Я тупо уставился на пустую чашку.
– Сергей? – заорал лысый толстяк, сидевший за соседним столиком. – Слава богу, дозвонился.
Я старался не слушать чужой разговор, куда там! Дядька вещал, как взбесившийся радиоприемник. Есть такая категория людей, они орут в трубку, надеясь, что их голос долетит до собеседника прямо так, по воздуху.
– С ума сойти! – орал мужик. – В среду я спросил: «Мы отмечаем юбилей?» Он ответил: «Нет, не хочу». Сегодня подходит и приказывает: «В восемь собрание и концерт, потом фуршет, действуй, Игорь. Кстати, приедет сам Герасим Ильич! Не подведи, иначе уволю!» Серега, оцениваешь засаду? Да нет, со жрачкой элементарно! Но артисты! Умоляю! Помоги! Сегодня! В восемь! Что значит «нереально»? Он меня пинком вытурит! Эй, эй, погоди!
Лысина толстяка из ярко-розовой стала бордовой, он бросил на стол трубку и вытащил из карманов блистеры, набитые таблетками. Я встал, приблизился к его столику и вежливо сказал:
– Не сочтите меня за нахала, но я случайно стал свидетелем вашего разговора. Вы ищете артистов? Хотите организовать концерт? Я продюсер коллектива Морелли. Давайте спокойно обсудим условия.
Мужик замер, потом вскочил, хлопнул меня по плечу, опять сел и заорал:
– Супер! На ловца и зверь! Я Гарик! А тебя как зовут?
– Вова, – после легкого колебания ответил я.
– Слушай! – ажитированно орал Гарик. – Есть один гондон. Профессор, блин, хренью занимается, про астрологию вещает! Денег гребет! Ломовина! Я при нем типа пресс-секретаря, а заодно сопли ему вытираю. Ну ваще, служба, скажу тебе! Мрак! Никогда не работай помощником у хозяина! Вроде договорился переписку его вести и на звонки отвечать, а через пару месяцев уже чешешь барину спину и ночной горшок за ним выливаешь. Ну да ладно! Мой гондон в институте лекции читает, студентов учит. Ё моё! Такие бабки люди за идиотство платят!
– Вы лучше о концерте расскажите, – поторопил я Гарика.
– Че, мы на «вы»? – изумился собеседник. – Брось! Я не из звезданутых! Короче! У моего гондона юбилей! Ему шестьдесят! Сначала он ни в какую отмечать не хотел, жадный очень! А утром ему сверху позвонили и сказали, что сам Герасим Ильич поздравить его хочет.
– Это кто? – спросил я.
– Другой гондон!
– А какое отношение он имеет к вашему?
Гарик захохотал.
– Ёлы-палы! Мой – профессор, а Герасим Ильич – ректор, начальство!
– Понял!
– И теперь астролог хочет устроить фуршет и концерт, – поскучнел Гарик, – чтобы непременно в восемь! Ну колбасы я ему припру, водки с селедкой тоже! Но артисты!
Я вскинул голову.
– Наш коллектив готов лечь на амбразуру. Собравшиеся останутся довольны. Акробаты на першах! Уникальный номер!
– Типа цирк? – насторожился Гарик.
– Да.
– Не подходит!
– Почему?
– Мой гондон и его начальство хотят балет, оперу, Большой театр, «Бориса Годунова». Или этот… ну… «Забыли Фирса! Кирдык вишневому саду».
– Чехов, – вздохнул я, – Антон Павлович.
– Во! – закивал Гарик. – Еще орган подойдет.
– Этот музыкальный инструмент затруднительно принести с собой, – пояснил я, – очень большой!
Гарик схватил со стола салфетку и начал вытирать лысину.
– Че, совсем на части не разбирается? – спросил он. – Один раз я видел эту бандуру, вроде она из трубок состоит, раскатал в минуту, за пять сложил заново.
– С музыкальным инструментом дело обстоит сложнее, – пояснил я, – но если хотите балет с оперой, то мы готовы выступить!
Гарик швырнул салфетку на стол.
– Супер! Скока хотите?
– А на какую сумму вы рассчитываете? – начал я торг.
– Мой гондон на халяву надеется, – заявил Гарик, – но я понимаю, что людям надо платить. Сто баксов!
– Каждому участнику?
– Не! Всем! За концерт!
– Милейший, – засмеялся я, – даже кошка, услышав про такой гонорар, откажется мяукать! Мы коллектив с европейским именем! Морелли!
– Хренелли! – заржал Гарик. – Похоже, накрылась ваша карьерка медным тазом! Иначе че ты, Вова, ко мне бросился? Давай договоримся! Получите сто баксов! Больше твои Дурелли не стоят!
Я ехидно улыбнулся:
– Гарик! Глянь на часы? Сколько на них? Ни за какие коврижки ты не успеешь договориться с Большим театром! Да и за предусмотренные сметой доллары солистов не пригласить. Внимание, вопрос! Что сделает с тобой хозяин?
Гарик опять побагровел.
– У меня больше денег нет!
– Тогда прощай! – сказал я и встал.
