Впрочем, ей почти ничего не было известно о нем…
Борис — так звали парня, что спас пассажира, — едва ушел поезд, окликнул ее. Она отозвалась, почувствовав, как задрожали губы. Нет, это был не страх. Ее охватило другое чувство. Она уже любила этого незнакомого парня.
Сначала они встречались каждый день, затем он начал куда-то пропадать. Она говорила ему, тая обиду: «Ты нашел другую, да? Я уже тебе не нравлюсь, да? Ну улыбнись! Почему ты такой мрачный?» Он улыбался, сжимал ее своими ручищами, горячо шептал: «Глупая! Милая! Родная!»
…Луна, словно челн, ныряла в рваных облаках. Листья дубков, вышедших за город, шелестели тихо, будто доверяли друг дружке свои тайны. В стороне, там, где город соединялся с селом, пели девушки.
Когда это было? Ах да, в прошлом месяце. В тот вечер они еще немного выпили. Борис ласково уговаривал: «Тебе двадцать лет. Наташа, выпей. Ну, что ты, дурочка! Это же мускат, вино богов».
За городом они оказались в полночь. Так получилось, что ни он, ни она не заметили, когда миновали последние дома.
— Боря, родной, мы всегда-всегда будем вместе, — шептала она.
— Всегда, — отвечал он. — Ты такая хорошая. Как я рад, что мы встретились.
— Я тоже.
— Давай сядем у этого дерева… Сюда, сюда… Ты только молчи. Хорошо? Я люблю глядеть в твои глаза. Они, как озера, бездонные.
— Смотри, не утони, — шутила она.
— Я уже утонул. Разве ты не видишь, что я утонул? Милая Наталка. Радость моя! Любушка!..
Борис целовал ее жадно, безотрывно. Ей было хорошо, душа требовала чего-то нового, что еще ни разу не волновало ее; потом, когда он стал расстегивать кофточку, она поняла все; поняла и испугалась. Стыд, будто плетью, стегнул ее по щекам. Она уткнула лицо в пропахшую медом землю и до крови искусала губы.
— Прости, Наташа. Не мог. Прости…
Он говорил еще что-то. Она встала, прислонилась к дереву. Луна, выйдя из-за облаков, застыла в ее глазах… Ветер, минуту назад трепавший локоны, уходил в степь, шумя пересохшей осокой.
— Как ты посмел, Борис!?
Когда он ушел домой, она старалась оправдать его. Во всем, что произошло, она обвиняла только себя. Она должна была держаться по-другому. Все говорят, что она сильная! Он тоже всегда восторгался: «Ты у меня сильная. С тобой не пропадешь!».
…В комнату, осторожно приоткрыв дверь, заглянула Степанида Александровна.
— Ты здесь, доченька?
— А?.. Ах, это ты, мама… Кто-нибудь пришел?
— Нет… Я хочу плов сготовить. Ты бы помогла.
— Хорошо… Я сейчас…
Наташа соскочила с дивана, одела туфли, огляделась. «Почему так долго никто не идет? Может быть, Скорпион уже все узнал? Ах, Борис… Борис…» Она распахнула окно, вдохнула свежий вечерний воздух: «Не надо о нем… Не буду больше… Пусть живет как хочет… Все равно!..»
Раздался звонок. У калитки стояли Алексей и Варька, С этой минуты Наташа думала только о гостях. Среди них будет человек… Скорпиона.
Глава 41
ВЫХОД ЕСТЬ
— Что ты делал на улице так поздно?
— Шел от товарища… От Гришки. Он болеет,
— Ты с ним давно дружишь?
— У-у-у!.. С первого класса!
— Вот как!
— Гришка у нас отличник. Марья Сергеевна говорит, что и я буду отличником. Гришка подтянет меня.
— Ну, что ты так называешь товарища? Нехорошо. Он, наверно, обижается.
— Нет, дяденька.
— Ишь, ты!..
Майор взглянул на мальчика. Тот зашмыгал носом, быстро, будто испугался, убрал со стола руки, заерзал на месте. Он был в поношенной школьной форме, в истоптанных пыльных ботинках. С его загорелого худого лица не сходила улыбка. В глазах, узких, как у китайчонка, не гасли любопытные искорки.
…Все началось вчера. Наташа переборола себя — утром сходила в отдел и встретилась с Розыковым. Майор молча выслушал ее, поблагодарил за сообщение, рекомендовал выполнить требование Скорпиона.
Вечером дом Наташи был оцеплен работниками угрозыска. Сотрудники расположились так, чтобы ни один не был виден с улицы. Все получили строгий наказ: не применять оружия.
Наташа долго не начинала «именин» — ждала человека Скорпиона. Она боялась, что работники угрозыска спугнут его. Тогда ее посещение к Розыкову станет известно Скорпиону. Чем это может кончиться?
Известие пришло поздно вечером. Гости уже собирались расходиться по домам. Наташу вызвал на улицу мальчишка лет одиннадцати. Он передал записку, сказав, что это попросил его сделать дядя, встретившийся четверть часа назад. В записке торопливым косым почерком было написано два слова: «Молодец, Вороненок!»
