона русов появился на свет поскребыш Космомысл – великан, которому ныне покорился гордый ромейский император.
Говорили, что узнать, простым смертным родился богатырь или есть у него коренная жила бессмертия, мало кому удавалось, ибо не остыл еще гнев богов, однако всякий родитель, у кого появлялся исполин, тешил надежду и, желая изведать будущее, уходил за тридевять земель, на Светлую гору. На вершине ее, выше облаков, стоял главный храм арваров, называемый чертогами Света или Свята, ибо свет в их понимании означал не только излучение, сияние, а еще и божественную мудрость, науку, знания – Свяща. Вещий или священный, значит, существующий вкупе с мудростью – веществом, познанием будущего. Так вот за этим познанием и отправился Сувор на княжеском хорсе, по полунощным морям.
