Между заправочной станцией и рестораном большая гравийная площадка, на которой паркуются трейлеры. Прошлой ночью, когда мы с Аннамарией прибыли в «Уголок гармонии», их там стояло три. Места вполне хватает для дюжины таких бегемотов. В этот момент, как раз перед тем, как в ресторане начинается утренний «час пик», на площадке пять восемнадцатиколесников, напоминающих доисторических чудовищ на водопое.
Проезжая ремонтную мастерскую, я вижу там двух мужчин, но слишком далеко, чтобы разглядеть их лица. В любом случае, если один из них не Донни, тогда я не знаю обоих. Они не реагируют, когда мой корабль проплывает мимо. Для них я еще один клиент ресторана.
На парковочной площадке я поворачиваю направо, останавливаюсь, но ручку переключения передач не трогаю. Впереди, на западной стороне площадки, установлены крепкие деревянные столбы на бетонном основании, соединенные двумя рядами стальных канатов. Они отмечают место, где начинается уходящий к океану склон.
В дом, где проживает Норрис Хискотт, я могу пробраться только одним способом — создать хаос, который потребует участия всех Гармони, хаос, достаточный для того, чтобы кукловод не решился заставить их его проигнорировать.
Я вдавливаю в пол педаль тормоза, нажимаю на газ, отпускаю педаль тормоза, чуть позже газа, хватаю зажатый между ног пистолет, когда трейлер начинает катиться, выбираюсь из кабины, спрыгиваю, оттолкнувшись от ступеньки, которая расположена ниже топливного бака. Приземляюсь на обе ноги, падаю, качусь, вскакиваю, пока восемнадцатиколесник накатывает на столбы.
Мне не узнать, достаточно ли я разогнал трейлер, пока тот не ударит по столбам, но расстояние слишком короткое, чтобы он потерял скорость, а с ней и момент движения. Трейлер с грузом весит, наверное, порядка восьмидесяти тысяч фунтов. По мне, против такой силы столбам не устоять, и действительно, столбы теряют неподвижность.
Я бегу вместе с трейлером, сопровождаю его к склону. Испытываю смешанные чувства — радость, вину, облегчение, озабоченность, — когда столбы выламываются из бетонных оснований, а стальные канаты рвутся и хлещут трейлер, как плети. Восемнадцатиколесник вроде бы упирается в основание одного столба и на мгновение замирает, но, как выясняется, он просто замялся перед прыжком.
Глава 15
Итак, этот бестелесный голос, от которого мурашки бегут по коже, просит меня подняться по тускло подсвеченным ступеням, которые могут испариться за моей спиной и лишить меня возможности спуститься вниз. И первой приходит мысль, почему мои родители всегда говорили мне, что нельзя брать сладости у незнакомца.
А вторая мысль, когда я поднимаюсь по ступеням, о том, в какие сложные ситуации попадают дети в сказках. Красная Шапочка, скажем, приходит в дом бабушки после того, как ту съели заживо, и подозревает, что в кровати бабушки лежит волк в халате и чепчике бабушки, но никак не может поверить, что имеет дело с волком, пока ее не съедают. И не появись охотник, вспоровший брюхо волку и выпустивший бабушку и Красную Шапочку, они бы просто переварились в желудке волка. Правда, следовало учитывать, что волк проглотил их целиком. Если бы обладатель голоса попытался сделать это со мной, боюсь, я застряла бы у него в горле, и ему пришлось бы звать на помощь барсука, медведя или еще какого-нибудь обитателя лесов, чтобы тот помогал вытаскивать меня наружу.
Ступени выводят меня на узкую дорожку из нержавеющей стали, подвешенную в темноте. Перила чуть подсвечены и справа, и слева, впрочем, света хватает, чтобы разглядеть стальные двери и большие окна, которые смотрят на темноту и эту странную сферу.
Сфера по-прежнему серебрится и сверкает, очень красивая, но флюиды от нее все равно идут зловещие. Чем-то она напоминает мне Скарлет О’Хару из романа «Унесенные ветром», который я недавно прочитала. Скарлет суперхорошенькая и веселая, и ею нельзя не восхищаться, но ты знаешь, чуть ли не с самого начала, что ничего хорошего от нее ждать не приходится. Не думаю, что я могла бы жить в ту эпоху, поскольку я бы яростно боролась с рабством и все такое, не говоря уже об отсутствии телевидения.
С этой дорожки, подвешенной в тридцати футах от пола, я вижу конструктивную особенность сферы, которую снизу увидеть невозможно. В верхней ее трети расположен единственный ряд окон. Каждое, возможно, в два фута длиной и в один высотой, заделаны в металлическую поверхность без рам. Учитывая размеры сферы, окна не так уж велики. И не похоже, что они из обычного стекла. Выглядят они как толстые пластины горного хрусталя или чего-то вроде. За ними, внутри сферы, горит густо-красный свет и непрерывно движутся жуткие тени: какие-то бесформенные фигуры летают, прыгают, извиваются, чистое безумие. Мне это не нравится, мне это совершенно не нравится.