«…Молодец», — подумал Розыков, переведя взгляд с мальчика.
Майор был уверен, что Наташа хорошо сыграла свою роль — Скорпион ничего не узнал. Его затея с «именинами» — заранее продуманная провокация. Он хотел проверить Наташу… Плохо, что оперативникам не удалось поймать автора записки. Он предусмотрел все: передал ее мальчику, далеко от дома Наташи.
— Значит, говоришь, Гришка не обижается на тебя, — вернулся майор к незаконченному разговору.
— Не-ет, не обижается, — ответил мальчик. — Дяденька, скажите, тот… дядя… шпион?
— Шпион? — Что ему ответить? Правду? Кому она нужна, такая правда? Мальчишке во всяком случае не нужна. У него впереди другая жизнь. Может быть, без «скорпионов?» — Шпион, — ответил майор. — Только ты никому об этом не говори. Хорошо?
— Честное пионерское!
— Молодец!.. Теперь расскажи, какой он из себя? Длинный? Маленький? Худой? Толстый?
— Не худой, и не толстый. Как дяденька, который сюда заходил.
«Как Исмаилов», — отметил про себя Розыков. Он уже сидел по-прежнему, откинувшись на спинку кресла и положив левую руку на трубку телефона.
— Ты не ошибаешься, а? Не ошибаешься?
— Не-ет, — обиделся мальчик. — У меня память… У-у-у!.. Во какая! Я бы запомнил и лицо, да он в темноте меня остановил. Ничего нельзя было увидеть. Хитрый… Если б я знал, что он, я бы…
— Не огорчайся. Мы тебе его покажем.
— Ой, правда? Я узнаю его!
Розыков отпустил мальчика.
С минуты на минуту должен был вернуться из школы Прохоров с тетрадями сына Алехина. Записку, переданную Наташе, написал ученик второго или третьего класса. Надо было узнать, кто именно. Майор предполагал, что это сделал сын Алехина.
Лейтенант Зафар остановился у пристолика.
— Что-нибудь случилось? — спросил Розыков,
— Товарищ майор, Вострикова отравили…
— Что? Когда?
— Врач сказала, что он выживет, — поправился Зафар. — Ему утром принесли передачу. Колбаса оказалась отравленной. Хорошо, что он мало съел. Наверно, чувствовал: друзья ненадежные.
— Вы установили, кто это сделал? — перебил майор.
— Лещинский.
— Он сам был в больнице?
— Нет. Передачу принесла девочка,
— Кто-нибудь беседовал с ней?
— Я только что узнал ее адрес.,
— Где она живет?
— Недалеко от Лещинского.
— Учится?
— В четвертом классе.
Вошли оперуполномоченный Прохоров и эксперт Чеботарев,
— Наша версия не подтвердилась, — сказал Прохоров. — Записку Наташе писал кто-то другой. У сына Алехина не такой почерк.
— Что думаете делать? — поинтересовался Розыков.
— Надо проверить почерк дочери Лещинского.
— Предполагаете, что он прибег к ее помощи?
— Утопающий хватается за соломинку, — ответил Прохоров пословицей.
Зазвонил телефон. Розыков торопливо снял трубку:
— Да… Так…. Вы уверены, что вас никто не заметил?.. Приведите его ко мне.
— Задержали? — выдохнул Прохоров.
— Лещинского? — опередил ответ майора эксперт, Розыков отрицательно покачал головой:
— Алехина…
Прохоров и Чеботарев, не скрывая удивления, переглянулись.
— Увидите Исмаилова, — предупредил Розыков, — сообщите об аресте Алехина. Скажите, что теперь надо проявить особенную бдительность. Лещинский непременно пойдет к Скорпиону за советом.
— Ясно… — ответил Прохоров.
— Вам же, товарищ лейтенант, — взгляд майора остановился на Зафаре, — нужно сходить к девочке… Поговорите с нею, только не увлекайтесь. Когда все узнаете, постарайтесь установить, кто написал записку Наташе. Может быть, Лещинский обращался за помощью к девочке?!
Оперативники покинули кабинет.
Глава 42
АЛЕХИН СОЗНАЕТСЯ В ПРЕСТУПЛЕНИИ
Алехин вошел в кабинет, держа руки за спиной. Скользнув насмешливым взглядом по лицу Чеботарева, сидевшего в стороне у окна, он, не торопясь, снял кепку и остановился перед Розыковым.
— Садитесь, Алехин!
Суровый голос майора насторожил преступника. Он опустился на свободный стул и стал крутить в руках кепку.
Майор открыл сейф, достал папку, на которой жирными буквами было написано «Дело Расулова», положил ее перед собой и стал закуривать. Потом, будто вспомнив про Алехина, протянул ему папиросы. Рукавом как бы случайно задел газету, лежавшую на краю стола. Газета сдвинулась с места. Из-под нее показался платок с инициалами Г. Г. Г. А. Платок был выстиран и гладко отутюжен.