– Вова, стой! – взвыл Гарик. – Уно моменто! Есть вариант.
Я сел.
– Предлагай.
– Сто долларов.
– Уже не смешно, – сердито ответил я, – до свиданья.
– Погоди, – взмолился Гарик, – Герасим Ильич, старый хрен, но связей у него лом. Знаешь, кто у него жена? Алина Брин!
– Это кто такая? – ошарашенно спросил я.
– Хорош продюсер, – отметил Гарик. – Звезда! Снимается в телесериалах! Певица она!!! Сечешь?
– Нет!
– Идиот!
– Может, оно и так, но за сто долларов мы не работаем!
– Предлагаю пиар! Раскручу твоих Фонарелли…
– Морелли!
– Один хрен! Алина припрет с Герасимом, ее пресс-секретарь назовет журналюг! Светская хроника даст фотки с концерта, а я позабочусь, чтобы название коллектива вынесли в заголовки. «Горелли потрясли Алину Брин», «Гостей на юбилее развлекали Горелли». Да вас потом на кусочки разорвут, все захотят на свои мероприятия приглашать! Или я ничего не понимаю в тусовке! Вова, ты сечешь перспективу? В данном случае сто баксов явно лишние!
– Нет, – возразил я, – они на бензин пойдут. Ладно, рискну! Говори адрес! Ровно в восемь мы приедем с представлением.
– Классика! – напомнил Гарик. – Никаких дрессированных макак!
– Что ты, – замахал я руками, – балет с оперой! Постараюсь орган притащить! Аванс прошу сюда!
Гарик вытер салфеткой лицо, положил на стол двадцать долларов и погрозил мне пальцем.
– Обманешь – из-под земли достану!
– Если твои папарацци подведут, я заставлю тебя лично по Москве бегать и Морелли дифирамбы петь, – сурово ответил я.
Глава 15
В восемь пятнадцать Гарик влетел за кулисы и нервно спросил:
– Твои неудачники на месте?
– Сидят в чулане, который здесь называют гримеркой, – отбрил я подачу.
– Ща Герасима ведут, – задергался Гарик, – пошли, позырим!
Мы с секретарем припали к занавесу и глянули в щель между полотнищами. Зал полнился народом, в креслах сидели мужчины и женщины, в основном зрелого возраста, где-то за пятьдесят. Внезапно мне стало жутко. Иван Павлович, во что ты ввязался! Никогда ведь не видел Морелли в работе, вдруг они неумехи? Да и времени на подготовку «оперы» у нас не было, процесс «постановки» занял всего один час!
– Во! Тянут его, смотри влево, – пихнул меня кулаком Гарик.
Я скосил глаза. По проходу шествовала живописная группа. Двое парней в черных дешевых костюмах, явно охранники, волокли дряхлого старца, обряженного в дорогую пиджачную пару. На галстуке ходячего трупа ярко сверкала заколка со здоровенным бриллиантом.
– Герасим Ильич, – прошелестело над залом.
Преподаватели начали вставать и аплодировать, но ректор никак не отреагировал на овации, похоже, он был в коме. Зато семенившая чуть сзади блондинка засверкала улыбкой и подняла вверх изящные ручки, унизанные браслетами.
– Алина, Алина, Алина, – заскандировали присутствующие.
Я подавил вздох. Союз денег и молодости, пусть даже и не первой свежести, редко бывает красив. Не знаю, сколь велик певческий талант госпожи Брин, но смотрится она великолепно. Правда, мне никогда не нравилась вульгарность. На Алине были ярко-красное мини-платье и белые сапоги-ботфорты на умопомрачительной шпильке. Тонкую талию подчеркивал широкий лаковый пояс, глубокое декольте открывало пышную грудь, белокурые локоны в продуманном беспорядке лежали на плечах, пухлые губы изгибались стрелой Амура, голубые глаза невинно моргали. На вид Алине было года двадцать три. Но я успел заметить предательскую складку под подбородком и смело накинул еще десяток. Хотя, повторюсь, выглядит мадам Брин роскошно. И это явная победа ботокса и фитнеса над возрастом и разумом.
Охрана сунула Герасима Ильича в кресло, его жена, еще раз озарив присутствующих улыбкой, села рядом и стала перешептываться с поджарым мужиком, нацепившим на себя некую помесь пиджака с курткой и галифе.
– Это мой гондон! – пояснил Гарик.
– Почему он так странно одет? – изумился я.
– Астролог, – пожал плечами помощник, – спасибо, хоть в мантию не закутался, под великого звездочета не закосил!
Зрители начали аплодировать.
– Давай, Вова, – приказал Гарик, – не подведи! Иначе всем плохо будет: меня выпрут, а Горелли потухнут.
– Морелли, – машинально поправил я и дернул рычаг, открывавший занавес.
До сих пор у меня не было опыта выступлений на сцене. Участие во всяких детских утренниках и новогодних постановках не в счет. Но сейчас на моих плечах лежала ответственность за Морелли, поэтому я сконцентрировался, шагнул на авансцену и, не глядя в переполненный зал, завел:
