– Эй, парень!
Витус продолжал плакать. Аманд взял его за руку.
– Эй-эй! Видишь вот это? – он показал ему сухарь.
Витус против воли кивнул.
– Самый обыкновенный кусок хлеба. Сейчас я положу его на ладонь, вот видишь, так... Теперь ты возьми его, огляди со всех сторон и положи, где взял.
К чему все это? Ничего не понимая, Витус все же сделал, как было велено.
– Заметил ты что-нибудь в этом куске хлеба?
– Нет.
– Ладно, тогда смотри.
Аманд медленно поворачивал ладонь, пока большой палец не оказался на самом верху. К удивлению Витуса, сухарь не упал, а лежал, словно приклеенный. Его, правда, не было видно из-за тыльной стороны руки.
– Где он сейчас?
– У тебя на ладони, конечно!
Аманд молниеносно повернул руку – сухарь исчез. Он вытянул и другую руку – и на левой ладони ничего не было.
– Кто-то украл его! – с напускной досадой воскликнул Аманд. – По-моему, это сделал ты, Витус!
– Я? Я твоего сухаря не брал!
– Нет, взял, спорю, на что хочешь, – Аманд сладко улыбнулся, быстро наклонился, полез Витусу под ворот накидки – и сухарь снова оказался у него на ладони. – Вот, пожалуйста! – воскликнул он удовлетворенно. – Я был прав: ты как-то исхитрился украсть его у меня! Чудеса, да и только!
– Мое почтение! – Витус улыбнулся сквозь слезы. – И много ты таких фокусов знаешь?
– Хватит колдовать! – вмешался магистр Гарсия. – Раз хлеб нашли, давайте поедим!
Он взял большой черпак и принялся помешивать в ведре с супом.
– Мне не до еды, – покачал головой Витус. – Можешь мою порцию разделить между остальными.
– Об этом не может быть и речи! Возьми хотя бы хлеб с водой. Что толку, если ты лишишься последних сил?
– Ладно, будь, по-твоему: мне хлеб с водой, а суп мой – кому-нибудь другому.
– Предлагаю Аманду – он это своим представлением заслужил!
Аманд покраснел от смущения.
– Это очень любезно с твоей стороны, магистр. А я поделюсь с Феликсом, – он с нежностью посмотрел на приятеля, и тот ответил ему таким же нежным взглядом.
– Быть по сему, – заключил магистр Гарсия.
После того как каждый получил свою похлебку, маленький ученый снова присел рядом с Витусом и без лишних слов принялся за еду. Суп оказался жирным коричневого цвета варевом, в котором плавали ошметки капустных листьев, однако ученый ел с видимым удовольствием. Вдруг он перестал жевать.
– Ну, что я за осел вислоухий! Тебе-то я так ничего и не дал! Даже хлеба с водой... – и постарался побыстрее исправить свою ошибку.
– Спасибо.
Вода отстоялась, но в общем-то ничем подозрительным от нее не несло. Витус потянулся за своим ломтем хлеба, однако магистр удержал его.
– Лучше всего простучи им вот так – смотри... – он ударил куском хлеба два-три раза по полу, после чего из него вывалилось несколько белых червячков. Неожиданно изгнанные из своего жилища, они суетливо закопошились на каменном полу. – Забавно, правда?
– Хм-хм... – преодолев себя, Витус откусил кусок хлеба. Спасибо, что природа наградила его крепкими зубами: хлеб был как камень. Он с хрустом грыз его, разглядывая расписанные самыми неприличными сценками стены камеры. Магистр наблюдал за ним.
– Шелковые обои, конечно, красивее, – улыбнулся он. – Только убежище это мы не сами для себя выбрали. Главное – достойно скоротать время. Фокус с повязкой для глаз я тебе уже показывал...
Он умолк, не договорив до конца, потому что ему пришла в голову одна мысль:
– Держу пари, я знаю в этой камере каждый квадратный дюйм стены! Видишь, в правом дальнем углу седьмой снизу ряд каменной кладки?
– Да, конечно.
– И девятый камень справа отсчитаешь?
Витус поискал глазами и нашел этот камень.
– Видишь, что на нем нацарапано?
– Да.
– А на соседних?
– Тоже. Можно подумать, что целое поколение заключенных только тем и занималось, что увековечивало себя здесь в камне, – съязвил Витус.
– Вот видишь, выходит, и ты это понял, – магистр Гарсия соскреб с тарелки все, что на ней оставалось, и снова завязал себе глаза тряпкой. – Мой мозг нуждается в специальных упражнениях, не то он заржавеет. Ну, что пари?
– Допустим. А о чем и на что мы спорим?
– Ты называешь мне точное место на стене, а я тебе говорю, что на этом камне нацарапано.
– А что мне полагается, если ты не угадаешь?
– За каждый неверный ответ ты получишь от меня золотой дублон. А за правильный я имею дублон с тебя.
Витус криво улыбнулся.
– Ты, оказывается, богатый человек. У меня, к примеру, даже медяка при себе нету. Впрочем, это тебе уже известно.
Магистр расхохотался от души:
– Я так же беден, как и ты! Но, может быть, мы не до скончания века просидим в этой тюрьме. Ты еще вот что себе представь: ты на свободе, зато по уши в долгах. Хорошо бы тебе было?
Витус тоже невольно рассмеялся.
– И так плохо, и этак не хорошо! Ладно, начали!
Он обнаружил в противоположном конце камеры, над головами Феликса и Аманда, выцарапанную чем-то острым надпись:
16 августа anno 1575.
Прикинул, на каком месте стоит этот камень.
– Что нацарапано на стене напротив, в пятнадцатом ряду снизу на одиннадцатом камне справа?
Лицо магистра, частично прикрытое повязкой, замерло. Он сконцентрировался, а потом выдал:
– Это легко. Там написано «16 августа anno 1575». Но если ты приглядишься повнимательнее, то увидишь, что перед этим еще кое-что есть, а именно предлог in.
– Правильно, но почему ты назвал эту задачу легкой?
– Это тот самый день, в который я нашел убежище в этом благодатном приюте заблудших душ. Я и приписал это «в» к дате. Тогда я в камере был совсем один. Три или четыре недели я был прикован цепью к месту, где сейчас сидишь ты. А потом мне повезло: Нуну обманули на базаре в Порто-Мария, когда он покупал полсвиньи, и я дал ему хороший юридический совет. Он решил как-то отблагодарить меня и освободил от оков.
Магистр отогнал муху, пытавшуюся залезть под повязку.
– Для начала я решил установить контакт с другими заключенными. Я обстучал все стены в надежде, что мне ответят. И мне ответили... Это Нуну, поймавший меня за простукиванием стен, дал мне увесистую затрещину. Ну, как бы там ни было, оказалось, что этот камень сидит в стене непрочно. Если знаешь об этом, вытащить его легко.
Муха оказалась назойливой. Маленькому магистру пришлось еще раз прогнать ее, после чего его голос зазвучал почти торжественно:
– Я объявил для себя этот камень почти судьбоносным. Он для меня символ того, что у всякого предмета две стороны. Поэтому я и выцарапал на его внутренней стороне дату, когда меня бросили сюда.