Когда я отворачиваюсь от сферы, огни на ступенях и ограждении гаснут. Зато по обе стороны одной двери, выходящей на дорожку, освещаются два больших окна, но очень-очень слабо. Прижавшись носом к одному из них, я ничего не вижу внутри, только какие-то неопределенные тени, но, возможно, стекло тонированное и поляризованное: изнутри видно все, снаружи — ничего. Такие стекла в ресторане «Уголка гармонии».
Жужжит и щелкает электрический замок, дверь между двумя этими окнами приоткрывается на пару дюймов, словно меня приглашают войти. Мне это напоминает Ганса и Гретель. Они набрели на домик в лесу, сделанный из хлеба и сластей, не подозревая, что служить он может исключительно приманкой и ловушкой. Потом старая злобная ведьма приглашает их в дом, и они говорят, конечно, клевое место, и она, естественно, откармливает их, чтобы убить и съесть с блинами, яблоками и тому подобным. И тот факт, что в итоге в духовке оказалась старая карга, а не две сиротки, одно из десяти самых больших чудес в истории человечества.
Я открываю дверь пошире, но нигде не вижу старой, морщинистой карги, или волка, или живого существа. Если кто и добирается до тебя, то обычно это живые существа, поэтому я переступаю порог, но не чувствую себя такой же наивной, как Ганс и Гретель, и потом, я здесь не для того, чтобы съесть пирожок. Я пришла сюда в надежде что-то узнать о Норрисе Хискотте, чтобы новые знания позволили мне раздавить его, как я давлю жучка, который мне не нравится.
В комнате два компьютера, а вдоль двух стен всякое разное оборудование безумного профессора, в котором я совершенно не разбираюсь. Перед одним окном длинный пульт управления со множеством переключателей, кнопок, рычажков, приборных дисков, индикаторных лампочек, ни одна из которых не горит. Темны и мониторы, и экраны компьютеров. Похоже, здесь давно уже никто не работает. С другой стороны, пыли нет, все идеально чисто, словно эту комнату герметично закрыли после приостановки проекта.
Из окон я вижу верхнюю часть серебристой сферы. Она выглядит Луной, опускающейся на Землю.
В дальней стене стальная дверь, запертая. На высоте двух третей — смотровое окошко, квадрат со стороной в шесть дюймов, и, поднявшись на цыпочки, я могу в него заглянуть, да только в комнате, что за окошечком, темно.
Голос — по интонациям большого поклонника Дарта Вейдера — обращается ко мне из потолочных динамиков громкой связи:
— Джоли Энн Гармони.
Отворачиваясь от стальной двери, я говорю:
— Опять вы за свое.
— Расскажи мне о Норрисе Хискотте.
— Вы же подслушивали, так что знаете все, что я рассказала Гарри.
— Это правильно.
— Тогда вы слышали все, что только можно услышать.
— Я выслушал бы еще раз.
— Вам следовало запоминать все сразу. Вы что, извращенец, наслаждающийся страданием других людей?
После паузы он говорит вновь, безо всяких эмоций, за исключением любопытства:
— Похоже, ты меня недолюбливаешь.
— У вас отлично развита интуиция.
— Почему ты меня недолюбливаешь?
— Подслушивание, подглядывание… это вам не в плюс?
— Я только выполняю свою работу.
— И что у вас за работа?
— Это секретная информация. Расскажи мне еще раз о Норрисе Хискотте.
— Зачем?
— Я хочу сравнить то, что ты говорила Гарри, с тем, что сейчас расскажешь мне. Могут появиться существенные несоответствия. Снова расскажи мне о Норрисе Хискотте.
Эти последние пять лет плохо на мне отразились, позвольте вам признаться, и что может погубить мою жизнь после смерти Хискотта и нашего освобождения, так это мое нежелание выполнять указания других, даже в мелочах. Я уже этого терпеть не могу. Действительно не могу. Если мои отец и мать говорят мне, что надо что-то сделать, вместо того чтобы объяснить или попросить, я просто взрываюсь. Выхожу из себя, а ведь родители хотят мне только добра. Я и так должна делать все, что велит мне Хискотт, что он заставляет меня сделать, как это было в случае с Макси. Этого уже предостаточно. Я говорю о том, что мне, возможно, никогда не удастся найти работу, если босс будет указывать мне, что надо делать, потому что у меня тут же появится желание расквасить ему нос или ударить сковородой. И после слов этого парня о том, что я должна рассказать ему о Хискотте, я выхожу из себя, потому что рождена не для того, чтобы жить на коленях, целый день говоря: «Да, сэр» и «Пожалуйста, сэр».
